Марио Пьюзо - Арена мрака
– Мы же все равно когда-нибудь уедем отсюда, – сказала она.
Он знал, что это так. Но не мог признаться ей, почему ему не хочется возвращаться домой. Что он равнодушен и к матери, и к Альфу, а читать их письма – все равно что слышать их голоса, зовущие его издалека. И что вид городских развалин доставляет ему удовольствие – эти зияющие раны улиц там, где когда-то стояли разбомбленные дома, и рваная, неровная линия городского силуэта на фоне неба, словно гигантский иззубренный топор снес городу полчерепа. И что неколебимый строй домов, подобный бесконечной неприступной стене, и улицы, чистые и ровные, рождали в его душе озлобление, выводя из душевного равновесия.
– У нас еще есть время, – сказал он. – Вот родится ребенок в июне, мы тут же оформим все бумаги и поженимся.
Гелла отошла от него.
– Я не об этом беспокоюсь. Но тебе не следует так обращаться со своими родными, ты должен по крайней мере читать их письма!
Он вспыхнул и сказал ей:
– Слушай, что ты все стараешься заставить меня делать то, что я не хочу?
Она снова поцеловала его и ответила:
– Будь осторожен сегодня.
Моска знал, что она не уснет, пока он не вернется, хотя он ей постоянно говорил, чтобы она его не ждала.
…Он услышал голос Вольфа:
– Ну вот мы и пришли, – и увидел перед собой его белое лицо.
Они стояли перед высоким крыльцом в круге света, отбрасываемом большой голой лампочкой, свисающей с козырька над входной дверью. Ее желтый свет слабо разгонял окружающий мрак.
Моска опасливо взобрался по лестнице, крепко держась за железные перила.
– Этот парень – большой пройдоха, – сказал Вольф, позвонив в дверь. – Но я хочу тебя с ним познакомить. Он ювелир, и, если ты хочешь купить что-нибудь для своей девочки, обратись к нему.
Над их головами распахнулось окно. Вольф откинул голову назад и крикнул:
– А, герр Фюрстенберг, добрый вечер!
– Пожалуйста, подождите одну минуточку, герр Вольфганг. – У хозяина был мягкий голос пожилого человека, голос с оттенком печали и давно ставшего привычным отчаяния.
Дверь отворилась, и на пороге появился лысый человек небольшого роста, темнолицый, с огромными черными глазами. Он поприветствовал гостей, и, когда Вольф представил ему Моску, немец щелкнул каблуками и поклонился.
– Пожалуйста, проходите, – сказал он, и они поднялись по внутренней лестнице в хорошо обставленную гостиную: здесь было два больших дивана, три или четыре мягких стула и рояль.
В центре стоял внушительного размера стол, у стены несколько столов поменьше. На диване сидели две девушки – обеим было лет по шестнадцать. Между ними оставалось достаточно свободного пространства, которое и занял герр Фюрстенберг.
– Прошу, – сказал он и пригласил вошедших сесть на два ближайших к нему стула. Вольф и Моска сели.
– Я хочу познакомить вас с человеком, о котором я вам рассказывал, – начал Вольф. – Он мой хороший друг, и, я уверен, если ему понадобится ваша помощь, вы обойдетесь с ним соответственно.
Герр Фюрстенберг, обхватив обеих девиц за талию, учтиво склонил свою лысую голову и произнес не менее учтиво:
– Можете не сомневаться, – и, обратив на Моску взгляд своих глубоких черных глаз, добавил:
– Пожалуйста, вы можете прийти ко мне в любое время.
Моска кивнул и утонул в удобном мягком кресле, чувствуя, как отяжелели ноги от усталости.
И словно сквозь дремоту, сквозь туман, замутивший его сознание, он отметил, что обе девушки свеженькие, без косметики и что на них толстые вязаные гольфы, доходящие до колен. Они чинно сидели возле герра Фюрстенберга, как две дочки, и у одной были волосы собраны в две косы, которые спускались по плечам, точно золотые веревки, почти до пояса, и послушно тыкались в ждущие ладони герра Фюрстенберга.
– Что касается другого нашего дела, – продолжал немец, повернувшись к Вольфу, – боюсь, что ничем не могу вам помочь. Никто из моих знакомых ничего не слышал об этой краже купонов на миллион долларов. Прямо-таки фантастическая история! – И он улыбнулся.
– Нет! – твердо сказал Вольф. – История соответствует действительности. – Он встал и протянул руку. – Мне жаль, что я побеспокоил вас в столь поздний час. Если у вас будет какая-либо информация, дайте мне знать.
– Разумеется! – сказал герр Фюрстенберг. Он тоже встал, поклонился Моске, пожал ему руку и добавил:
– Я жду вас в любое время.
