Барбара Вайн - Пятьдесят оттенков темноты
Хелен приходится мне теткой — правда, лишь наполовину. Однако это неполное родство, о котором Вера с готовностью забывала, называя Хелен сестрой, почему-то всегда мешало мне считать Хелен теткой. Я не называла ее «тетей» (на чем она сама настояла), а когда знакомила с людьми, сообщала только ее имя, лишь изредка прибавляя «мой друг». Я никогда не считала ее теткой, не говоря уже о другом эпитете, которым когда-то получила право ее называть.
Ей восемьдесят девять, и она все такая же худая и даже гибкая — вроде ревматической ивы с потрескивающими суставами. Хелен по-прежнему любит шифон и другие прозрачные, струящиеся ткани и всегда носит шляпку. Тем не менее она в конце концов отказалась от моды двадцатых годов и теперь одевается как королева-мать — бледно-голубые тона и большие шляпы. Золотистые волосы стали белыми как снег, но по-прежнему пострижены как у Гертруды Лоуренс, когда она снималась в «Частной жизни».
Я размышляла, не пригласить ли Дэниела Стюарта. Хелен положила конец моим сомнениям, ответив твердым «нет» на вопрос, как она к этому отнесется. Хелен называет его букмекером, хотя прекрасно знает, кто такие букмекеры, а также что Дэниел не имеет к ним никакого отношения.
— Я не против побеседовать с букмекером наедине, — сказала она, садясь и, как всегда, не снимая шляпы. — Нет, конечно, я против и предпочла бы уклониться — это не шутка, обсуждать в таком ключе бедняжку Веру, — но я хочу сказать, что смогу выдержать, если мы с букмекером будем только вдвоем. Но присутствие третьего человека, даже тебя, дорогая, сделает разговор чудовищно публичным.
Я не стала спорить; может, как-нибудь потом. Ей нужно подготовиться к подобной встрече — например, вооружиться валиумом. А когда книга Стюарта выйдет, читать ее не обязательно. Хелен хитро посмотрела на меня, как всегда смотрела на подруг, когда они заговаривали о будущем, даже о том, что произойдет в следующем году. Это означало, что следующего года у нее может не быть.
Я заварила чай, и мы обе попробовали то, что на упаковке было обозначено как печенье из мюсли. Хелен грызла свое печенье, укрывшись в тени синих шелковых полей шляпы, украшенных нейлоновыми дельфиниями. Мы редко говорим о семейных делах, когда встречаемся — она приходит ко мне на чай или мы вместе навещаем Джеральда. Так или иначе, семья для нас обеих больное место, и нам кажется, что мы дружим не благодаря родственным связям, а вопреки им. Но, похоже, больше говорить было не о чем. Кроме того, это был день рождения Веры. Будь она жива, ей исполнилось бы семьдесят восемь.
Старея, люди обычно становятся некрасивыми. Это общее место, клише. Но утрата красоты — лишь первое звено цепочки. Следующим становится утрата пола. В определенном возрасте — наверное, годам к восьмидесяти — старуху можно отличить от старика только по одежде и прическе. А потом наступает момент, когда Господь покидает нас, и мы утрачиваем человеческий облик, после чего остается старая обезьяна в людской одежде.
Не подлежит сомнению, что Хелен с ее плоской грудью и узловатыми пальцами можно было принять за старика, однако в ней осталось много человеческого. Надтреснутый голос был полон жизни. Пытливые голубые глаза сверкали. И потрясающий запах, аромат духов под названием «Мажи нуар» — так не может пахнуть старик. Мне хотелось вместе со Стюартом перейти к 1943 году, и я начала расспрашивать Хелен о возвращении Джеральда.
— Дорогая, той весной он приехал в отпуск, но потом ему пришлось еще немного повоевать.
Я хотела знать, как Джеральд вернулся домой и почему. Когда мне было четырнадцать или пятнадцать, никто мне об этом не рассказывал. Я знала только, что он воевал в Северной Африке, потом на Мадагаскаре (пропустив сражение при Эль-Аламейне) и в начале 1943 года вернулся домой. Пытаясь заполнить пробел, я прочла о событиях на Мадагаскаре и выяснила, что британские войска высадились там в мае 1942 года и захватили морскую базу под названием Диего-Суарес. Они надеялись, что губернатор, назначенный правительством Виши, испугается и сдаст остальной остров, но, как оказалось, он просто ждал, когда в октябре пойдут дожди. Поэтому британцы атаковали Антананариву, столицу острова, и вишистские войска отступили на юг. Затем последовали другие наступления и другие победы; в ноябре боевые действия прекратились, а губернатора интернировали.
