Александр Звягинцев - Швейцарские горки. Испанский сапог (сборник)
– Нет, ну как же так можно! Опытный человек, и… Я понимаю, вы крайне удручены тем, что случилось с Аней Разумовской, но нельзя же верить в такую грубую и откровенную провокацию!
Ледников молчал. Они брели втроем по узкой бернской улице, по которой ходили трамваи. Дома были украшены бесчисленными флагами с гербами, на окнах красовались корзиночки с цветами… Неторопливо, с достоинством идущие люди выглядели отрешенными от дел и забот мирских. Вот про шли мимо молодая женщина в куртке с капюшоном, отороченным мехом, и девушка в короткой майке с мужчиной в шортах. Продефилировали дама в пальто с лисьим воротником и какие-то вальяжные мужчины в деловых костюмах. Сделав небольшой крюк, они оказались на Юнкергассе возле небольшого ухоженного домика, в котором, как поведал Гриб, во время Второй мировой войны находилась резидентура американцев. Тогда здесь работал Ален Даллес. Затем они повернули обратно и, пройдя мимо отеля «Bellevue», подошли к парламенту. Выйдя на площадь, они увидели, как прямо перед ними из-под земли вырывались многочисленные струи танцующего фонтана, вокруг резвилась молодежь, не обращая никакого внимания ни на них, ни на проходящих мимо чопорных парламентариев. Как всегда в Швейцарии, вдруг начинало казаться, что все это только декорации и ничего реального и серьезного тут происходить не может.
Он внимательно наблюдал за Грибом, пытаясь понять – он действительно так разгорячился или играет?
Еще по дороге он решил, что будет полезно несколько расшевелить любезного Романа Аркадьевича, сделав вид, что он поверил в заявления Грюнвальд. Может быть, тогда Гриб в запале выложит какую-то дополнительную информацию. Знает-то он значительно больше, чем говорит. Вернее, считает нужным сказать.
И вот теперь он никак не мог понять – где Гриб наигрывает свое изумление и расстройство, а где действительно взволнован тем, что задуманная им операция может сорваться, если Ледников поверит заявлениям Грюнвальд и откажется встречаться с Женей и говорить с ней об ее отце.
Да Гриб был еще тот фрукт. Хотя в природе грибы, как известно, не принадлежат ни к овощам, ни к фруктам, они вообще составляют свой особый класс. И это, как теперь убедился Ледников, было именно так.
– В конце концов, она была нашим человеком, – уже раздраженно сказал Гриб и строго добавил: – Но это только между нами.
– В каком это смысле «нашим человеком»? – насмешливо хмыкнул Ледников.
– В том самом. А то вы не догадывались!
«Интересно, о чем именно я должен был догадываться», подумал Ледников. И понял, что обманывает себя, потому что на самом деле сразу понял, о чем толкует Гриб. А толкует он о том, что Разумовская каким-то манером была связана с российскими спецслужбами. Всего-навсего…
Только следи за своим лицом, убеждал он себя. Держи физиономию. Иначе Гриб поймет, что на самом деле ты ничего не знал о Разумовской, ровным счетом ничего. А с другой стороны, какая, к черту, разница, что там решит этот самый Гриб!
– Так, господа-товарищи, – многозначительно протянул Немец. И внимательно посмотрел на Ледникова, а потом на Гриба. – Вот, значит, как!
Да, вот так, грустно улыбнулся про себя Ледников. Вот такой она была, его Анетта. И теперь многое становится ясным. Например, почему ее доблестный муж-разведчик не возражал против ее учебы на хитрых американских курсах и ее работы в фондах с двойным дном… Видимо, получил разрешение у своего начальства. И работали они вместе. Именно через него она, судя по всему, передавала информацию. Потому она всегда и сразу пресекала вопросы об отношениях с мужем…
– Она что, была штатным сотрудником? – не мог успокоиться Немец. Ему надо было выяснить все до конца.
– Это теперь уже не имеет никакого значения, – отрезал Гриб. – Она была прекрасным человеком и хорошо знала свое дело. Это главное.
Потом он тяжело вздохнул и добавил:
– Видимо, тут, в Берне, ее вычислили. Между прочим, вчера в Берн из Италии прилетел некий гос подин Доусон. Его прозвище в ЦРУ – «Безумный изобретатель». Он большой затейник и любитель всевозможных трюков, представлений и необычных ходов. Винеры, между прочим, его придумка и его подопечные. А Анна ими очень интересовалась…
– И что визит сего господина значит? – поинтересовался Немец. – Этого самого изобретателя?
Гриб многозначительно помолчал, а потом удрученно доложил:
– Я думаю, разработанная им операция, целью которой был Абрамов, вступает в завершающую фазу.
