Юрий Кларов - Черный треугольник. Дилогия
Продолжение допроса владельцаювелирного магазина гр. А.Ф.Глазуковазаместителем председателя Московского советанародной милиции Л.Б.Косачевским
К О С А Ч Е В С К И Й. Так что вы припомнили за эти полтора часа?
Г Л А З У К О В. Да вот, относительно жемчужин. Жемчужины эти я, верно, не на бирже покупал…
К О С А Ч Е В С К И Й. Ну это и так было ясно.
Г Л А З У К О В. Принес мне эти жемчужины неизвестный гражданин перед обедом, только двенадцать пробило. Я в задней комнате сидел, счета проверял. Слышу – в дверь стучат. Я думал, Вишняков. Отпер. Гляжу – незнакомый. «Чем могу служить?» – «Да, вот, – говорит, – имею до вас дело – жемчуг хочу предложить. Нужда, – говорит, – так бы не продавал». Посмотрел я эти жемчужины – ясное дело: из ризницы. Хотел тут же в милицию телефонировать. Но при нем же не будешь! Говорю: «Подождите в коридорчике, у меня тут кой-какие конфиденциальные дела». А он ни в какую. «Или, – говорит, – сейчас покупаете, или я тут же ухожу». И к двери. Что тут будешь делать? И так и так, думаю, плохо. Ну, меня черт и попутал: согрешил… Запросил он у меня десять тысяч золотом. Я ему объяснил, что таких денег не имею, предложил две. Сошлись на двух с половиной…
К О С А Ч Е В С К И Й. Дальше.
Г Л А З У К О В. Чего дальше? Вот теперь каюсь, казнюсь, места себе не нахожу. Точит грех душу, гражданин Косачевский, точит…
К О С А Ч Е В С К И Й. Все?
Г Л А З У К О В. Все.
К О С А Ч Е В С К И Й. Стоило из-за этого дежурного тревожить. Ну что ж, не смею вас больше задерживать, Анатолий Федорович. До завтра.
Г Л А З У К О В. Минуточку, гражданин Косачевский. Я хотел еще внешность его описать. Припоминал и припомнил.
К О С А Ч Е В С К И Й. Слушаю.
Г Л А З У К О В. Мужчина в зрелых годах, лет этак тридцати. Держался степенно, с достоинством, будто и не жулик. Помнится, брюнет. Ну что еще? Пальто не без элегантности, шалевый воротник из серого каракуля… Шапка каракулевая – пирожок, тоже серая. Усики. Вот так.
К О С А Ч Е В С К И Й. Так в Москве тысячи выглядят. Меня особые приметы интересуют.
Г Л А З У К О В. Уж вы извините, я в сыскном деле не разбираюсь. Это какие особые?
К О С А Ч Е В С К И Й. Ну, например, шрам на лице.
Г Л А З У К О В. Шрам?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вот именно – шрам.
Г Л А З У К О В. Это вам Вишняков, что ли, говорил?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вопросы задаю только я, Анатолий Федорович. Так был шрам на лице или его не было?
Г Л А З У К О В. Да будто был, маленький, неприметный. Я только сейчас вспомнил.
К О С А Ч Е В С К И Й. Где именно?
Г Л А З У К О В. Над бровью. Над правой бровью.
К О С А Ч Е В С К И Й. А теперь, будьте любезны, назовите мне фамилию этого гражданина и расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы с ним изволили познакомиться.
Г Л А З У К О В. Да в первый раз я его видел, гражданин Косачевский!
К О С А Ч Е В С К И Й. Зачем же так волноваться? Готов вам поверить. Но… Представляете, какой будет пассаж, если, допустим, эта бестия Вишняков возьмет да и заявит, что «неизвестный» и раньше к вам захаживал? А мне бы очень не хотелось, чтобы у кого-либо возникли сомнения в вашей искренности. Кстати, когда вы в последний раз виделись с Арставиным?
Г Л А З У К О В. С каким Арставиным?
К О С А Ч Е В С К И Й. С сынком купца Арставина. С тем самым Михаилом Арставиным, который был замешан в афере с фальшивым бриллиантом «Норе».
Г Л А З У К О В. Путаете вы меня, гражданин Косачевский. Не желаю я больше отвечать на ваши вопросы. Уж пусть лучше меня обратно в камеру отведут.
К О С А Ч Е В С К И Й. Ничего не имею против. Может быть, хотите через меня передать какие-либо распоряжения приказчикам? Я к вашим услугам.
Г Л А З У К О В. Приказчики… Да пропади они пропадом! Змеи они подколодные, а не приказчики!
К О С А Ч Е В С К И Й. Не смею спорить: вам лучше знать своих служащих. До завтра, Анатолий Федорович.
Глава шестая
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ «СОЮЗА АНАРХИСТСКОЙ МОЛОДЕЖИ» ТОВАРИЩ СЕМЕН
I
Вечерний допрос владельца ювелирного магазина с Верхних торговых рядов, безусловно, был удачей. Удачей тем более приятной, что она пришла неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно. Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на Глазукова не произвело такого сильного впечатления мое упоминание о шраме. А ведь шрам я привел только в качестве примера. Я не предполагал, что жемчуг Глазукову продал не кто иной, как мнимый голландец, которого Михаил Арставин ловко и вовремя подсунул своему отцу вместе с бриллиантовым стразом. И вот пожалуйста, исчезнувший было в небытие жулик вновь всплыл на поверхность, на этот раз не со стразами, а с настоящим жемчугом.
