Наталья Солнцева - Французский ангел в кармане
У нее есть еще шанс что-то изменить, подойти к жизни с другого конца. И она этот шанс хочет использовать! Так всегда поступали героини ее любимых книг. Не все они получали то, к чему стремились. Чаще наоборот. Но все равно – это было движение, действие, а не застой. Когда стоишь на месте, к тебе приходит смерть.
Любое действие несет в себе риск, но многие думают, что если они спрячутся, закроют глаза и откажутся от всего на свете, просто ничего не будут предпринимать, то смогут как-то существовать, избежать горя, потерь или неудач. Клава и сама так думала. Буквально до последних дней. И что же? Она вела почти что праведный, едва ли не святой образ жизни – жила на гроши, много, честно работала и не роптала, «порочащих связей» не имела, довольствовалась малым и ничего не желала, никого не обижала, не обирала, помогала ближним, как могла. Той же Вике. А что преподнесла ей судьба? Ее могут заподозрить в убийстве и воровстве, охотятся за ней, с работы выгнали, деньги закончились, на сердце пусто, как в выжженной степи. У нее даже друзей нет. В данной ситуации это неплохо, но вообще…
Картина получилась настолько безрадостная, что Клавдия пришла к неожиданному выводу: терять ей особенно нечего, кроме с трудом собранных денег. Но денег у нее никогда не было, так что к подобным вещам она как раз привыкла. Будет торговать газетами, отдаст. Ей не впервой.
Она достала из сумки конверт, тщательно написала короткий адрес, вложила внутрь листок, где просила выслать ей наложенным платежом «талисман», мысленно попросила себе удачи, заклеила конверт и отправилась на работу. Сегодня за ней никто не следил, и вообще день оказался хорошим – покупателей было много, газеты мгновенно раскупили, и Клава еще съездила за второй партией, которая тоже до вечера разошлась.
По дороге домой она купила колбасы, печенья, двести граммов сливочного масла, которого не ела со дня смерти Вики, и устроила себе настоящий пир.
С телефонной станции позвонили в офис «Антика», сообщили, что все телефоны проверены, все в порядке, никто к ним не подключался, связь работает удовлетворительно, так что никаких претензий к работникам связи быть не может.
Кирилл Дубровин был мрачен. Зия варила кофе, рассказывая, что уже с восьми часов утра начались странные звонки. Звонившие требовали «главного», которого «в миру» зовут Кирилл, излагая настолько дикие просьбы, что у девушки волосы вставали дыбом.
– Одна истеричка визжала, что если «главный» ее не выслушает и не примет меры по снятию с нее «смертельной порчи», то она явится сама и будет ночевать у его порога, пока он не решит ее проблему, – сообщила Зия, зябко поводя плечами.
– Они что, и адрес мой знают? – в ужасе спросил Кирилл. Аппетит у него окончательно пропал.
– Может, в милицию заявить? – предложил Антон.
Ему тоже все это не нравилось. Что подумают клиенты? Как можно работать в таких условиях?
До обеда телефон не умолкал. На звонки приходилось отвечать, так как не было заранее известно, кто звонит – по работе или все эти полоумные люди, ни с того ни с сего решившие, что «Антик» – резиденция дьявола или кого-то близкого по рангу. Звонившие все больше напоминали одержимых, и Кирилл с ужасом представлял себе, что будет, если они вздумают сюда явиться.
– Что ты расскажешь в милиции? – спрашивал он Антона. – Что нам кто-то звонит и болтает чушь несусветную? Ну и что? Это же не один какой-то маньяк, а все время – разные люди! Каким образом, по-твоему, милиционеры их всех отговорят пользоваться телефонами? Или обращаться сюда со всякими дикими просьбами? Ты не задумываешься, что нас спросят, почему они все вдруг решили нам звонить?
– А ты сам что думаешь по этому поводу? – спросил Антон.
Кирилл Дубровин растерялся. Он не знал, что ответить. Действительно, почему звонят именно ему, откуда узнали его телефон? В чем дело, вообще?
– Может, кто-то подшутить решил? Дал объявление в газете, указал мой телефон…
– Зачем?
– Развлекаются так. Мало ли дураков? – Кирилл пожал плечами.
– Что же делать? – нахмурился Антон.
Кирилл развел руками. Он не знал, что можно было бы предпринять. С ним такого раньше не случалось. Первый раз!
– Знаешь что? – предложил Антон. – Давай не будем обращать на все это внимания. Позвонят, позвонят да и перестанут. Надоест же им в конце концов?! Как думаешь?
Кирилл согласился, тем более что другого достойного выхода из создавшейся ситуации он не видел. Выглядело все это глупо, но здорово действовало на нервы. В самом деле, про объявление, если его действительно кто-то дал, постепенно забудут, поток звонков иссякнет, и все само собой прекратится.
