Оксана Обухова - Паника, убийство и немного глупости
В одежде прочих постояльцев преобладали скромные траурные оттенки; на доске объявлений перед входом в ресторан повис плакатик, предупреждавший отдыхающих о том, что вместо привычных субботних танцев в чайном зале пройдет поэтический вечер. (Как доложила Софье Тихоновне всеведающая Зинаида Федоровна: «Наша местная знаменитость, поэтесса Вероника, в этот печальный вечер любезно согласилась выступить».)
Самой знаменитости на ужине видно не было. Надежда Прохоровна предположила, что та еще валяется под капельницами и приводит в боевой порядок подорванные алкоголем лицо и нервы.
Как оказалось чуть позже, с последним предположением Надежда Прохоровна существенно ошиблась. Едва подойдя к крыльцу корпуса Б – галантный Мусин отправился провожать Ангелину Игоревну, – она увидела, как резко распахнулась дверь и по лестнице ей навстречу стремительно понеслась фигура в каком-то невероятном крылатом пальто черного цвета и наброшенной на плечи яркой шали. Блистающая изможденной худобой горбоносая поэтесса слетала со ступеней легкокрылой черной птицей.
– Простите, пожалуйста, – остановила полет Надежда Прохоровна, собираясь ненавязчиво затеять с Вероникой разговор о брате-бизнесмене. Мол, слышала, мол, говорят, хороший парень… – Вы не могли бы мне сказать…
Птица пролетела мимо, гордый нос-клюв мелькнул на фоне фонаря, но вдруг остановилась. Сделала шаг назад и, бегая горячечными глазами по лицу бабушки Губкиной, хрипло проговорила:
– Что рассказать вам?.. Боже правый! Вы не поймете тех страстей, что мной играют как за бавой в неудержимости моей! – Заломила руку, и баба Надя поняла, что прослушала стих.
Отпрянула в сторонку – кто их, этих поэтесс запойных, знает, клюнет еще! – с крыльца затопали тяжелые мужские шаги, и птица, издавая гортанный хохот, понеслась вдоль фонарей. Ростислав протопал мимо оторопевшей бабы Нади – взглядом мазнул, как бритва возле щек просвистела, – театрально поставленный хохот затих вдали.
– Н-да, – сама себе сказала Надежда Прохоровна. К поэтическому вечеру бедняжечка на страивается. Видать, хорошие в санатории врачи, сестричка с капельницей свое дело туго знает.
Некоторые из запойных соседей бабы Нади после трехдневной пьянки могут только супчику тихим голосом попросить… А из этой «извозчицы» энергия во все стороны брызжет…Покачивая головой, Надежда Прохоровна поплелась к своему номеру, куда по многозначительным знакам за ужином должна была позвонить Софочка.
– Наденька, скажи Виталию Викторовичу, чтобы пока не подходил к вашей новенькой блондинке. Ее, кстати, Яниной зовут.
– А почему? – грея телефонную трубку ухом, спросила баба Надя. – Узнала что-то?
– И да и нет. Но прошу дать мне еще немного времени. После поэтического вечера я пойду «прогуляться» и заскочу к тебе. Договорились?
– Буду ждать.
Народу в просторной чайной зале, на вечер превращенной в литературный салон, набралось на удивление много. В обозначенном тяжелыми шторами «сценическом углу» санаторный тапер подготавливал слушателей к восприятию – тихонько трогал клавиши фортепьяно и извлекал из него мелодии негромкие и умиротворяющие.
Надежда Прохоровна, Ангелина Игоревна и Мусин сидели в уголку и, шепотом переговариваясь, пили вкуснейший чай с липовым цветом. Виталий Викторович нервно грыз баранки и пристально разглядывал затылок сидящей неподалеку Янины – она иль не она? Тот затылок платиново сверкал под лампами торгового центра или не тот?
Пока к какому-то однозначному мнению прийти не получалось. Прическу Ира могла поменять.
Зинаида Федоровна и Софья Тихоновна, разумеется, занимали места в «партере».
К таперу мягко подкатилась крутобокая дамочка в черной жилетке, шепнула что-то на ухо, и музыкант, ударив по клавишам последним аккордом, покорно перебросил пальцы на колени.
Откуда-то из складок штор к фортепьяно подкралась Вероника. Взмахнула крылом павлово-посадской шали и хрипло провещала:
– Всю жизнь вину несу как знамя! Как боль и стыд, мой страшен сон! В воспоминаний власяницу моей рукой узор вплетен! – И более тихо и покорно: – Ношу… вериги из бессонниц. Из слез себе плету венок. Но, застывая как терновый… он мой склоненный колет лоб…
Надежда Прохоровна тягостно вздохнула и прикрыла глаза. По ее разумению, Веронике стоило сегодня по любовной лирике удариться. А не по лбам и бессонницам.
