Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив
— Вчера было холодно тебе, а сегодня мне. Пойдем со мной, может, я и расскажу кое-что об этом. Но не здесь, здесь дует.
— А где? — спросила она осторожно.
— Есть масса возможностей, — я огляделся по сторонам. — Только не говори, что ты ужинала.
— Нет, — улыбнулась Яна, — но сбитых сливок мне не хочется.
— Как это? — подозрительно взглянул я на нее.
— Я просто болтаю, — она снова улыбнулась, — да и вообще все кондитерские уже закрыты.
До меня наконец дошло.
31
Мы поужинали в «Ядране», недалеко от Карловой площади, и выпили две бутылки розового югославского вина.
— У тебя была девушка, а у меня парень, — простодушно сказала Яна. — Или ты думал, что я девственница?
— Постой! — торопливо перебил ее я. — Мы же не о том говорили…
— Я думала, что тебе это важно.
— Теленок ты, — резюмировал я, — сущий теленок.
— Мне уже…
— Знаю, — не дал я ей договорить, — тебе девятнадцать, и никакой ты не теленок… Я говорил о том, что название было неподходящим.
— Они же и впрямь никак не могли докопаться до мотива, — сказала Яна, — значит, все правильно.
— Но докопались, — не сдавался я, — и, по-моему, все было ясно почти с самого начала.
— А по мне, конец был неожиданный, — сообщила Яна.
— Надуманный, — сказал я, — абсолютно надуманный.
— Так всегда бывает в детективах, — возразила Яна, — настоящие убийства обычно примитивные.
— Ты думаешь? — Я был ироничен.
Она кивнула.
— Парень убил свою подружку… Другой разрешил все проблемы топором… Еще одна отравила его и себя… А у кого-то увели девчонку, и он пустил в ход нож… — Яна усмехнулась. — Ты что, не читаешь «Черную хронику»?
— Читаю, — сказал я, — но я не говорю сейчас о всяких элементарных убийствах… А в детективах всегда есть своя логика: там, например, преступник должен пару раз появиться и в середине, а не только в самом конце, правильно?
— Конечно, — сказала Яна и посмотрела на часы.
— Тебе пора? — спросил я.
Она завертела головой:
— Нет, но, может, я тебя задерживаю?
Я улыбнулся.
В глубине зала мелькнула фигура старушки, продающей гвоздики.
— Хочешь?
— Не-е, — сморщила Яна нос.
Я купил ей букетик из трех гвоздик.
— Спасибо, — улыбнулась она мне.
Я поднял свою рюмку.
— За что? — спросила она.
— За… — я помедлил, — да нет, фильм вообще-то был хороший, но вот…
— Это такой тост? — Она с упреком наморщила лоб. — Я знаю, ты думаешь о настоящем убийстве…
— О каком убийстве? — удивленно перебил я Яну.
— Об убийстве Зузанки Черной, — спокойно сказала она, — а что, разве не так?
— Ты-то что об этом знаешь? — спросил я.
— Как ни странно, немало.
— Да уж, странно. Яна улыбнулась:
— Но ты же этого не делал… Правда, Честмир, ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?
Я покачал головой.
— Но откуда ты знаешь?… Тебе рассказал об этом в понедельник Пилат?
Она пожала плечами.
— Я много чего знаю. — Яна сказала это очень многозначительно и, подняв рюмку, чокнулась со мной: — Все будет хорошо.
Эта девушка очень быстро вторглась, вернее, втерлась в мою жизнь. И не то чтобы меня это раздражало. Скорее забавляло.
— А что же ты еще обо мне знаешь?
— Мы больше не будем говорить о детективах? — спросила она с усмешкой.
— Я тебе задал вопрос.
— Ну а я, может быть, не желаю на него отвечать, — сказала она. — Ты что-нибудь имеешь против?
— Почему же?
— Вот видишь, — сказала Яна, — так что давай сменим тему.
— Да нет, — сказал я, — «почему» не в том смысле, что я не против, если ты не ответишь… Наоборот… Я имел в виду, что не понимаю, почему ты не можешь мне ответить.
Я пригубил вино, в ресторанчике тихо играла музыка, и Яна спросила:
— Это ты с Зузанкой Черной ходил в ту кондитерскую?
— Нет, — покачал я головой, — не с ней.
— Много же у тебя было женщин.
