Татьяна Полякова - Я смотрю на тебя издали
Берсеньеву в этом городе появляться нельзя, о чем он прекрасно знает. И все же приехал. Башкой рисковал, чтобы всего несколько минут издалека понаблюдать за любимой женщиной, не имея возможности слова сказать или даже приблизиться. Врагу такого не пожелаешь. Наверное, он это заслужил… Заслужил или нет, но одно ясно: я невольно его подставила. По дурости влезла во что-то такое, чего ни в коем случае касаться была не должна. Я не могу исправить того, что уже сделано. Но, смахивая ладонью слезы, то ли от обиды за свой недавний страх, то ли из-за еще горшей обиды за Берсеньева, за эту его сумасшедшую неприкаянную любовь, я дала себе слово: вычеркнуть из памяти все, что видела и слышала. И никогда, как бы ни мучило глупое любопытство, не пытаться хоть что-то узнать о его прежней жизни. С этого мгновения и навсегда он для меня Берсеньев Сергей Львович. Аминь.
Подъезжая к родному городу, я позвонила Агатке. Мою инициативу она вряд ли одобрит, хотя, если б не ее врожденная вредность, должна была бы сказать мне спасибо: ей не придется тащиться за триста километров и терять целый день. Значит, следует избрать привычную тактику общения с дорогой и любимой: выдать худший вариант развития событий, а затем медленно двигаться назад, чтобы остановиться в конце концов на чем-то оптимистичном.
– Как дела? – спросила я, когда она соизволила ответить.
– Нормально.
– С Тимохой поговорила?
– Мозги вроде вправила. Все осознал и обещал глупостей не делать. А ты чем занималась?
– Утром встала, настроение ни к черту… – заунывно начала я, увлекаясь все больше и больше, но сестрица спутала все планы, спросив язвительно:
– К тетке успела смотаться?
– И вовсе нет, – ответила я, обидно было, что мою заготовленную речь до конца так и не выслушала.
– Там, где тебя учили врать, я преподавала, – хмыкнула Агатка. – Хоть с пользой съездила?
– Еще бы. Только давай я завтра тебе все расскажу.
– Чего так?
– Чего, чего, дорога-то неблизкая. Устала.
– Ну, отдыхай.
Убрав мобильный, я почти сразу пожалела, что отложила разговор. Посидели бы с сестрицей, попили чаю… А что мне, собственно, мешает к ней отправиться? Но на светофоре я все же свернула направо и вскоре уже входила в свой подъезд. Ключа под ковриком не оказалось. С некоторой опаской я толкнула дверь и вошла в темную прихожую. Нащупала выключатель. Свет вспыхнул, я повертела головой и на вешалке обнаружила куртку Берсеньева. Сердце ухнуло вниз. Неужто он меня сегодня выследил? Ну, надо же! Только этого не хватало.
В квартире тишина, свет нигде не горел… Я осторожно вошла в свою комнату. Раздался щелчок, вспыхнул свет настольной лампы. Берсеньев лежал на диване, сонно щурясь.
– Привет, – сказал весело.
– Чего притащился? – маскируя беспокойство, проворчала я.
– Так ведь суббота сегодня.
– Ага. А вчера была пятница.
Он сел, потянулся и сладко зевнул.
– Точно. Но прошла впустую, без милых моему сердцу посиделок. Вот я и подумал, отчего бы не напиться сегодня?
– Не хочу я напиваться, голова болит.
– Не хочешь – не надо. Слушай, а тебе Димка, случайно, в любви не признался? Звоню ему, он сказал, что запил, просил временно его не беспокоить, а от твоих прекрасных черт у него изжога.
– Чего ж не запить, здоровье есть…
– Так признался или нет? Я не из любопытства спрашиваю, хотелось бы знать, распалась наша чудная компания или еще глаза друг другу помозолим?
– Отвали, а? – попросила задушевно.
Берсеньев кивнул.
– Значит, он не нашел понимания. Жаль парня. Кстати, я торт купил. В ресторан идти лень, но если вдруг надумаешь, только скажи.
Мы прошли в кухню, Берсеньев стал заваривать чай, а я за ним исподтишка наблюдала. Не похоже, что он меня застукал. В физиономии ничего подлого. Ухмыляется насмешливо, но это он так всегда ухмыляется. Отсутствующее выражение из глаз исчезло. Съездил, успокоился. Интересно, как часто он к ней наведывается? Стоп, я себе слово дала… Берсеньев поставил передо мной чашку и поцеловал меня в лоб.
– Чего-то я по тебе соскучился, – засмеялся весело, а мне захотелось сказать: «Этот тип тебе в подметки не годится», но вместо этого обхватила его руками за талию и уткнулась носом куда-то в живот. Он провел ладонью по моим волосам и спросил: – Эй, в чем дело? Димка достал или опять Стаса встретила?
