Джеймс Паттерсон - Опасность на каждом шагу
— Ты же меня знаешь, Хулия. Если я не крушу все на своем пути, я в порядке.
Хулия рассмеялась. Она всегда брала билеты в первый ряд на мой классический спектакль «Термоядерный папа».
— Помнишь, как мы ехали в Поконос и все ругались? Ты тогда сказал мне: «Закрой глаза и смотри в окно!»
— Как такое можно забыть? — Я тоже засмеялся. — Как там дела в казармах?
— За мной целая очередь, все хотят с тобой поговорить.
Проезжая по холодным улицам, я коротко переговорил со всеми детьми, успев сказать каждому, как мы с мамой их любим. Попросил прощения за то, что не смог побывать на их спектакле. Я и раньше пропускал праздники из-за работы, но впервые рядом с ними не было ни меня, ни Мэйв. Однако дети восприняли это на удивление спокойно. Вот только когда Крисси взяла трубку, я услышал, что она шмыгает носом.
«Опа! Что на этот раз?» — подумал я.
— Что случилось, малыш?
— Папа! — сказала Крисси, всхлипывая. — Хиллари Мартин сказала, что Санта к нам не придет, потому что у нас нет камина. Я хочу, чтобы Санта пришел!
Я с облегчением улыбнулся. К счастью, до этого мы с Мэйв уже слышали подобные страшилки как минимум дважды и нашли решение.
— Ой, Крисси, — сказал я, как будто спохватившись. — Спасибо, что напомнила! В Нью-Йорке мало домов с каминами, и Санта об этом знает. Он посадит сани на крышу нашего дома, слезет по пожарной лестнице и заберется в кухонное окно, чтобы оставить подарки. Малыш, сделай мне одолжение, ладно? Скажи Мэри Кэтрин, чтобы она на ночь открыла окно на кухне. Не забудешь?
— Сейчас скажу, — сказала Крисси восхищенным шепотом.
— Погоди-ка… Крисси, стой! — Я включил служебную рацию. — Ого! Мне только что позвонили с полицейского вертолета. Санта уже подлетает к Нью-Йорку. Скорее беги в кроватку! Ты же знаешь, что бывает, если Санта прилетает, а дети не спят?
— Он пролетает мимо! — крикнула Крисси. — Пока, папочка!
Через несколько секунд эстафету приняла Мэри Кэтрин.
— Мистер Беннетт?
— Привет, Мэри. Где Шеймус? Он уже должен был тебя сменить.
— Он и сменил. Сейчас собрал паству в гостиной и читает «Рождественскую ночь».
В сочельник я всегда читал детям эту сказку, но сейчас почувствовал благодарность, а не грусть. Несмотря на скверный характер, дедушка Шеймус — отличный рассказчик и сделает все, чтобы у детей получилось сказочное Рождество, даже при таких ужасных обстоятельствах. Я подумал, что с детьми все будет в порядке. Их окружают ангелы и святые. Я бы тоже так хотел, но по работе чаще сталкивался с грешниками. Худшими из них.
— Мэри, если хочешь куда-нибудь выбраться, пожалуйста, не стесняйся, — сказал я. — Спасибо, что подхватила всю домашнюю работу. Когда этот дурдом закончится, мы составим нормальный график.
— Я рада, что смогла помочь. У вас прекрасная семья, — ответила Мэри Кэтрин. — Счастливого Рождества, Майк.
Я как раз проезжал мимо увешанного праздничными венками и остролистом отеля «Плаза». На секунду мне остро захотелось, чтобы этот день и правда был счастливым. Но зарево от прожекторов в черном небе над Пятой авеню развеяло все надежды.
— Поговорим позже, — сказал я и захлопнул телефон.
81
Дрожа и потея, Лора Уинстон свернулась калачиком на полу в тесной кабинке. Самой элегантной женщине планеты срочно нужно было сменить имидж.
Все двадцать часов заточения она то отключалась, то приходила в себя. Но с тех пор как шесть или семь часов назад в витражах погас тусклый дневной свет, она была в полном и мучительном сознании, наедине с лихорадкой и болью ломки.
Около полудня она заметила свое отражение в полированной медной пластине на двери: макияж растекся от слез и пота, светлые, медового оттенка, модно подстриженные волосы заляпаны рвотой. Сначала Лоре даже показалось, что перед ней картинка на религиозную тему, изображение встрепанного костлявого демона, поверженного ликующим ангелом. Она лежала в кабинке, не в силах оторваться от ужасного отражения, и вспоминала последние строки «Зеркала» Сильвии Плат:
Во мне она утонула девчонкой, и теперь из меня
К ней всплывает старуха, как безобразная рыба.
