Наталья Кременчук - Смерть на фуршете
— Так вы себя поставили, — проговорил себе как бы под нос, но отчетливо Трешнев.
Борис посмотрел на Андрея исподлобья, но взял себя в руки:
— Мы не ангелы, но в данном конкретном случае я перед Денисом Денисовичем чист и непорочен. В конце концов он это понял и согласился встретиться со мною после записи передачи «Денисийство». Разогрею его самолюбие расспросами о романе «Смерть на фуршете»… Вы ведь, литераторы, на лесть покупаетесь куда быстрее, чем женщина на комплименты. Прости, Ксения… Так что скоро я вас покину. Подкреплюсь еще немного перед, так сказать, мужским разговором и…
В этот момент перед их столиком как из-под земли выросла, под самый потолок, Инесса.
Сегодня она была в дымчатых очках в модной оправе, в очень открытой блузке и в юбке хорошо выше колена.
Инесса поздоровалась со всеми, а на Трешнева, оставшегося при ее появлении сидящим, посмотрела вопросительно.
— Я с холтером, — кратко сообщил он, но Инесса поняла.
— Поставили?! Бедненький! Покажи!
Трешнев радостно расстегнул рубашку, предъявив обществу свою широкую грудь, заклеенную датчиками с проводами.
— И волосы сбрил! — с горечью проговорила Инесса.
— Потребовали, — так же сокрушенно отозвался обследуемый, но с жаром успокоил страдалицу: — Отрастут как на собаке!
Затем он опалил подругу, или кто там она ему была, своим лазерным взглядом и наконец взаимно представил ее и Бориса. Тот вскочил и чуть ли не раскланялся, а Инесса подняла очки наверх, в надлобье, бросила свою огромную сумку на свободный стул и объявила, что пойдет вымыть руки.
— Она что, тоже из ваших? — спросил Борька с однозначной мужской интонацией.
— Из наших, — как можно безразличнее сказала Ксения. — Инесса. Учительница. Неплохо выглядит, да? Хотя старше меня на несколько лет.
Но, как видно, возрастом Инессы младшего братца было не пронять.
— Надо же! Учительница… Но на горчаковском убийстве ее не было…
— Из школы не вылезает, — с досадой сказал Трешнев.
— Кстати, Боря, пока ты не ушел… — Ксения попыталась вернуть брата к исполнению служебных обязанностей. — Надо же поговорить и с той халявщицей, которая бегает с микрофоном, с Кларой Коралловой. Вдруг она записала что-то интересное…
— На контроле, — кивнул Борис. — Вы всё с шуточками своими, а ее, как мы установили, зовут совсем по-другому… — Задумался, но не вспомнил. — Завтра с утра встречаемся. Пригласил ее в «Мультмедиа», она была счастлива. Надеюсь, мадама не столь многословна, как Димитров, зато более конкретна.
— Дионисия никто не переговорит, — с печальным уважением произнес президент.
Вернулась Инесса.
— Сейчас немного перекушу, — пообещала странная учительница, — и расскажу вам, что я у Горчаковского вычитала.
Вдруг в зал влетел Гаврила Бадов.
Он был явно возбужден.
— Господа, там, в баре, радио включено, радиостанция «Долгое эхо»… Только что выступил Денис Димитров и в блиц-интервью сообщил, что его повесткой вызвали к следователю по поводу убийства Горчаковского. Хотя свое видение происшедшего, как объяснил Денис, он изложил в романе «Смерть на фуршете», первая глава которого завтра поступит к читателям «New-газеты».
Надо признать, это сообщение ошарашило Бориса куда больше, чем появление Инессы.
Прежде пивший только сок, он схватил трешневскую стопку, наполненную водкой, и одним махом вылил ее в себя.
— Ну вы… писа-атели… — произнес он вместо традиционного выдоха. — Писатели! Ведь когда я с ним говорил, мой помощник еще повестку ему не доставил. Получается, он, зная, что вскоре просто встретится со мной, получил повестку — и бросился к микрофону!
Борис вновь стал звонить по мобиле.
— Ну да, — пояснил Бадов. — Это же очень просто! Сегодня его очередь вести на «Долгом эхе» передачу «Жить в пробке!», так что он просто перешел в студию новостей и сообщил городу и миру…
Борис дозвонился. Ксения поняла, что это разговор с помощником.
Он был недолгим.
