Сантьяго Пахарес - Без обратного адреса
– Я думаю, что большой город – иная форма социума. Он сильнее давит на нормальную психику, больше уродует ее. Взять одно только метро или высотки, кишащие людьми.
– И только поэтому мы с тобой здесь чувствуем себя лучше?
– Не знаю, Сильвия, но мне хорошо только с тобой. Здесь, в городе – все равно. Лишь бы с тобой.
– И мне тоже. Лишь бы с тобой.
Давид сорвал с кустарника, росшего между камнями, ветку – та легонько хрустнула – и протянул жене. На верхушке побега, окруженные серо-зелеными пушистыми листиками, плотно сидели блестящие черные ягоды, среди которых белели маленькие цветочки.
– Это тебе. За то, что терпишь меня так долго.
– Спасибо. Какие милые!
– Даже в цветочную лавку не пришлось ходить. Если бы мы жили здесь, я сэкономил бы кучу денег на днях рождения и прочих праздниках.
– Ах, как ты романтичен!
– Я не имел в виду…
– Я знаю, что ты имел в виду. Но веточка не стала хуже от того, что досталась даром.
Сильвия наклонилась к Давиду и легонько поцеловала в губы. Провела ласковой ладонью по щеке.
– А ведь ты теми же руками только что растирала себе грязные ноги!
– Ах ты!..
На обратном пути они стали искать путь в село покороче, чтобы Сильвия не так устала, и заблудились. Ручеек, который они перешли вброд на пути сюда, куда-то исчез, спрятавшись в подлеске, а без него они полностью потеряли ориентацию в густом лесу и двинулись наугад. Обогнув несколько огромных скальных выступов, попали на обширную ровную площадку, ее пересекал ровный прямой ряд огромных старых буков. Буки походили на остатки лесонасаждений, так что далеко от жилья они зайти не могли. Зашагали вдоль буков, как по странной прямой аллее. Тут-то и заметили странность: каждый бук был подписан именем и фамилией. Словно его наименовали, врезав слова в кору еще молодого дерева. Вдруг от одного дерева впереди отделилась фигура человека – он встал, и они узнали Эстебана. В одной руке он держал нечто вроде небольшой садовой лопаты, а в другой – мешок с удобрением.
– Привет! – радостно воскликнул Давид.
– Здравствуйте, – ответил Эстебан, – гуляете?
– Уже нет, – ответила Сильвия, – нагулялись вдоволь. Теперь ищем дорогу в село. Мы заблудились: по пути сюда шли вдоль ручья, а теперь не можем его найти.
– Да, ручей петляет и прячется в чаще. Его легко потерять, если плохо знаешь эти места.
Эстебан взглянул на веточку, которую Сильвия держала в руке.
– Да это же лантана!
Они оба уставились на веточку, не до конца веря, что Эстебан говорит именно о ней. Сильвия подняла ее повыше, показывая.
– Да, мне подарил ее Давид.
– Господи, я надеюсь, вы не пробовали ягоды на вкус?
– Эти черненькие? Нет, зачем?
– Очень хорошо. Они довольно ядовиты. Не смертельно, как, например, ягоды букса, но рвоту и мучительный понос обязательно вызовут.
Сильвия слегка отшатнулась от ветки, держа ее на отлете.
– К счастью, нам не пришло в голову есть их, – произнесла она.
– Да… только для красоты, – добавил Давид.
– Значит, все хорошо. Я ведь только предупредил. Вы здесь недавно, не знаете местных растений, недолго и до беды.
– Спасибо за предупреждение, – пробормотал Давид. – И еще за историю, которую ты рассказывал в таверне.
– Я вас не видел.
– Мы сидели с краю. Народу-то было! У тебя множество поклонников.
– Да, им нравится. Развлекаются. А мне приятно рассказывать. Не говоря уже о бесплатной выпивке.
– Да, кто бы отказался! – рассмеялась Сильвия. – А здесь ты почему? Ты лесник?
– Нет, – улыбнулся Эстебан. – Ухаживаю за своим деревом. У нас тут у каждого свой бук.
– Да, мы заметили имена на них, – произнес Давид. – В жизни не видел. Слушай, а нельзя и мне свой бук? Ну, если есть свободный. Можно мне вырезать на нем свое имя?
Эстебан надолго замолчал. Наконец сказал:
– Если хочешь, давай. Неподписанный, вроде и ничей.
Давид вынул перочинный нож и вырезал свое имя на ближайшем буке, стараясь изо всех сил. Потом вырезал «и» и принялся за имя Сильвии, но Эстебан остановил его:
– Прости, но второе имя писать не надо.
Давид растерянно переглянулся с Сильвией. Было неловко, словно их уличили в неприличии.
– Почему? – спросила Сильвия. – У вас здесь так не принято?
– Просто дерево молодое и на второго человека его уже не хватит.
– То есть?
