Кэти Райх - Смертельные тайны
Поток слов возобновился во время пересадки в Майами и вновь прекратился в полете до Монреаля. Подозревая, что моя спутница боится летать, я оставалась благодарной слушательницей.
В путешествии с женой посла имелись свои преимущества. Самолет в десять тридцать восемь совершил посадку, нас встретили люди в темных костюмах и быстро провели через таможню. К одиннадцати мы уже ехали на заднем сиденье еще одного лимузина.
Мы мчались к центру города, а затем, выехав на Ги, свернули направо на улицу Сент-Катрин. Миссис Спектер молчала. Возможно, у нее иссяк запас слов или она просто наконец успокоилась. Быть может, возвращение домой умиротворило ее душу. Мы вместе слушали Робера Шарлебуа[54].
«Je reviendrai á Montreal…» «Я вернусь в Монреаль…»
Мы смотрели на проносящиеся мимо огни города.
Через несколько минут затормозили у моего дома. Водитель вышел.
Я взяла свой дипломат – и тут миссис Спектер схватила меня за руку. Пальцы ее казались холодными и скользкими, как замороженное мясо.
– Спасибо, – едва слышно проговорила женщина.
Скрипнул, захлопываясь, багажник.
– Рада, что могу хоть чем-то помочь.
Она глубоко вздохнула:
– Вы даже не представляете насколько.
Дверца с моей стороны открылась.
– Сообщите, когда получится увидеться с Шанталь. Пойду с вами.
Я положила ладонь на руку жены посла. Она сжала ее и поцеловала.
– Спасибо. – Выпрямилась. – Хотите, Клод вам поможет?
– Справлюсь сама.
Клод проводил меня до подъезда и подождал, пока я найду ключ. Я поблагодарила его. Кивнув, он поставил рядом со мной чемодан и вернулся к лимузину.
Я снова увидела, как миссис Спектер исчезает в ночи.
15
В семь утра я ехала через асфальтовое подбрюшье Монреаля. Наверху зевал и потягивался пробуждающийся город. Мимо со всех сторон проносились стены туннеля Виль-Мари, такие же серые, как и мое настроение.
На Квебек обрушилась редкая для весны жара. Когда я около полуночи пришла домой, термометр на балконе все еще показывал восемьдесят с лишним по Фаренгейту, а в квартире, казалось, было девяносто по Цельсию.
Кондиционер безучастно отнесся к моему желанию ночной прохлады. Десять минут я щелкала кнопками, колотила по нему и ругалась, но безуспешно. В конце концов, потная и злая, открыла все окна и свалилась в постель.
Так же безучастны к моим желаниям оказались и уличные мальчишки. С десяток их праздновали вовсю у заднего входа в пиццерию в десяти ярдах от окна моей спальни. Мои крики нисколько не умерили их пыл, как и угрозы и проклятия.
Я плохо спала, ворочалась под мокрыми простынями и то и дело просыпалась от смеха, песен и диких воплей. Рассвет встретила с жуткой головной болью.
Бюро коронера и лаборатория судебной медицины находятся в тринадцатиэтажном сооружении из стекла и бетона к востоку от центра города. Учитывая, что большую его часть занимает полиция провинции Квебек, или сюрте де Квебек, его десятилетия называли зданием СК.
Несколько лет назад правительство Квебека решило вложить миллионы в охрану правопорядка и судебную медицину. Здание отремонтировали, и расширившаяся лаборатория переехала с пятого на двенадцатый и тринадцатый этажи, где раньше была тюрьма временного содержания. На официальной церемонии башня вновь возродилась под именем здание Вильфрид-Дером.
Старые привычки умирают тяжело. Для большинства она остается зданием СК.
Покинув туннель у пивоварни «Мольсон», я проехала под мостом Жака Картье, пересекла Де Лоримье, свернула направо и направилась через район, где ни улицы, ни люди не отличались красотой. Трехквартирные дома с крошечными двориками и металлическими лестницами на фасадах. Серые каменные церкви с серебристыми шпилями. Автомастерская на углу. Витрины магазинов. И над всем этим возвышается здание Вильфрид-Дером-СК.
После десятиминутных поисков я нашла место, где благодаря некоей бюрократической лазейке можно было припарковаться бесплатно именно в нужное мне время. Еще раз проверив месячные, часовые и дневные ограничения, я поставила машину, взяла ноутбук и дипломат и зашагала через квартал.
К находившейся неподалеку школе группами по двое-трое тянулись дети, словно муравьи к тающему леденцу. Пришедшие пораньше толпились на игровой площадке: пинали мяч, прыгали через скакалку, кричали и гонялись друг за другом. Маленькая девочка, вцепившись в прутья, смотрела сквозь чугунную решетку – так же как и та, другая, из Чупан-Я. Взгляд ее ничего не выражал. Я не завидовала малышке: последующие восемь часов она проведет в жарком классе, а до летней свободы – еще месяц.