Я снова покачал головой:
— Ошибаешься, теленок.
— Будь любезен, не называй меня так, — помрачнела она.
— Хорошо, — поправился я, — не теленок.
— Ас кем же ты туда ходил?
— Со своей бывшей женой, но это было давно.
— Все равно, у тебя были женщины, так что ты не можешь меня упрекать.
— А я тебя разве кем-то попрекал?
— Тем парнем в «Букашке».
— Я вовсе не попрекал, — вежливо объяснил я, — я просто спросил.
— Да, — настаивала Яна, — у каждого из нас свое прошлое, ведь так?… У каждого человека есть какое-то прошлое, и, по-моему, надо его уважать.
— Это зависит еще и от того, — усмехнулся я, — в каком возрасте человек начинает приобретать себе прошлое.
— Ты это о чем? — с беспокойством спросила Яна. — О том, сколько лет тебе, а сколько мне?
— Да хотя бы и об этом.
— Глупости, — сказала она неуверенно, — мы же взрослые люди, правда?
— Тебе виднее, насколько ты взрослая, — улыбнулся я.
— Значит, я не ошиблась, когда записала тебя в итальянцы, — Яна горестно покачала головой, — еще тогда, в понедельник, в «Ротонде».
— Да что же, черт возьми, во мне итальянского?
— Ты никогда не смотрел итальянских фильмов?
— Конечно, смотрел, ну и что?…
— Итальянцы тоже ужасно ревнивы, — объяснила мне Яна. — Сами вытворяют что хотят, но если девчонка потеряет невинность, так…
Я рассмеялся, и Яна обиделась.
— Ты! — блеснула она гневно глазами. — С этим не цепляйся ко мне больше, ладно?
— Хорошо, — согласился я, — не буду к тебе цепляться. Но мне все еще непонятно, откуда ты обо мне столько всего знаешь.
— И с этим тоже ко мне не цепляйся, — отрезала Яна. — Если не хочешь, чтобы я сию же минуту ушла, давай говорить о чем-нибудь другом.
— А ты думаешь, — усмехнулся я, — мне не стоит хотеть, чтобы ты ушла?
Она покраснела, но набралась-таки смелости:
— Да, думаю, что не стоит.
— Звучит многообещающе, — сказал я раздумчиво, — и даже обязывающе.
Ее лицо окончательно залил пурпур.
— Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.
— Моя жена, — сказал я, — всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.
— Зузанка Черная?
— Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.
— Интересно, — саркастически сказала Яна. — А как звучит имя Честмир у меня?
Я пожал плечами.
— Откуда я знаю? Время покажет.
— Ты что-то слишком самоуверен.
— Да нет, — сказал я, — ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.
— Как же, как же, — сказала студентка первого курса философского факультета, — даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.
— Очень может быть, — сказал я, пожав плечами. — Я-то учился на юридическом…
— И окончил?
— Нет.
— Почему?
— Потому что мне было неинтересно.
— А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?
— А чем таким я занимаюсь? — спросил я осторожно.
— Ты играешь и пишешь тексты, — сказала Яна, — насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.
— Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.
— Не все, — сказала Яна, — но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.
— А ты моя девушка?
— Не знаю, — рассудительно сказала Яна, — не знаю, стану ли ею.
— Уф, — выдохнул я, — для меня это слишком. — Я посмотрел на свою пустую рюмку. — Закажем еще?
— А что, — Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, — у тебя дома разве нечего выпить?
32
— Да у тебя целая куча клевых записей! — радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.
— Хочешь потанцевать?
После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова. Дальше шло все четко и в быстром темпе. Я расплатился, мы взяли в гардеробе наши пальто и поехали ко мне на Петршины. В такси я попытался обнять Яну. Она не протестовала, пока моя рука лежала на ее плечах, но, когда эта рука попыталась соскользнуть на талию, Яна меня оттолкнула.
С одной стороны, я был раздражен, с другой — не понимал, чего эта девица добивается.
— Так ты танцуешь?
— Ну конечно, — сказал я.
— Тогда я врублю Джеймса Ласта? — Она вопросительно обернулась ко мне.
— Но это же совершенно тупая музыка, — устало возразил я. — Она тебе нравится?
Записей у меня и впрямь было много. Кассета с Ластом оказалась среди них только потому, что я переводил для Пилата два его текста.
— Но под нее хорошо танцевать.
