Лариса Захарова - Год дракона
— Й… яа! — дико заорала она, изгибаясь всем телом выбрасывая вперед ногу в своем молниеносном полете, вкладывая в удар каратэ всю силу страха и отчаяния. Грянул выстрел.
Вера не поняла, успела ли она ударить. Резкая боль, жаркая волна затопила ее. Гришино лицо закрыла красная завеса.
Гриша рванулся к ней, но что-то сломило и его, и он рухнул рядом, так и не помяв, что же случилось и с ним, и с Верой.
30
Услышав выстрелы, Чернов грязно и смачно выругался. Делать нечего. Теперь Воздвиженский пусть сам изворачивается.
Чернов сдал назад и начал разворачиваться, выбираясь из густого кустарника на берегу озера, где они с Воздвиженским прятались. Если завтра местные пинкертоны и обнаружат след протекторов — ерунда, может же автотурист просто заехать помыть машину.
На выезде из проселка черновскую «Волгу» обогнала «Нива». В свете фар Чернов увидел профиль водителя и вздрогнул. Макс?! Черт побери, эта сволочь уже мерещится. Откуда ему тут взяться? «Даже если Воздвиженский скажет в милиции, что завез его в эту глухомань соучастник, некто Чернов, — размышлял он, стараясь забыть о водителе «Нивы», — ну и что? Он уже на стольких людей наклепал! Поклепом больше, поклепом меньше. Алиби у меня будет. Пил без просыха с Яном и Тимониным, именины отмечали… Однако какое-то начальство в деревне есть, конечно, и оно уже зашевелилось. Ну, не начальство, так общественность, она теперь везде резвая. Пойдет писать губерния… Могут перекрыть дороги. Где же мне лучше перехватить Яна? Где-то здесь, до развилки на автостраде».
Чернов резко сбавил скорость, подыскивая место, где можно остановиться и спрятать машину.
Из-за старого потерявшего голову идиота все пошло наперекосяк! Начиналось все, как планировалось. Три дня поиска не прошли даром. Горохова они обнаружили на хоздворе, когда день клонился к закату. Как заправский механик, Гришка возился в моторе старого «Кировца». Чернов отправил Воздвиженского проследить, в каком доме остановился Горохов, узнать, с кем он тут, у кого живет, вдруг родственники или друзья, словом, своя кодла? В отсутствие Воздвиженского нужно было связаться с Яном. Не при любящем же дедушке речь вести о девчонке!
— Бери атлас дорог, открывай на Владимирской области и следи по карте, я буду давать ориентиры. Я вас встречу на дороге, где окажется удобнее.
Ян уточнил, где именно.
— Не разминемся, — ответил ему Чернов.
Воздвиженскому было сказано четко: только разведать обстановку и возвращаться, ведь идти за девочкой все равно одним нельзя, нужно прежде найти местных представителей власти, брать Горохова с поличным. Чернов таким образом собирался выиграть время, придержать Воздвиженского на те два — два с половиной часа, за которые Ян с Тимопиным привезут малышку и спрячут ее в одной из построек двора, где обретается Горохов. Вот тогда и начнется настоящий спектакль. Сам Чернов, разумеется, принимать в нем участие не собирался. Он только анонимно вызовет милицию — телефоном областного управления он запасся.
После разговора с Яном прошло сорок минут. Воздвиженский не возвращался. И только услышав выстрелы, Чернов понял, почему. Кто же кого там порешил? Это уже не имело практического значения. Все полетело в тартарары. Теперь нужно только перехватить Яна, чтобы он с девочкой не прикатил в Кузнецы, где наверняка уже началась заваруха.
В это время в тишине над его головой застрекотал вертолет. Чернов проследил за его полетом и понял: вертолет идет прямо на Кузнецы. Значит, это милицейский вертолет. Он бросился к машине. Схватился за телефонную трубку. Мастерская не ответила. Конечно, Ян давно уехал. Поручить кому-то перехватить его нереально. Маршрут знает только Ян. «Что же делать? — Чернов начал кусать старый болезненный заусенец. — Яна не остановишь, придется сидеть и ждать его здесь, что тоже рискованно». Волей-неволей в мыслях Чернова начала складываться взаимосвязь: выстрелы, померещившийся Макс, милицейский вертолет и молчание телефона в мастерской, — в такой момент там не могло никого не быть. Чернов даже начал сомневаться, кого настигла пуля. Горохова ли? А если Воздвиженского? Макс мог и не привидеться. Так что же главное? Перехватить Яна, отмежеваться от Воздвиженского. Остальное уже детали.
«В этой машине, — думал Чернов, — полным-полно отпечатков пальцев, и моих, и Вадима… И это бесспорное доказательство, что мы действовали заодно. А если поискать, найдутся и отпечатки пальцев девочки. Ведь я ее вез на этой машине. Вот и получается… А, машина дело наживное. Да и не моя она в конце концов. Общая, то есть ничья».