Оказавшись в заложниках, став свидетельницей жестокого преступления исторических масштабов, Лора наконец взглянула в глаза правде.
Она действительно старуха.
И она была жестока к людям, не так ли? Особенно к женщинам. Месяц за месяцем она поддерживала в своем журнале бесчеловечный миф о неземном шике и красоте, которых якобы может добиться любая женщина. Одевала четырнадцатилетних генетических уродов в невероятно дорогие наряды и называла это нормой, а затем внушала своим читательницам, что если они не похожи на этих моделей, то недостаточно стараются и грош им цена.
Когда она выберется отсюда… если выберется… то изменится. Соберет вещи. Отправится в хороший реабилитационный центр. Умерит амбиции. Вместо империи моды учредит благотворительный фонд. Как ни безумно это звучало, но ужасное происшествие изменило ее к лучшему.
«Господи, дай мне еще один шанс. — Последний раз законодательница мод молилась, когда была маленькой девочкой. — Дай мне возможность измениться».
Выстрел, прозвучавший за дверью исповедальни, чуть не разорвал ей барабанные перепонки.
Когда звон в ушах утих, она услышала крики. Запах серы от кордита проник сквозь дверь и смешался с кислым запахом рвоты.
У нее перехватило дыхание, когда она услышала приглушенную ругань, а потом мимо двери протащили тело.
Господи, помилуй. Они убили еще кого-то!
Сердце бешено забилось в груди.
Кого же? Кого? Почему? Лора надеялась, что Юджина жива, ведь та была к ней так добра.
Их похитили не ради денег, поняла Лора, застыв от ужаса. Их прикончат по одному. Заставят расплатиться за глупость, жадность и все грехи.
Ее время подходило к концу. «Я следующая», — подумала Лора, мучаясь сухими рвотными спазмами.
82
К несчастью, Юджине Хамфри уже приходилось видеть покойников.
Сначала умерла бабушка, и Юджина злилась, глядя, как смерть изменила иссушенное, печальное лицо старушки. Потом, участвуя в гуманитарных программах, она часто получала фотографии кровавых бесчинств, творившихся в мире. Люди пытались привлечь внимание к своему несчастью, и Юджина делала все возможное, чтобы помочь им.
Но даже леденящие кровь фотографии изрубленных ножами крестьян в Экваториальной Африке не шли ни в какое сравнение с тем, что она только что увидела собственными глазами.
«Они просто застрелили его, — думала Юджина. — Подошли к скамье… и просто прострелили ему голову».
Почему? Как человек может поступать так с другими людьми?
Она смотрела, как бандиты тащат тело по мраморному полу. Какой ужасный звук. Как будто кровь соскребают со стекла. Два бандита тащили мертвеца за ватные руки, как будто играли в какую-то бессмысленную игру на школьном дворе.
С одной ноги свалился блестящий ботинок. Еще одна кошмарная подробность. Голова убитого болталась, открытые глаза, казалось, смотрели прямо на Юджину, в то время как его утаскивали все дальше и дальше по темной галерее за алтарем.
«Почему я? — с упреком говорил этот взгляд. — Почему я, а не ты?»
«Они только что убили моего хорошего друга», — подумала Юджина и внезапно для себя начала безудержно всхлипывать. Это происшествие, она знала, навсегда изменит ее жизнь.
83
Проходя через КПП, я почувствовал жесткий удар прямо в сердце: Оукли и пара спасателей бежали как сумасшедшие к ступеням собора. Это могло значить только одно, подумал я, бросаясь к ним.
Я посмотрел на часы. Какого черта? Джек сказал, что тело будет в полночь, а сейчас всего полодиннадцатого.
Я был возле машин «скорой помощи», когда полицейские принесли туда накрытое курткой тело. Вокруг него немедленно столпились медики, и я не мог разглядеть лицо жертвы на носилках. Кто это, черт возьми? Кого они убили? Почему раньше срока?
Почти сразу же медики перестали суетиться. Одна из медсестер отвернулась со слезами на глазах. Бесполезная кислородная маска выпала у нее из рук. Женщина опустилась на край тротуара, и фотографы за заграждениями и в окнах зданий, выходивших на собор, бестактно запечатлели ее скорбь.
Мое сердце остановилось, когда я увидел, кто это был, — последняя жертва убийц. Такой же шок вызвали у меня смерти Белуши, Леннона, Ривера Феникса…
На носилках вытянулся Джон Руни, киноактер и комик.
У меня по спине медленно пробежал электрический разряд.
Еще один погиб ни за что, просто ради показухи.
Я обернулся к прессе и зевакам, вытягивавшим шеи из-за баррикад, и чуть не сел на тротуар рядом с рыдающей медсестрой.