— Думаю, Джерри должен был вернуться оттуда в январе или феврале, — сказала Хелен. — Мы поставили губернатором француза, человека де Голля. Нашими войсками командовал Билл Платт — очень мил, ужинал с нами. — Разумеется, так Хелен сообщала, что сэр Уильям Платт часто приходил к ним домой на ужин. — Знаешь, он отправил Джерри домой на бомбардировщике, доложить о ситуации какой-то важной шишке. Возможно, даже Черчиллю, точно не знаю. Или министру обороны. Если бы мой дорогой генерал был жив, он рассказал бы тебе подробнее, дорогая. Генерал не пережил эту историю с бедняжкой Верой. Она буквально убила его.
Возможно, так и было. После смерти Веры Хелен и генерал мужественно держались у себя в Стоке, но им приходилось нелегко. Они стали изгоями. Непрямое родство не принималось в расчет. Добросердечная Хелен всегда называла Веру сестрой, и теперь, когда та совершила ужаснейшее из преступлений и ее жизнь закончилась ужаснейшим образом, не собиралась отказываться от родства. Впрочем, пытаться не имело смысла. В деревнях ничего не скроешь. Остракизм объяснялся не только тем, что их сторонились и с ними не хотели общаться. В значительной степени он был обусловлен робостью и смущением — люди просто не знали, как себя вести при встрече с Хелен и Виктором. В последующие годы я много времени провела с ними и была у них в доме, когда с генералом случился первый удар, от которого он так до конца и не оправился. Через пять лет после смерти Веры он тоже умер. На руках у Хелен, как она любила повторять, хотя я сомневаюсь, что можно умереть на руках у другого человека.
— Джерри был довольно умен, — сказала Хелен. — Генерал всегда его хвалил. Но понимаешь, он был таким странным, немногословным. Представь, что ты замужем за человеком, который ни разу тебя не смешил. — Я бы не назвала Виктора Чаттерисса выдающимся юмористом, но, разумеется, даже намеком не выдала своих мыслей.
— Честно говоря, ужасный зануда, но генерал всегда говорил, что внешность Джерри обманчива. Что касается внешности, дорогая, то я имею в виду этот ужасный бессмысленный взгляд и выпученные глаза — кажется, это называют брайтовой болезнью. Он был похож на одного из тех, что встречаются в Вест-Индии. Ну, из фильмов. Бонго, зобо — что-то в этом роде.
— Зомби, — сказала я.
— Именно, зомби. Зобо — это помесь яка и коровы, мы видели таких в Индии, но Джерри на них не похож. В любом случае, как я сказала, он по-своему был довольно умен, и, наверное, именно поэтому Билл поручил ему доставить важную депешу. Наверное, это было в январе сорок третьего, потому что Вера, Иден и Фрэнсис встречали Рождество вместе с нами, и тогда Вера не знала о приезде Джерри. Во время войны Иден провела с нами только одно Рождество, и это не могло быть в следующем году, правда? А в сорок первом нас не было дома, мы поехали к сестре генерала в этот ужасный Глениглз… Забавно, — сказала Хелен, — я отчетливо помню, что случилось сорок лет назад, но если ты меня спросишь, чем я занималась вчера, я не отвечу. Говорят, все из-за того, что миллионы клеток у нас в мозгу разрушаются или как-то выпадают — вроде волос — и открывают клетки памяти, которые долгие годы находились в глубине. Хотя это не так уж важно, правда? Старые воспоминания ничем не хуже новых, а может, и лучше. Я уверена, что тогда проводила время гораздо веселее, чем вчера. По крайней мере, — поправила себе она, вспоминая, — до сама знаешь чего.
Хелен всегда называла казнь Веры «сама знаешь что». Боль выражалась только при помощи эвфемизма. Однажды Хелен призналась мне, что не проходит и дня, чтобы она не думала об этом, не представляла, что значит быть повешенным и что происходит с разумом и телом перед смертью.
— Они приезжали к нам в Лондон, — сказала я. — Но не жили у нас. Остановились в одном из отелей, названия которых заставляют людей смеяться и понимающе переглядываться, — «Стрэнд Палас», «Риджент Палас». Джерри говорил моей матери, что у них был второй медовый месяц.
— Они спаривались, моя дорогая. Вот чем они занимались — по крайней мере, бедняжка Вера. Боюсь, она использовала беднягу, чтобы заполучить еще одного ребенка.
Я встала и принялась смешивать сухой мартини. Хелен с опаской смотрела на бутылку сухого «Чинзано».
— Умоляю, только показать бутылку джину. Тем летом его отправили на Сицилию вместе с Восьмой армией. Понимаешь, до Мадагаскара он служил в Восьмой армии. Американцы тоже участвовали в деле — их Седьмая и наша Восьмая. Боюсь, число не смогу вспомнить, дорогая. Знаю только, что это было до того, как сбросили Муссолини.
