Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник)
К моему удивлению, она с покорностью «младшей жены в гареме» отправилась выполнять приказ.
— Как ты обращаешься с секретарем? — возмутилась я.
— Это не секретарь, — поморщился он. — Это мои следователи. Две тетки, от которых проку никакого. Пусть хоть кофе варят!
Да уж, посмотрела я на Ванцова. Сказал бы спасибо, что не я работаю в твоем отделе… Как пить дать, кофе варил бы именно ты!
Когда она вернулась, он протянул ей папку и сказал:
— Это отнеси. Введешь данные в компьютер.
— По Воронцову? — спросила она.
Он кивнул.
Она жалостливо вздохнула.
— Людмила! — строго сказал Ванцов. — Если ты собираешься рыдать над судьбами убийц и их жертв, тебе тут нечего делать.
— Ну, не все такие железобетонные, как ты, — неожиданно огрызнулась Людмила, забирая папку. — Кому-то надо и проявлять немного понимания…
Он проводил ее таким огнедышащим взором, что я перепугалась за ее дальнейшую судьбу.
— А кто это Воронцов? — поинтересовалась я.
— Убийца, — лаконично ответил он.
— И почему она его жалеет?
— Да потому что это не «дело», а сплошной женский роман! — сердито воскликнул Ванцов. — Одни сплошные «сюси-пуси» и горькие рыдания! Если я тебе расскажу, ты будешь давиться слезами и не сможешь выпить кофе толком! Прямо находка для слабонервных баб этот Воронцов! Еще и красив, еще и обаятелен! И вот ведь какая незадача — убийца! Только про это вспоминают намного позже. Когда вдоволь налюбуются его обаятельной рожей!
— И чего он такого сделал, что ты его невзлюбил с такой силой? — деланно-равнодушно спросила я.
На самом деле я уже догадалась, что речь идет о том парне, которого я встретила в коридоре. То, что он оказался убийцей, повергло меня в шок — его глаза были ДРУГИМИ.
Не знаю, как вам это объяснить, но за время моей работы я имела возможность много раз смотреть в глаза «убийц» и могу без особого труда охарактеризовать категории оных. Предположим, бывали убийцы по призванию. У этих смерть жила в глазах, немного разбавленная ложью. Можно было обмануться на какое-то время, но потом это все равно обнаруживалось. Были другие убийцы. Эти даже не трудились скрыть свое «эго». Или просто не могли этого скрыть? Конечно, были и случайные убийцы, но у этих в глубине глаз плескались горечь и страх, а у Воронцова этого не было. Только…
Я вспомнила строчки из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда:
Но боль, какой не видел свет,
Плыла, как мгла, из глаз…
— Что ты сказала?
— Ничего, — покачала я головой. — Кого он убил?
— Да жену, — сказал Ванцов. — Такая вот банальная история. Он убил свою жену.
— «Даймон Хилл»? — вырвалось у меня.
Ванцов окинул меня неодобрительным взглядом с ног до головы.
— Та-ак… Ты его видела, да? И тоже пленилась его обликом?
— Нет, я просто подумала, что он чертовски похож на Даймона, — пробормотала я, пытаясь оправдаться.
— Да не на Даймона он похож! Он на Демона похож, ваш Воронцов!
И чего это он так разозлился?
Я пожала плечами и сухо сказала:
— Не могу понять, чего ты так разорался? Если я сказала, что этот тип похож на гонщика «Формулы», это еще не означает, что я собираюсь выступать на суде в качестве адвоката. Я если и захотела бы, то не смогла! Замуж за него я тоже пока не собираюсь, хоть он и вдовец. Меня Пенс не отпустит.
— А если бы отпустил, начала бы млеть, как мои «барышни»! — с сарказмом сообщил Ванцов.
— Может, и начала бы, — не выдержала я. — А вот ты, между прочим, должен хранить объективность! А вместо этого заранее возненавидел подследственного! Тоже мне, опер мирового масштаба! Может быть, его жена была такая стерва, что ее просто необходимо было убить?
— В том-то и дело, — развел руками Ванцов. — В том-то и дело, что его женой была Маша Тумановская…
— Что? — вскрикнула я. — О боже…
Я прикрыла глаза. Теперь я его понимала, Ванцова. Очень хорошо.
Но…
Но боль, какой не видел свет…
Эта боль, струящаяся из его глаз, — куда от нее скрыться?
* * *Машу Тумановскую в Тарасове знали многие. Мало того, что она была одним из лучших в городе психологов-практиков, мало того, что она стояла у истоков «Помощи женщинам и детям», так и сама Машина личность обладала притягательностью — той самой «харизмой», о которой много пишут, но мало знают, что это.
