Екатерина Лесина - Вечная молодость графини
Если отравить ее, Ференц огорчится.
И охотницей псица была знатной.
Всадники разошлись веером, пустили коней вскачь по узким тропам, вехами на которых возвышались огромные валуны. И крик людской встревожил тишь редколесья. Захлопали крылья, зазвенела тетива, и черная птичья туша рухнула в кусты.
Эржбета засмеялась и подхлестнула кобылу.
Здесь, в лесу, была свобода. И жизнь. И тепло, для которого не нужен гребень. Здесь земля ложилась под ноги коня, а деревья раскрывали над головой зеленые шатры. В просветах их проглядывало небо, расшитое узорами облаков.
С визгом рухнул на землю охотничий сокол Ференца и поднялся с куропаткой.
Хорошее начало.
Кони становились на шаг. То тут, то там, вспугивая дичь, звенели голоса собак. Вот выскочила рыжая косуля, чтобы упасть на третьем прыжке. Широкая стрела вошла в бок, пробив легкое, и псы, окружили добычу, рыча от жадности. А два кобеля – бурый метис и здоровый дворовой кобель, увязавшийся за всадниками – подрались.
Они кружили, сходясь, словно в танце. Скалили зубы, роняя на землю нити слюны. И кобель не выдержал, кинулся, норовя опрокинуть соперника.
Не вышло.
Волчак крутанулся на месте, пропустил дворового мимо и сам полоснул клыками по плечу. Правда, выдрал лишь клок грязной шерсти.
Всадники, подтягиваясь, останавливались. Кони храпели и трясли головами, люди переговаривались, а появившегося псаря, вздумавшего разнимать, перетянули плетью.
Знатная забава.
Кобели вновь сцепились. Слипшись грудью, упершись задними лапами в землю, они грызлись и хрипели, драли друг дружку. Пена мешалась с кровью, липла к шерсти.
И Эржбета не могла отвести взгляд от рассеченной пасти метиса.
Вот он попятился, позволяя вытеснить себя за круг, и люди засвистели, заорали, понукая к драке. Люди думают, что пес ослаб, на самом деле он просто умный.
И когда противник, чуя близкую победу, попробовал навалиться всей лохматою тушей, метис выскользнул и, оказавшись сбоку, вцепился в лапу. Сжались челюсти, захрустела кость, завизжал истошно дворовый кобель. А челюсти метиса уже сомкнулись на глотке. И давили, пока не выдавили жизнь из наглеца.
Эржбета смотрела в желтые собачьи глаза. Смерть была прекрасна.
– Вперед! – скомандовал Ференц, и снова захлопали кнуты, гуляя по конским крупам. Серыми перепелками прыснули из-под копыт крестьяне, потащили собак и повозку с соколиными клетками.
Быстрей!
Веселей!
Сильней!
Метис шел рядом с Эржбетой, и кобыла, всякий раз вдыхая полуволчий запах, вздрагивала. А всадница, поглядывая на морду зверя, облизывала губы. Казалось, что не у него – у нее они в крови.
Спустившись в долины, рассеченные клинками ручьев, охотники выпустили птиц. Серые тени их слились с небом, чтобы спустя минуту-две рухнуть вниз, спеша опередить один одного. И снова подняться.
Добычи было мало.
Ференц мрачнел. И рыжая псица, взятая им в седло, тоже гляделась печальной. Она-то первой и почуяла настоящего зверя. Псица залаяла, закрутилась, норовя спрыгнуть на землю, но под тяжелой хозяйской рукой затихла. И прочие тоже смолкли, прижимаясь к земле.
Зверь шел. И под ногами его дрожала земля. Трещал кустарник, и раскачивались вершины тонких осин.
– Копье! – рявкнул Ференц и требовательно вытянул руку.
Копье поднесли. Одно из трех, подаренных Эржбетой. Толстое древко и острые листья наконечников арабской ковки. Тайные знаки удачи, вплетенные в узоры на дереве и острые зазубрины по краю клинков.
– Не лезть! Я сам! Ату его, Чара! Ату! Гони!
Гнать не потребовалось. Зубр сам вышел из лесу и ступал он с тем достоинством, что свойственно животным крупным и статным. Он был стар, велик и подобен одному из серых валунов, что порастали бурым лишайником, словно шерстью. Тяжелая голова, увенчанная парой рогов, вросла в массивную шею. С черной бороды текла вода, а длинная шерсть на горле слиплась.
– Хорош, – одними губами произнес Ференц.
Зверь же разглядывал людей. И в крохотных глазах его Эржбета не видела разума. Вот он открыл рот, вывалив язык, и замычал.