— Когда мой медлительный коллега — у Димитрова бы поучился, как надо работать! — вручил Денису Денисовичу повестку, тот заявил, что нужда в ней отпала, ибо вот-вот увидится со мной. А когда наш потребовал все же за повестку, как положено, расписаться, стал кричать, что мы забюрократизировались и скоро потонем в бумагах при катастрофически растущей преступности. Вот, мол, стали убивать уже на фуршетах! А власть даже не чешется.
— И тут же вышел в эфир, — подвел итог Караванов.
— И тут же вышел в эфир, — эхом повторил Борис.
Инесса отодвинула от себя тарелку, опустошенную до первоначального беломраморного сверкания, и Ксения вспомнила, что рассказывал Трешнев.
Академия фуршетов зарождалась в далекие, еще не богатые разносолами и попросту продуктами девяностые годы. Когда пошли первые волны литературных застолий, они, три академика-основателя, даже учредили особые, свои ведомственные награды: медали «За взятие жульена» и «За освобождение шампура». Но после того как Ласов быстро и заслуженно стал полным — двенадцатикратным — кавалером обеих наград, титулование ими прекратилось явочным порядком. Хотя, пожалуй, для Инессы за ее скорость поглощения богатейшего ассортимента закусок и блюд следовало бы учредить еще одну медаль: «За фуршетную доблесть».
— Пока достаточно, — сказала Инесса. — Передохнём перед фруктами.
Она достала из своей необъятной сумки роман Горчаковского, несколько распухший от въедливого чтения и торчащих из тома закладок. «Истинная учительница!» — усмехнулась Ксения, профессионально оценивая количество разноцветных стикеров.
— Как справедливо отметил профессор Владимир Новиков, многие современные писатели пребывают в оковах эгоцентризма, что выражается в создании произведений, которые практически не поддаются прочтению. Их относят к так называемой элитарной прозе, они отмечаются различными премиями, но в круг чтения большинства читателей практически никогда не попадают…
Инесса говорила довольно долго. И, надо признать, это был не застольный разговор о повсеместно пиарящемся романе, а въедливый филологический анализ «Радужной стерляди» на фоне современной литературы. Почти со всеми выкладками этого анализа Ксения вынуждена была согласиться. Хотя речь Инессы, на ее взгляд, была тяжеловата даже для протокольщика-следователя, перенасыщена терминами, в главном она была права.
Инесса упирала на то, что писатели пишут для своей литературной тусовки. Для них по барабану, читают их или нет, важно засветиться. Критики, не сговариваясь, пришли к выводу, что затрудненное восприятие якобы многомудрого текста, — на слове «якобы» лекторша сделала безжалостное ударение, — в основе которого иллюстрация общих мест посредством хаотического нагромождения переживаний автора до полной невозможности сквозь них продраться, стало знаком якобы — еще одно ударение — настоящей литературы. Увлекательный сюжет — побоку, авторы почти никогда не заботятся о динамичной композиции, им наплевать на речь персонажей, все могут говорить одним и тем же языком, представляющим тяжелую смесь жаргона, канцелярита, советизмов и вычурных банальностей…
Ксения отметила, что не только Трешнев, но и Борис слушают Инессу с таким вниманием, будто она устроила им вечер классического романса.
— Однако, — скромно заметила Инесса, — ничего особенно нового в том, что я сказала, нет. Критика об этом говорит давно, просто не очень громко. А количество таких сочинений растет, давно превысив кулуарно допустимые нормы. Могу сказать, что это уже не устраивает наших полиграфических монстров, которым надо не просто гнать тиражи, но — продавать их. Издатели наконец поняли, что, кроме производства масскульта, всяких разных донцовых-марининых-шиловых, они должны выпускать такие книги, на которые бы раскошелились читатели более взыскательные — и более прижимистые. Для таких когда-то раскрутили проект «Акунин» — но и он уже выработанная штольня. Нужны новые идеи… И вот они решили слить в один флакон эту, кхе, «новую русскую классику» со старой доброй беллетристикой.
Инесса отхлебнула из стакана грейпфрутового сока.
— Я читала первые романы Горчаковского… Ну, можно сказать, долго держала в руках. И «Варакушка», и «Знак Митридата» как раз такие вот, дюже интеллектуальные. Чтобы разобраться в их сюжетах, нужно взять лист бумаги побольше и долго все, что написано, туда переносить. И то не уверена, что полностью разберешься. Начальный сюжет Горчаковский может оборвать и схватиться за другой, потом завязать третий… Невероятной длины монологи сменяются какими-то историями, будто вытащенными из путеводителей и журналов для любителей гламурной старины… Скорее рано, чем поздно, у него обязательно появляется какой-нибудь писатель — так во всех трех романах. В «Варакушке», правда, писательница…