Правда, Глазуков, испугавшись собственного признания, внезапно оборвал беседу, которая становилась все более интересной. Но сказавший «а» должен в конце концов сказать и «б». Кроме того, в отличие от барыги с Сухаревки, того самого «вышеозначенного», Глазукову было что терять, и вряд ли он имел большой опыт в скупке краденого.
Я не сомневался, что наша беседа будет иметь продолжение. Обстоятельства вынуждали члена союза хоругвеносцев быть откровенным до конца. И действительно, когда я на следующий день приехал в розыск, дежурный инспектор доложил, что Глазуков хочет сделать какое-то важное заявление.
В дежурке было холодно и неуютно. На столе инспектора рядом с кружкой остывшего чая и журналом регистрации происшествий лежала только что принесенная газета. На первой странице чернели набранные крупным шрифтом слова «Отечество в опасности».
«…До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии, – прочел я. – Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания…»
От газетных строк пахло порохом, ружейным маслом, гарью пожарищ и потом натруженных солдатских ног, месивших снег на прифронтовых дорогах. Сейчас там, в Петрограде, надрывно и тревожно гудели гудки заводов и фабрик, мчались грузовые автомобили с рабочими и матросами, тянулись подводы, груженные военным снаряжением…
– Поспешать надо, – сказал дежурный.
– Кому поспешать? – не понял я.
– Известно кому, товарищу Карлу Либкнехту, – веско сказал он.
Да, революция в Германии, которую мы ожидали со дня на день, запаздывала. Между тем немецкие колонны все дальше и дальше продвигались на восток.
По Москве ползли слухи о захвате Луцка, Ровно, Борисова, Смоленска. Со вчерашнего дня в город стали прибывать эшелоны с беженцами, и после этого слухи стали еще более зловещими.
Буржуазные газеты захлебывались от восторга. Корреспондент «Русских ведомостей», тот самый, который пытался у меня получить интервью по поводу ограбления ризницы, писал: «Революция умирает. Гибнет то, что они считали великой революцией и что было на самом деле великим уродством, бесноватостью, злым гением и проклятием русского освобождения. Умирает, догорая в дыму и чаду, российская пугачевщина…»
Не слишком ли торопитесь с похоронами, господа?
Дежурный удивленно посмотрел на меня: кажется, последние слова я сказал вслух.
– Так распорядиться насчет Глазукова? – спросил он.
Глазукова привели минут через десять.
– Хочу вам всю правду рассказать, гражданин Косачевский.
И он начал рассказывать, перемежая свое повествование вздохами, призванными символизировать раскаяние.
На этот раз он как будто не лгал, а если и лгал, то самую малость, чтоб сгладить слишком острые углы.
По его словам, с Михаилом Арставиным он познакомился в доме его отца, который финансировал некоторые закупки полудрагоценных камней на Урале. Михаил производил впечатление полного оболтуса. «Эдакая толсторожая скотина», – со злостью сказал Глазуков. Казалось, что он ничем не интересуется, кроме публичных домов и тотализатора. Поэтому Глазуков был крайне удивлен, когда этот недоросль пожаловал к нему в магазин с сугубо деловым предложением. «Я знаю, как возвращать утраченный блеск жемчугу, – сказал он Глазукову, – но я не знаю, где раздобыть денег. Вы покупаете «туманный жемчуг» и отдаете мне, а я его обрабатываю». – «Как обрабатываете?» – «А это уж не ваша забота, уважаемый Анатолий Федорович, как я его обрабатываю». – «Что же тогда моя забота?» – спросил Глазуков. «Прибыль, Анатолий Федорович. Три четверти мне – четверть вам. По рукам?» Глазуков не поверил Михаилу, но риск был невелик: порченый жемчуг стоил недорого. На первый раз он передал Михаилу втайне от купца Арставина (Михаил не хотел, чтобы об их сделке знал отец) несколько довольно крупных бракованных жемчужин. Отдал и забыл. А через несколько дней Михаил принес ему одну из них. Глазуков осмотрел ее – и глазам не поверил: ни малейшего изъяна. Эту жемчужину ювелир вскоре продал по очень дорогой цене. «Я не новичок, господин Косачевский, – говорил мне Глазуков. – В камнях я дока. Я знаю, что для того, чтобы скрыть пикэ в изумруде, надо его проварить в прованском масле, добавив туда краски и некоторых химикатов, а нагрев, к примеру, сапфир, можно его обесцветить или же, наоборот, усилить окраску. Я знаю, как придать яркость бирюзе, как улучшить с помощью оливкового или льняного масла тон мадагаскарских аквамаринов. Но жемчуг… Правда, иной раз, воздействуя на жемчужину слабым раствором кислот, удается вернуть ей блеск. Но это в одном случае из ста. Да и обновленная-то прежней не станет. Некоторые ее достоинства исчезнут. Такая жемчужина вроде выстиранного и выглаженного поношенного платья: и то и не то… А жемчужина, которую мне принес Арставин… Я даже было подумал, что это другая. У ювелиров поверье есть: жемчужине, дескать, можно вернуть первозданную, так сказать, красоту, только ежели непорочная девица 101 раз с ней в море искупается. Но моря-то в Москве-матушке нету, а Мишку за непорочную девицу не представишь. Уж он больше на девку публичную, прошу прощения, смахивает…»