Чернов снова сел за руль. Вывел машину на дорогу. Прислушался. Нет, гудения моторов, звуков приближающегося транспорта он не услыхал. Вышел из машины, открыл багажник, вытащил канистру. Полная, да и в бачке почти под завязку. Это хорошо. Хорошо, что он запаслив. Раскрыл канистру, потом раскрыл дверцу и вылил бензин на оба сиденья — на переднее и на заднее. Обивочная ткань не сразу впитывала маслянистую жидкость, она стекала на пол и застывала мелкими лужицами на резиновых ковриках. И это тоже по-своему хорошо. Чернов скомкал газету, вложил в нее камень, поджег и бросил в раскрытую дверцу «Волги». А сам побежал вперед. За его спиной взметнулось пламя. Потом раздался взрыв.
А он бежал и бежал, всматриваясь в синюю тьму. Ни машина Яна, ни какая другая не встретились ему.
31
Вадим Федорович не собирался стрелять. Он взял оружие и держал его в кармане потной рукой лишь на случай, если придется попугать, оставляя за собой последнюю возможность принудить. Он не верил в существование людей, не боящихся смертельной угрозы.
Он впервые стрелял в человека. Он побежал в ужасе, так и не поняв, убил ли, ранил ли? И почему как мертвый упал Горохов? Он услышал за своей спиной возбужденные голоса. В домах вспыхивал свет в окнах. Улица пошла в гору. На пригорке она кончилась. Воздвиженский увидел густые заросли. Бросился к деревьям и не заметил, как перемахнул через ограду. Сделал несколько шагов и понял, что очутился на кладбище.
— Он здесь! Обходите слева! Гена, заходи со стороны озера! Василий Иванович, Василий Иванович, вы где? Не пускайте народ, он вооружен!
Голоса перекрыл рев вертолетного двигателя. Воздвиженский все понял. Как он ошибся! Надо было прорваться сквозь безоружную толпу к Чернову, к машине. Теперь поздно. Он бросился к белеющей среди деревьев церкви. В старых церквах всегда есть обширные подземные лабиринты. А может быть, и подземный ход.
Алтарные врата были притворены, но не закрыты. Он вошел в алтарь и присел на корточки у подножия распятия. Разрыдался. Он ни о чем не сожалел, кроме одного, — Настю не увидел. И он устал, смертельно устал… Потом снова услышал голоса:
— Надо позвать отца Виктора, он знает, где тут что…
— Товарищи, разойдитесь… Здесь опасно.
Голоса шли с улицы.
Воздвиженский заметался. Вход в подземелье должен быть где-то рядом. Вот! Уходящую под пол лестницу окружали низкие перильца. Он начал спускаться на ощупь. И очень быстро остановился возле заколоченной, обитой холодным железом двери. Он привалился к каменной стене и застыл. Снова услышал голоса и приближающиеся шаги. Опустил руки в карман. Отстреляться — это последнее, что дано. Ему показалось удивительным, что в панике он не выбросил пистолет. Проверил затвор. Подумал, как странно, что в церковь никто не заходит, его не ищут, даже не окликают. Он решил подождать сам не зная чего. Но скоро понял, что продрог до костей. Снова поднялся в молельню и увидел: она полна света. Наступало новое утро. Заметил выход на звонницу и пошел по ступенькам. Прямо перед собой увидел небо и темный силуэт колокола на нем. Встать во весь рост не решился. Осторожно заглянул в бойницу и увидел милицейский желтый газик. Они ждут его… Или собрались вступить в переговоры? А это… это… Неужели это полковник Быков?!
Внизу его, видимо, заметили. Раздался голос, усиленный мегафоном:
— Бросайте оружие! Выходите!
Воздвиженский отпрянул от просвета в толстой стене колокольни и понял, что сам себя загнал в ловушку. Куда идти? Только вниз, по этой лестнице, потом — на эту площадь. Чтобы протянуть руки к наручникам и сесть в милицейский газик. Как, однако, просто все кончается в его жизни, которая всегда казалась ему такой сложной! Сколько в ней было накручено надежд, суеты, стремлений, потуг… И такой прямой финиш… Даже смешно. Он тихо горестно засмеялся.
— Храм окружен! Выходите! Выходите добровольно! — снова проговорили в мегафон.
«Я обречен» — кроме этой мысли, ни одна другая не посетила Воздвиженского. Голова была пуста, свободна. Он не знал, что делать дальше. Но знал, как закон поступит с ним. Его охватило поразительное безразличие ко всему, даже к Насте. Но он чувствовал в той степени, насколько в эти секунды чувства, ощущения заменили ему мысли, что теперь таким, каким стал за этот день, во что превратился, таким он Насте не нужен, даже вреден. Единственно, кому он сейчас нужен, это тем людям внизу. А они ему нет.