– Ну, древесины не хватит. Даже через сорок лет не хватит, поверьте мне.
– А зачем нам древесина? – удивился Давид.
– На гроб, я имею в виду, – объяснил Эстебан то, что для него было само собой разумеющимся.
– На… гроб?
– Да. У нас, когда ребенок рождается, родители ищут хорошее дерево, подписывают его, оно растет вместе с человеком, а когда приходит срок, дерево срубают и делают из него для этого человека домовину.
– Господи, жуть какая, – прошептала Сильвия.
– Значит, каждое из этих деревьев – будущий гроб?
– Да. У нас в селе каждый растит собственное дерево на домовину. Бук – лучше всего. Красивый и легко обрабатывается.
Супруги переглянулись. От идиллического пейзажа повеяло могильным холодом, в каждом дереве почудился человек с его неизбежной судьбой. Буки выстроились, как тени жителей села, тоскливо ждущих смерти.
– Да ладно вам, чего пригорюнились. Все это не так уж страшно. От века человек связан с природой, с лесом, с деревом. Как в жизни мы от них зависим, так и в смерти.
– Почему же ты мне разрешил написать на буке свое имя, Эстебан?
– Имени на нем не было, значит, может стать твоим. Теперь у тебя есть свое дерево.
Давид смотрел на ствол, читал на нем свое имя и думал: «У меня теперь есть гроб».
– Я считал, вы знаете. Когда я вас тут увидел, решил: пришли посмотреть собственными глазами и убедиться.
– Нет, что вы, – возразила Сильвия, – мы ничего не знали. Удивительно.
– Простите, мне пора. Проводить вас до поселка? Со мной не заблудитесь.
– Да, хорошо бы, спасибо большое, – ответил Давид.
– Дело в том, что сегодня я устраиваю небольшое барбекю у нас дома – у жены день рождения. Не захотите присоединиться?
– Конечно, спасибо! – воскликнула Сильвия.
– Ну, посмотрим, – вмешался Давид. – Надо учесть, что у тебя в доме тяжелобольная. И потом, мы и так уже тебе надоели.
– Чем больше гостей, тем лучше, у нас будет половина поселка! И никто никому не надоел, что за разговоры?
– Кто больной? – спросила Сильвия, переводя взгляд с одного на другого.
Давид хмуро попытался уклончиво объяснять что-то, но в присутствии Эстебана ничего не смог сказать внятно.
– У моей жены амиотрофический склероз, она не встает с постели, – произнес Эстебан. – Но прекрасно чувствует людей вокруг себя, и я точно знаю, как ей будет приятно, если вы придете.
– Ну, если ты так считаешь. А почему вы решили праздновать день рождения, удобно ли это, если человек тяжело болен?
Сильвия старалась говорить мягко, участливо. Лицо Эстебана на секунду помрачнело, затем на нем снова появилась широкая улыбка.
– Если наступает очередной день рождения, значит, человек жив, правда? И если есть опасность, что он не доживет до следующего дня рождения, тем больше смысла хорошо отпраздновать тот, что уже наступил.
Давид с Сильвией остановились. Сердце похолодело. Оба не знали, что сказать.
– Если ты действительно считаешь, что мы придемся ко двору… нас ведь не знают… – наконец промолвила Сильвия, – мы с удовольствием поучаствуем в празднике.
– Ну и хорошо, это по-нашему. Надеюсь, вы как следует проголодаетесь, потому что еды всегда бывает очень много. Да вы уж поняли, наверное, как мы тут живем.
Все трое отправились в путь. Эстебан вел их по дороге на Бредагос. В одной руке он нес удобрение, в другой – лопату. Сильвия держала в руке цветок лантаны, подаренный Давидом.
Супруги поели в каком-то крохотном кафе в переулке. Зальчик, вытянутый в длину, вмещал четыре стола, стоявших вдоль стены, а вдоль другой ходил официант, разнося еду – без изысков, все местные традиционные блюда. Им рекомендовали местный паштет, состоявший, как выяснилось, из зобных желез и печени молодого ягненка, приготовленных на пару и крепко поперченных. Тушеная капуста с помидорами тоже была объеденьем. «Отпуск под знаком обжорства», – объявила Сильвия.
Давид, жуя, все думал об Эстебане и об их разговоре о гробах. Поначалу, как и Сильвия, он неприятно поразился мрачному обычаю местных жителей. Любопытство и внимание к деталям умирания и агонии, ритуалу погребения всегда казались ему нездоровыми. Мысль, что человек должен вырастить себе дерево на собственный гроб, вызывала почти отвращение. Конечно, лес для Бредагоса всегда являлся кормильцем, давая людям все необходимое – от грибов и топлива до строительного материала и древесины. Но иметь конкретное дерево, которое умрет вместе с тобой, последний раз одев тебя собою… вот это-то Давид и считал нездоровым вниманием к тому, от чего предпочел бы отвернуться.