Но, видать, любовных стишат у местной знаменитости не водилось…
Как только знаменитость окончательно охрипла и взяла тайм-аут – промочить натруженное горло чаем, – народ стыдливо потянулся к выходу. Через десять минут тот же стыдливый народ почти в том же составе появился перед окнами, прогуливаясь вдоль заснеженных, тихих, мирных, молчаливых лужаек. С небес падал простецкий, понятный снег.
Зинаиду Федоровну отозвали куда-то по делам.
Выходя за стыдливым народом из чайной, Надежда Прохоровна задержалась в дверях: Софья Тихоновна пересаживалась за столик, где сидела компания из двух невзрачных девушек и почему-то оставившего свой компьютер Скрябина.
Поздним вечером, когда утомленные искусством отдыхающие разбрелись по постелям, в гости к бабе Наде влетела запыхавшаяся Софья Тихоновна. Виталий Викторович – с обгрызенным почти до мяса ногтем большого пальца – встретил ее нервным возгласом:
– Ну наконец-то!
– Простите великодушно, никак не могла отвязаться от Зинаиды Федоровны, она мне про свою гарнизонную жизнь рассказывала.
– Софья Тихоновна! Почему вы не разрешили мне поговорить с Яниной?! Я почти уверен – это она! Ирина!
– Виталий Викторович, – негромко остановила стенания профессорская жена, – Янина не может быть Ириной.
– Почему?! – запальчиво выкрикнул изнервничавшийся Мусин.
Софья Тихоновна посмотрела на него, как на капризного ребенка:
– Виталий, Ирина писательская внучка, родилась и жила в Академгородке… У нее не может быть таких манер.
– Каких?! – фыркнул неусмиренный Виталик. – Я тоже в этом понимаю, я за нею наблюдал…
– Виталий Викторович, – вздохнула Софа, – сегодня на литературном вечере Янина подкрашивала после чая губы под столом.
– ?!?!
Надежда Прохоровна и Виталий Викторович моментально представили, как Янина натурально лезет под стол и, ударяясь макушкой о столешницу, подкрашивает губы.
– Она достала из сумочки только помаду.
Опустила лицо ниже уровня стола и нарисовала себе губы.
Мусин, получивший детальное описание действий Янины, моментально разжаловал ее из возлюбленных брата и перестал пыхтеть. Надежда Прохоровна, по совести сказать не нашедшая ничего предосудительного в действиях красотки, просто пожала плечами:
– И что вы так всполошились? Может, девочке неудобно было из залы выходить, когда Вероника надрывалась?
– Надя, хорошо воспитанная девушка никогда не будет нырять под стол с помадой. Она либо дождется удобного момента и выйдет в дамскую комнату, либо – как минимум! – достанет зеркальце. Я еще за ужином обратила внимание, как неумело пользуется Янина ножом и вилкой.
– Да? – чуть-чуть обиженно фыркнула Надя Губкина. – Может, скажешь еще, ты знаешь – кто Ирина?
– Конечно знаю, – мило улыбнулась Софа. – Ирина – девушка с сереньким хвостиком в зеленой кофте. Помните? Она еще все время с такой полногрудой приятельницей везде показывается. Ну, ну!.. Невысокая, худенькая…
– Эта мымра?! – ошарашенно простонал Виталик. – В зеленой кофте?!
– Да. Девушка в зеленой кофте.
– Дак ей лет тридцать, этой девушке!! У нее на месте лица – мышиная мордочка!!!
– Успокойтесь, Виталий Викторович, – укоризненно и строго сказала Софа. – Перестаньте вопить и говорить гадости.
– Пардон, пардон… Я просто хотел сказать, что Петр ни за что не обратит внимания на такую особу.
– Виталий Викторович, – с улыбкой проговорила жена профессора, – а что, по-вашему, делает современную женщину красивой?
– Ну-у-у…
– Косметика, хороший парикмахер и силикон. Вымойте-ка любой красотке лицо и голову обычным мылом, отберите у нее косметичку, и утром вы на нее не взглянете. Пройдете мимо и даже не поздороваетесь. А уж если женщина желает быть неузнанной…
– Так, значит, это Ира? – задумчиво проговорил Виталик.
– Здесь она назвалась Кирой. Имена созвучны – так легче не оговориться. Кирочка не носит на себе ни грамма косметики. А попрошу вас заметить, блондинки вообще-то не очень выразительны без грима. У Киры совершенно восхитительный разрез глаз, чувственные губы, если хоть немного подвести их карандашом – вы ахнете! И еще манеры. Манеры скрыть, пожалуй, тяжелей всего. Манеры и речь хорошо образованного человека. Кира неважно скрывается под маской простушки, внутренняя сущность не соответствует общему впечатлению, которое она пытается создать. Ирина-Кира – дама.