Предстоящий мне день тоже не возбуждал зависть.
Меня не интересовала мумифицированная голова. Не интересовало разложившееся туловище. А еще пугало посредничество между Шанталь и ее матерью. Именно в такие дни я жалела, что не пошла работать в телефонную компанию.
Оплаченные отпуска. Хорошие бонусы. И никаких трупов.
Когда добралась до вестибюля, я вся вспотела. Утренняя смесь тумана, выхлопных газов и коктейля запахов из пивоварни отнюдь не способствовала хорошему самочувствию. Казалось, содержимое черепа распирает его стенки, изо всех сил стремясь вырваться наружу.
Дома кофе не было. Найдя нужный лифт, я провела карточкой через считыватель и вышла на двенадцатом этаже, беззвучно шепча единственное слово.
Кофе!
Еще одно движение карточкой, стеклянные двери распахнулись, и я вошла в крыло, где находился отдел судебной медицины.
По правой стороне коридора тянулись кабинеты, по левой – лаборатории. Микробиология. Гистология. Патологоанатомия. Антропология-одонтология. Окна простирались от потолка до середины стены, обеспечивая максимум видимости без ущерба для безопасности. Сквозь стекло было видно, что все лаборатории пусты.
Я посмотрела на часы: семь тридцать пять. Рабочий день у большинства вспомогательного, технического и научного персонала начинался в восемь, значит у меня оставалось еще почти полчаса.
Исключение – Пьер Ламанш. Все те десять лет, что я здесь работала, директор отдела судебной медицины приходил в семь и оставался, пока не уходил последний сотрудник. Пунктуальный, словно хронометр.
Кроме того, старик был довольно загадочной личностью. Он брал каждый год три недели отпуска в июле и еще одну – на рождественские праздники. И ежедневно, будучи в отпуске, звонил из дома на работу. Он не путешествовал, не ходил в походы, не ухаживал за садом, не ловил рыбу, не играл в гольф. Насколько все знали, у шефа не было хобби. Ламанш вежливо отказывался обсуждать свои отпуска, и в конце концов друзья и коллеги перестали его спрашивать.
Мой кабинет – последний из шести, прямо напротив лаборатории антропологии. Дверь запирается на ключ.
На столе – гора бумаг. Не обращая на них внимания, я положила компьютер и дипломат, схватила чашку и направилась в кафетерий для персонала.
Как и ожидала, единственная открытая дверь вела в кабинет Ламанша. По пути назад я заглянула туда.
Директор поднял на меня взгляд из-под полукруглых очков на кончике носа. Длинный нос. Длинные уши. Длинное лицо с длинными вертикальными морщинами. Мистер Эд[55] в очках для чтения.
– Темперанс. – Ламанш единственный называл меня полным именем с чистым французским произношением. – Comment ça va?[56]
Я заверила, что все хорошо.
– Входите, прошу. – Он махнул большой веснушчатой рукой в сторону двух кресел напротив стола. – Садитесь.
– Спасибо. – Я поставила кофе на подлокотник.
– Как там, в Гватемале?
Как вкратце описать увиденное в Чупан-Я?
– Сложно.
– Во многих отношениях.
– Да.
– Гватемальской полиции не терпелось вас заполучить.
– Не все разделяют подобный энтузиазм.
– Вот как?
– Что вы хотите узнать?
Сняв очки, старик бросил их на стол и откинулся назад. Я рассказала про расследование дела «Параисо» и про усиленные попытки Диаса помешать моему участию в нем.
– Но этот человек не мешал вам участвовать в расследовании дела Клаудии де ла Альды?
– Я его даже не видела.
– Есть подозреваемые в убийстве?
Я покачала головой.
– Дочь посла и ее подруга здесь, значит пропавшей без вести остается только одна девушка?
– Патрисия Эдуардо.
– И жертва из отстойника.
– Да. Хотя это может быть Патрисия.
Видимо, на моем лице отразилось замешательство.
– У вас не было возможности помешать этому Диасу.
– Будь у меня шанс, провела бы более тщательный анализ.
Какое-то время мы оба молчали.
– Но у меня есть кое-какие мысли.
Я рассказала про образец кошачьей шерсти.
– Чего вы рассчитываете добиться?
– Может пригодиться, если найдут подозреваемого.
– Да, – уклончиво кивнул он.
– Благодаря собачьей шерсти осудили Уэйна Уильямса за убийства детей в Атланте.