Гридин нервничал. Дни шли, а он никак не мог напасть на след векселя. Милицейское расследование тоже завязло. Оно и так двигалось ни шатко ни валко, а со временем тихо и мирно заглохло.
Собственные меры, предпринимаемые директором «Инвест-сервиса» совместно с Георгием, пока тоже ничего не дали. Мотив ревности отпал. У гинеколога было алиби на весь день, когда умерла Вика: он вел прием в поликлинике и не мог отлучиться ни на минуту. Георгий был подавлен смертью любовницы и неродившегося ребенка, рвал и метал в поисках убийцы. Его горячая кавказская кровь взывала о мести, жестокой и неминуемой.
– Я его найду! – твердил директор «Опала». – Я этого гада из-под земли достану!
Партнеры по бизнесу и сотрудники завода шарахались в разные стороны при виде Георгия, нетрезвого, небритого, с больными, горящими ненавистью глазами. Его люди методично обходили все бары, рестораны, кафе и гостиницы, выясняя, не бывала ли там Вика, а если бывала, то с кем.
Георгий регулярно звонил Гридину, выполняя соглашение, но пока ничего существенного сообщить не мог.
– У нее еще кто-то был, – сказал Георгий мрачно в последнем разговоре с Михаилом Марковичем. – Пока не знаю кто. Эх, Вика, Вика! Чего ей не хватало? А, Миша? Чего этим бабам вечно не хватает?..
Директор «Опала» светскими манерами не отличался и к Гридину обращался, как к своему задушевному приятелю, жаловался на судьбу. Одним словом, «плакался в жилетку». С Гридиным он мог себе это позволить. Тот был неболтлив, тем более их связывало общее дело. А облегчить душу даже такому крутому мужику, как Георгий, было иногда ох как необходимо.
Михаил Маркович не знал, «чего бабам не хватает». Он сам задавался этим вопросом. Его дочь Ксюха, его Рыжик, его любимица, преподнесла папе такой сюрприз, что он до сих пор не до конца оправился от шока. Едва выпорхнув из школьных стен, она собралась замуж «по большой и настоящей любви».
Будущий зять, вертлявый, сладкоголосый и нелепо разодетый, произвел на Гридина отталкивающее впечатление. Его в самое сердце поразило то, что Ксюша с обожанием взирала на это подобие мужчины, Жоржика, как они вместе с мамочкой умильно называли великовозрастного разгильдяя Жоржа Экстера, то ли визажиста, то ли парикмахера, то ли черт знает кого!
Жоржик помахивал длинными, как у женщины, ресницами, которые, кажется, красил, как красил и волосы, укладывая их в модную, стоящую торчком прическу. Гридин едва сдерживался, чтобы не съездить Жоржику по томной физиономии, с которой не сходила слащавая ухмылочка. Вдобавок ко всему этот хлыщ взялся называть его папой!
Михаил Маркович задавал себе тот же вопрос, что и Георгий. Чего этим бабам не хватает? Чего не было у Ксюхи? Она всегда получала все самое лучшее: игрушки, лакомства, наряды, развлечения, учителей – все! У нее вся жизнь впереди, а она… О господи! И Вера, его Вера, придирчивая и строгая светская дама, без ума от этого идиота Жоржика! Она не только не отговаривает их с Гридиным единственную и горячо любимую дочь от такого опрометчивого шага, как ранний брак, но и сама вздыхает и поет дифирамбы «прелестному мальчику». У Жоржика удивительный, тонкий вкус, чудные манеры, он так увлечен искусством, он столько знает о моде, что и как надо носить, он такой… такой… Слов, чтобы описать все достоинства господина Экстера, ни у матери, ни у дочери не хватало. Бесконечный восторг и обожание, неоспоримый авторитет – вот что сумел вызвать в обеих женщинах этот ничтожный альфонс.
Неисповедимы пути твои, Господи! Когда Гридин сделал робкую попытку открыть Вере и Ксении глаза на их кумира, то услышал в ответ много нелестных слов в свой адрес.
– Ты, Миша, груб! – заявила его жена Вера, глядя на него, как на слабоумного и лишенного элементарных понятий человека. – Ты провинциал! Ты отстал от жизни, ничего не видишь вокруг себя, кроме своего бизнеса! Ты стал черствым и эгоистичным, не уделяешь нам с Ксюшей никакого внимания! Вот скажи, пожалуйста, когда ты последний раз ходил с нами в театр? А? Молчишь? То-то же! Ты видел последнюю пьесу Виктюка?
Михаил Маркович последней пьесы Виктюка, конечно же, не видел. Как, впрочем, и всех остальных его пьес. Он был посрамлен, обвинен во всех смертных грехах и выдворен спать в кабинет на неудобный кожаный диван. Вера демонстративно стала избегать разговоров о предстоящей свадьбе дочери. Ксюша перестала чмокать его в щечку перед уходом на работу и вообще дулась, стараясь лишний раз не попадаться отцу на глаза.