Ее стройная, словно летящая фигурка, вызывала мысль о «херувимах и серафимах». Ее улыбка была такой обаятельной и открытой, что нельзя было не улыбнуться в ответ.
Маша производила на всех впечатление человека счастливого и уверенного в том, что счастье — норма жизни. Более того, она пыталась поделиться своим мироощущением с остальными, всегда готовая протянуть руку помощи.
Служба, которую она «зубами выгрызла» у наших властей, была призвана защитить «слабых» от насилия. Говорят, что она так горела идеей «помощи», что встала на колени перед крупным чиновником. Это был первый и последний раз, когда она встала на колени. И добилась тогда своего.
А потом появился приют для «жертв домашнего насилия» — небольшой домик, огороженный высоким забором. Чтобы туда не проникли «враги», объясняла она. Так спокойнее…
Скольким людям она помогла? Скольких женщин и детей она защитила?
На ее похоронах были в основном женщины и дети. Мне говорили, их было очень много. И все плакали…
Потому что Маша была их защитницей, верой и надеждой… Она заставляла их поверить в то, что они — люди. Она учила их защищаться.
И не сумела защитить себя.
* * *— Послушай, Лешка, но ведь она была счастлива в личной жизни? — не выдержала я. — Ты уверен, что именно он ее убил?
По его взгляду нетрудно было догадаться, что он думает.
— Прости, — произнесла я. — Просто я-то слышала, что они были очень дружной парой. И прекрасно понимали друг друга…
— Уверен, — отрезал Лешка. — Есть такая вещь, как улики, милая моя. А улики все указывают на него, как стрелочки.
— Но какой смысл? — продолжала недоумевать я. — Он же любил ее!
— А вот в этом следствие разберется, — сказал немного важно и напыщенно Ванцов. — Кстати, следствие просит некоторых особ не совать свой любопытный носик в чужие дела!
— Я и не собиралась, — честно ответила я. — Просто не могу понять, зачем ему это было нужно! Он убил ее из ревности?
— Если бы так, я бы понял, но… В том-то и дело, что она была убита хладнокровно и жестоко. Так что ваш драгоценный красавец просто заурядный сукин сын, и я не собираюсь обсуждать с тобой степень его вины. Для меня он — урод, убивший Машу Тумановскую, самую светлую личность, которую я когда-либо знал, и оставивший сиротами собственную дочь и собственного сына.
Он выразительно посмотрел мне в глаза.
«Все, прием по личным вопросам закончен, можешь двигать отсюда, — прочла я в его глазах. — У меня сегодня масса дел».
Ну и ладно…
Я поднялась.
Уже на пороге остановилась и сказала:
— Спасибо за помощь, кстати.
— Не стоит.
— Если будет нужна моя помощь, обращайся!
— Не надо таких прозрачных намеков, — поморщился Ванцов. — Я и так понял, что ты уже загорелась этим делом. По глазам твоим, Сашенька, читать можно. Только это совсем не романтичная история. Грязная и подлая. Так что вряд ли мне понадобится помощь такой славненькой, чистой и юной барышни, склонной к сантиментам!
— Я могу обидеться, — предупредила я.
— Будет довольно глупо с твоей стороны, — рассмеялся он. — Просто есть такие сферы, в которые юным барышням лучше не лезть. Ладно, передай привет Ларьку!
— Передам, — кивнула я, закрывая за собой дверь.
* * *Коридор был пуст.
Он тянулся, как самая печальная жизнь, уводя во мрак небытия.
О боже! Стены, задрожав,
Распались на куски,
И небо пламенным венцом
Сдавило мне виски.
И сгинула моя тоска
В тени его тоски.
Я закрыла глаза и представила себя на его месте.
Это меня уводили в черную проплешину горечи, от которой все равно некуда деться.
Итак, он идет по коридору. Руки за спиной, а голова опущена. Он не хочет больше видеть этот мир, потому что прекрасно знает, что отныне мир превратился для него в ад. Даже если он сам создал вокруг себя ад, это ничего не меняет. Ад будет окружать его, и дьяволы будут усмехаться зловещими ухмылками вслед.
Он идет по коридору, и я тоже кажусь ему монстром из тяжелых снов Гойи.
Дойдя до конца коридора, он внезапно оборачивается, и я ловлю на себе его взгляд.
Губы шепчут какие-то слова, которых я не могу расслышать, но могу прочесть по губам. Одно движение губ, как округлый шарик. «По»… Второй, как мякоть. «Мо»… И третий, как легкая улыбка, на одно мгновение раздвинувшая губы, оставившая глаза печальными. «Ги»…