– В комплексе, – вздохнула я, отлепилась от него и стала пить чай.
– Димка попьет немного и назад прибежит. А Стас… тут прогноз, извини, неутешительный. Он сам себя на ремни кромсать будет, но вида не подаст, что ему без тебя живется хреново.
– Хреново мне, а ему вроде нормально. Чего ты сунулся с дурацкими разговорами? – проворчала я в досаде, окончательно успокаиваясь: нет, ничего он не знает.
– Хорошо, сменим тему. Как там твой бомж?
– Похоронили.
– Да? И твой интерес вместе с ним?
– Интерес остался. Слушай, мне поработать надо. Сестрица сильно гневается на мою хроническую лень.
– Ясно, – засмеялся Берсеньев. – Что ж, пойду искать красотку посговорчивее. Не пропадать же субботе.
Я проводила его до входной двери и, только когда он наконец удалился, смогла перевести дух. Вернулась в комнату и включила ноутбук. Интересовала меня секта, о которой рассказывала тетка Дениса Кочеткова. Материалов в Интернете нашлось предостаточно. Одиннадцать лет назад об этом случае трубили все центральные газеты. Я обнаружила ряд статей, подписанных фамилией Ушаков. Журналистское расследование, которое он провел, заслуживало уважения. Прежде всего Ушаков подробно изложил биографию основателя секты отца Гавриила, в миру Бибикова Ростислава Юрьевича. Биография, кстати, весьма обыкновенная, до определенного момента, конечно. Бибиков родился в рабочей семье, отнюдь не религиозной, учился в школе, потом в профтехучилище, отслужил в армии, затем поступил в политехнический институт, окончил его с красным дипломом и несколько лет проработал инженером на заводе. В начале девяностых дела на производстве шли из рук вон плохо, Бибиков попал под сокращение, год болтался без работы, перебиваясь случайными заработками: ремонтировал машины, чинил бытовую технику и даже торговал на рынке обоями. К тому моменту он уже женился, стал отцом. Жена работала в школе, преподавала историю. Денег не хватало, но они худо-бедно справлялись. Работу по специальности Бибиков в конце концов нашел, а примерно через год к нему явился архангел Гавриил и передал благую весть: отныне на сына божьего Ростислава возложена миссия: глаголом жечь сердца людей, наставляя их на путь истинной веры. После чего Бибиков принял имя Гавриил в честь божьего посланника и приступил к выполнению обязанностей. На собственные деньги издал несколько книг, в которых весьма подробно изложил свою беседу с Гавриилом, и предложил руководство по спасению.
У него нашлись сторонники. Книги дважды переиздавали, и расходились они весьма неплохо. Вскоре для встреч и совместных молитв Гавриил начал регулярно арендовать зал в одной из спортшкол. Собрания становились все многолюднее. К концу третьего года успешной миссионерской деятельности Гавриила вновь посещает архангел, после чего им было принято решение организовать общину. Бибиков продает квартиру и вместе с женой, детьми и ближайшими сторонниками в количестве пяти человек отправляется в сельскую местность. Покупают два дома в деревне, где уже давно никто не живет. Вскоре к ним присоединяются еще две семьи, а через год община насчитывает уже семнадцать человек.
Вопреки заверениям тетки Дениса, члены общины людей отнюдь не чуждались. Дважды за время существования поселения у них были журналисты, которые находились в деревне в общей сложности неделю и могли наблюдать за жизнью отшельников, так сказать, изнутри. Сенсации из этого не вышло. Одним из журналистов как раз и был Ушаков. Он подробно описал быт и нравы, царящие в общине, которые заслуживали безусловного уважения. Журналист признавал, что подобное гостеприимство было, скорее всего, связано с недовольством родственников членов паствы Гавриила, которые обвиняли последнего в зомбировании, присвоении чужой собственности и прочих преступлениях. Ушаков смог убедиться: насильно здесь никого не держат, все решения в общине принимаются сообща, Гавриил – духовный лидер, на руководство в мирских делах не претендующий.
Автор статьи писал о нем с большой симпатией: доброжелательный, умный, избегающий споров и конфликтов. Любящий отец, одним словом. Авторитет его был велик, но это не мешало ему выполнять любую работу. Распорядок дня был примерно такой: ранний подъем, общая молитва, уход за скотиной и сельхозработы (что надлежит сделать и кто чем будет заниматься, решали все вместе), перед обедом вновь молитва, свободное время, которое каждый использовал как хотел, работа по дому, вечерняя молитва и общий сбор в доме Гавриила. В это время он обычно читал свои проповеди или просто беседовал с паствой, особое внимание уделяя детям. В телевизоре они не нуждались, об Интернете в тех местах тогда еще не слышали. В общем, жили люди, как считали нужным, никому не мешали и очень рассчитывали, что и их оставят в покое.