Псица, кинувшаяся было под ноги, отползла и прижалась к земле. И Ференц ругнувшись, дал шпоры коню. Он несся на зверя, прикипев к седлу, и солнце сияло на наконечнике копья. Зубр, уловив движение, начал медленно разворачиваться. Поднялись и опустились копыта, медленно выгнулась косматая выя, и показался бок в проплешинах. Хлестанул по тощему заду хвост.
Копье мелькнуло, преодолев десяток шагов, и впилось точно под лопатку. А Ференц с гиканьем пронесся перед зубриной мордой.
Зверь заорал.
Копье сидело в нем, как дерево в скале, и длинное древко покачивалось, помня крепкую хозяйскую руку. И не давая зверю опомниться, кинулись псы. Визжа, цепляясь зубами за плотную шкуру, они вертелись под ногами, слишком мелкие и слишком юркие. Ференц же, взяв второе копье, несся навстречу лобастой башке.
Эржбета заставила себя смотреть.
Вот вскинулась рука, передавая силу всадника и коня. Вот копье развернуло воздушные слои, задрожало, зазвенело и натужным треском прошило кожу, застряв в плотном жиру.
Зверь подскочил, завертелся, топча собак.
– Копье! – крикнул распаленный Ференц, и слуга кинулся к нему.
Не добежал. Бык, не видя одного человека, увидел другого. Влажные ноздри ухватили нить запаха, повернули, давая пустым глазам зацепиться за роскошный и яркий наряд. Из пасти вырвался рев. Зубр подкинул задом, вышибая дух из особо наглой собаки, и медленно, но ускоряясь, пошел на Ференца. Его скачки были огромны, а вид ужасен, и люди с небывалой поспешностью убирались с пути.
– Ференц! – завизжала Эржбета, пытаясь удержать хрипящую лошадь. – Ференц, осторожно!
Но разве он, Черный бей, думал когда-либо об осторожности?!
Со смехом он пошел навстречу зверю и в самый последний миг, направив коня влево, метко всадил последнее копье под горло быку. Широкий наконечник вспорол кожу и мышцу, перебив кровяную жилу, застрял. Зубр рванулся, нелепо поднимаясь на дыбы. Тяжелые копыта его забили по воздуху и припечатали землю. Хлестала кровь.
Но силен был старый хозяин леса и яростен. Не стал он ждать смиренно, когда из необъятного тела его вытечет вся жизнь до капли. Рванулся и, ловко поддев рогами коня, поднял.
От рывка этого выскочили копья, и кровяные струи полились сильней.
Конь визжал. Хрипели собаки. Голосили люди, опасаясь подойти к зверю. А зубр плясал, утаптывая землю, и лошадь со всадником на рогах были подобны удивительной короне.
– Ференц!
Эржбета на скаку перевалилась и подхватила копье с земли.
Зубр мотнул головой, скидывая ношу, и грохнулся жеребец Ференца, подмял всадника. Вывалилась на траву сизая требуха, поползла скользкими змеями. Животное еще жило, хрипело, дергало ногами, но подняться не пыталось. Черной тенью дергался человек. И зубр кинулся на них, норовя растоптать.
– Н-но! – Эржбета направила кобылу наперерез. Поводья врезались в пальцы сквозь кожу перчаток. Тяжесть копья оттягивала руку, и та показалась вдруг слишком слабой, чтобы нанести удар.
Визг кобылы смешался с ревом зубра. Кривая морда, поросшая кудлатой шерстью, оказалась вдруг слишком близко. Крутые рога вошли в конский бок. Хрустнули ребра. И Эржбету подняло. Она с удивлением глядела на людей, окруживших поляну, на суетливые мелкие тени собак, на Ференца, которому удалось выкарабкаться из-под коня…
Внизу, широкий и тяжелый, виднелся загривок зубра. И Эржбета со странным спокойствием вонзила в него копье. Клинок пробил слой жира и мышц, застряв в сочленении шеи. Эржбета в отчаянии навалилась всем телом, чувствуя, как выскальзывает из седла, повисая на массивной зубриной голове.
Что-то хрустнуло. Копье прошло глубже и застряло окончательно.
Только зверь не спешил умирать.
Эржбета вцепилась в шерсть, грязную и тугую, похожую на сухие водоросли и старушачьи космы одновременно. Клочья выдирались.
Зубр стоял.
Он сипел, обжигая дыханием Эржбетин живот. У него хватило бы сил сделать шаг или мотнуть головой, сбрасывая ношу на землю, под копыта. Или же подбросить вверх, ловя рогами, осклизлыми от конской крови. А он просто стоял и глаза его были пусты. Но вот, покачнувшись, зубр рухнул. И было его падение подобно падению столетнего дуба. Снова вздрогнула земля, застонала глухо, и был тот стон последним, что услышала Эржбета.