Обе девушки встали с дивана, герр Фюрстенберг обвил их талии, точно добрый папаша, и все трое пошли провожать Вольфа и Моску до лестницы. Одна из девушек – не та, у которой были длинные волосы, – спустилась вместе с ними до двери. Они услышали, как за ними закрылась дверь и клацнул засов. Потом лампочка в вышине погасла, и они оказались в кромешном мраке.
Смертельно усталый Моска, которому очень не хотелось покидать уютную теплую комнату, грубовато спросил Вольфа:
– Неужели ты думаешь, мы найдем кого-то?
– Сегодня я только разнюхиваю обстановку, – ответил Вольф. – И даю возможность этим людям взглянуть на тебя. Это очень важно.
Они шли по темной улице, мимо них пробегали спешащие куда-то люди. У темных, словно покинутых домов виднелись припаркованные армейские джипы.
– Сегодня все вышли на охоту, – сказал Вольф. Он помолчал и спросил:
– Ну, как тебе Фюрстенберг?
Ветер стих, и теперь они могли разговаривать, не напрягаясь.
– Вроде бы ничего. Приятный, – ответил Моска.
– Слишком приятный для еврея! – отрезал Вольф. – Не хочу обидеть твоего приятеля. – Он дождался ответной реплики Моски и продолжал:
– Фюрстенберг сидел в концлагере. Его жена и дети в Штатах. Он надеялся поехать к ним, но у него туберкулез в острой форме, и его не впускают в страну. Он заработал его в лагере. Занятно, а?
Моска не ответил. На обратном пути к центру города они пересекли ярко освещенный проспект.
– Он слегка свихнулся. – Вольф уже почти кричал. Снова поднялся ветер. Пробираясь по грудам мусора на пустыре, они опять попали в зону ветра. Потом они свернули за угол, и ветер стих.
– Видел девчонок? Он вывозит их свеженькими из деревни. Каждый месяц у него новенькие.
Его компаньон рассказал мне все про него. Мы вместе обделываем кое-какие делишки. Фюрстенберг живет с девчушками две-три недели, выделяет им комнату. А потом, когда они уже привыкают к нему, как к родному папочке, он в одну прекрасную ночь заявляется к ним в спальню и берет их за жопу. На следующее утро он задаривает их подарками и отсылает куда нужно, а через какое-то время приводит очередную парочку. Эти совсем новенькие, я их раньше у него не видел. Могу себе представить сцену – когда он подключает их к бизнесу. С ума сойти! Наверное, это вроде того, как деревенский мальчишка гоняется по двору за цыплятами, чтобы свернуть им шею!
«И ты такой же, – подумал Моска. – Все с ума посходили. Да и сам я не лучше. Значит, беднягу не впускают в Штаты только потому, что у него туберкулез. Ну и закон! Разумно, нечего сказать, разумно! Все законы разумные. И всегда находится кто-то, кому эти законы как удар сапогом по яйцам. Ну и поделом этому старому хрену Фюрстенбергу. Как он каблуками щелкал! Ну да черт с ним! У меня своих забот полон рот». Вот о чем он, кстати, и собирался сказать Гелле. Что каждый прожитый с ней день он нарушает закон. Живет с ней в офицерском общежитии, покупает ей одежду по карточкам Энн Миддлтон, спит с ней. Да его же могут в тюрьму упрятать за эту любовь! Но он не жалуется – такова жизнь, и он ничего против не имеет. Но когда начинают все это выволакивать наружу, когда пытаются устыдить тебя, да еще хотят, чтобы ты соглашался, мол, да, справедливость превыше всего, – вот это уже сущее дерьмо. Когда тебя пытаются заставить вести себя так, будто все, что тебе говорят, правильно, тогда ты просто должен послать их к такой-то матери. Он терпеть не может болтовню матери, Альфа, Глории. Он терпеть не может газет – от них блевать хочется. Сегодня там пишут, что все хорошо, завтра пишут, что ты преступник, убийца, дикий зверь, и заставляют тебя поверить в это так крепко, что ты сам помогаешь им за тобой охотиться.
Ему бы сошло с рук убийство Фрица, но он может угодить за решетку только потому, что проявляет заботу о любимой женщине. А на прошлой неделе он видел, как расстреляли трех поляков на волейбольной площадке за базой – трех смелых поляков, которые устроили кровавую баню в небольшой немецкой деревушке, убив стариков, женщин и детей. Только эти бедолаги слегка не рассчитали и опоздали на несколько дней, когда уже началась оккупация, и вместо того, чтобы повесить им на грудь по медали за героическую партизанскую акцию, им на головы надели коричневые мешки, привязали к торчащим из цементного пола бревнам, и расстрельная команда добивала их чуть ли не в упор, стреляя в распростертые в нескольких шагах от них тела. И тут можно говорить что угодно, можно доказывать с пеной у рта, что оно было необходимо, это убийство – и то и другое убийство, но ему на все ровным счетом наплевать. Он же отлично позавтракал после того, как посмотрел на расстрел поляков.
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)