– Господи, – вздохнул Немец, – Роман Аркадьевич, где вас научили так выражаться! От этих ваших суконных фраз жить не хочется…
– Я думаю, Грюнвальд стала уже им тут не нужна, – не обращая внимания на стоны Немца, продолжил Гриб. – Она все-таки больше консультант и эксперт, чем разведчик. Поэтому ее отправили домой, чтобы не путалась под ногами. Теперь все возьмет в свои руки «Изобретатель».
Так незаметно они дошли до одного из бесчисленных бернских мостов, с которого открывался прекрасный вид на горы. Среди зелени, как грибы, краснели крыши домов. Каменный парапет был такой низкий, что ничего не стоило свалиться, перегнувшись чуть посильнее. Правда, он был довольно широкий. Настолько, что на нем уселась, вытянув ноги, девушка в куртке солдатского цвета и принялась что-то изучать в своем ноутбуке.
– И ты действительно ничего не знал? Ни о чем не догадывался? – спросил у Ледникова Немец, как только их покинул Гриб.
Ледников молчал.
– Она за столько лет ни разу не проговорилась? – продолжал удивляться Немец, глядя на своего друга искренне изумленными глазами. – Не намекнула даже?
– Нет, – устало отмахнулся Ледников. – Я? Я всегда боялся другого – что она может работать на них. Об этом я пытался пару раз с ней говорить… Но она только смеялась: «Я, конечно, западница с головы до ног, но шпионить против родины? Это не для меня».
– Эк у вас все было заверчено и закручено! Ты боишься, что она работает на американцев… А она, в тайне от тебя, работает на наших… Интересная у вас была жизнь!
– Да уж какая была, – угрюмо сказал Ледников.
– Ладно, не обижайся. Просто я сам поражен до глубины души. Анна Юрьевна Разумовская, конечно, была человеком незаурядным. Ведь американцы, наверняка, всегда следили за ней, учитывая, кто у нее муж. И столько лет она себя не выдала, не засветилась…
– И все-таки зачем им Абрамов? Почему именно сейчас он им так понадобился?
– С его помощью можно решить какие-то свои проблемы.
– Ну, например?
– Например, оправдать семейку Винеров. Снять с них подозрения в работе на этих самых изгоев.
– Каким образом?
– Добыв от Абрамова показания, что за получением ядерных секретов странами-изгоями стоят не агенты ЦРУ Винеры, а проклятые русские…
– Ну, что ж, учитывая все последние проколы и провалы цэрэушников, желание вполне даже понятное.
– И потом Иран. Им нужен повод для атаки на Иран. Настоящий повод, железобетонный. Тут пузырьки с порошком, которые они всем показывали перед войной с Ираком, не пройдут. А если Абрамов скажет нужное, это как раз будет железобетон.
Немец оперся о нагревшийся на солнце каменный парапет и уставился на холодные воды стремительно несущейся реки Аары. Потом обернулся и перевел свой всепонимающий взгляд на Ледников а:
– Ты мудр, друг мой. Но давай подумаем о чем-то более близком. Вот этот самый тип по кличке «Безумный изобретатель»…Вряд ли он хуже товарища Гриба понимает, какую роль может сыграть Женя в выборе отца, по чью сторону Атлантического океана ему отправиться.
– Наверное.
– Но, честно говоря, меня больше занимает другой момент. Понимает ли он, какую роль можешь сыграть тут ты, мой друг? То есть знает ли он то, что узнал к своему несчастью, бывший швейцарский муж Жени?..
Ледников пожал плечами. Но Немец продолжал гнуть свое:
– А если знает, что он решит предпринять в связи с этим? Предпринять в отношении тебя, мой беспечный друг! Я бы на их месте очень этим озаботился. А на твоем очень сильно поберегся. Потому что второй раз в подвал тебя сажать не будут. А, к примеру, просто сбросят вот с такого моста. Благо их в Берне до чертовой матери…
Глава 23
Periculum in mora
Опасность в промедлении
Следователю необходимо убедить человека в том, что ему выгодно дать показания. Для этого надо создать впечатление, что у него нет другого выхода.
Иногда маленькой девочке в голубом матросском костюмчике становилось скучно или грустно возиться в своей комнате с куклами и цветными карандашами. Тогда она садилась на трехколесный велосипед и, старательно распахнув дверь как можно шире, въезжала в большую комнату, где было полно взрослых людей. Увертываясь от тянувшихся к ней со всех сторон рук, девочка сосредоточенно пробиралась в тот угол, где среди чужих лиц светилось лицо матери.
Она подхватывала девочку на руки, усаживала на колени и говорила уже только с ней, как будто вокруг не было чужих. И девочке уже не было грустно и не хотелось плакать. Потом ее относили спать, и она легко и счастливо засыпала под гомон голосов и музыку за стеной.
