Нина Васина - Алые паруса бабушки Ассоль
– Что это значит? – спросил главный врач.
– Что моя жена согласна забрать нашего сына из клиники под подписку и отдать его своей матери на излечение, – процедил сквозь зубы адвокат.
– Минуточку! – возбудился врач. – А как же комплексное лечение? И потом, нельзя делать такие вещи без согласия на то самого подростка! Лечащий персонал обратил внимание на негативное отношение пациента к своей бабушке.
На это бабушка Соль самонадеянно предложила:
– Так в чем же дело? Приведите мальчика, и я в присутствии лечащего персонала объясню свои методы лечения!
Привели Икара.
– Он останется со мной, – заявил тот с порога на попытку кого-то из персонала выдворить меня за дверь.
– Он – это кто? – громко спросила бабушка Соль с другого конца комнаты.
– Мой друг – Атила.
– Без проблем, пусть остается. Привет, Атила.
У меня не хватило смелости поздороваться с ней при всех. Я заметил, что сильно робею при виде бабушки, не говоря уже о внезапных позывах сходить по-маленькому.
Нас усадили. Кортик сел рядом с отцом, адвокат взял ладонь сына и крепко ее сжал.
– Не надо, пап, – тихо сказал Кортик. – У тебя начнется насморк.
Услышав это, одна из врачей предложила рассмотреть проблему «так называемой аллергии» у собравшихся здесь трех представителей одной семьи. Она завелась на тему «психологического аспекта неприятия родственного присутствия». В разгар ее объяснений этого феномена с точки зрения «радикального фрейдизма», бабушка Соль вдруг ударила ладонью по стеклу, из которого была сделана столешница, а когда врачиха от неожиданности замолчала, сказала ей за это «большое спасибо».
Повернулась к сидящему через стол Кортику, достала коробочку.
– Тебе не понравились мои новые линзы? – сказала она. – Без проблем.
Она открыла коробочку, вынула из нее маленький тюбик, смазала из него кончик указательного пальца и умелыми движениями выудила из глаз зашибенные линзы со спиралью на бордовом фоне. Достала другие из коробочки, вставила. Подняла голову и в упор посмотрела на Кортика.
Конечно, ее глаза до этого выглядели просто сногсшибательно, но и спокойный серый цвет, который у женщин с бледными лицами ничем не примечателен, вызывающе выделялся на загорелом лице.
– Так – нормально? Я без линз не могу – зрение ухудшилось. У меня даже маска с диоптриями.
– Какая еще маска? – удивился Кортик.
– Маска для ныряния с аквалангом. Могу показать. Она со мной.
Бабушка Соль открыла довольно вместительную сумку.
– А это твой настоящий цвет глаз? – спросил Кортик.
– Да.
– Ты принесла в психиатрическую лечебницу маску для ныряния? – спросил Кортик и не удержался от улыбки.
– Всему есть логичное объяснение. Атила, как ты думаешь, на кой черт я принесла в психушку маску?
Моим щекам стало горячо от ее внимания.
– Есть два варианта. Первый – случайный. Скажем, вы меняли на этой маске стекло. Из мастерской поехали сюда. А второй – намеренный. Вы хотите предложить Кортику какое-то приключение и решили его поразить вещественными доказательствами.
– Браво, – скупо и без эмоций в голосе заметила бабушка Соль – совсем как ее зять адвокат.
– Неплохо, мальчик, неплохо, – одобрил и главный врач, он хотел еще что-то добавить, но бабушка Соль подняла над столом ладонь и посмотрела на него в ожидании.
Он хмыкнул и замолчал. Повернувшись к Кортику, бабушка объяснила свой приход сюда:
– Икар, я хочу предложить тебе партнерство в одном важном и опасном деле.
– В поисках сокровищ с затонувшего «Германика»? – спросил Кортик.
– Почти угадал, – не удивилась бабушка. – Эти поиски сокровищ, которые большинство людей считают делом интересным и очень романтичным, в жизни всего лишь трудная работа и часто – весьма грязная. Я, правда, еще не ныряла в Балтийское море, но знаю, о чем говорю.
– Тогда – что? – удивился Кортик.
– Я хочу, чтобы ты помог мне залезть в архив одного военного человека.
Уже давно ерзая от напряжения, я в этот момент не удержался и вскрикнул.
– Не зна-а-аю, – разочарованно протянул Кортик.
– Что так? – удивилась бабушка.
– Он сыт по горло мусорными контейнерами, копанием земли по ночам – той самой грязной работой, о которой вы говорите, – объяснил я. – У Кортика была последняя надежда на обнаружение сокровищ где-нибудь на дне океана, но вы и этого его лишаете – какой-то там архив!
Бабушка Соль странно посмотрела на внука – оценивая.
– Если у тебя это получится, обещаю, что за сокровищами ты наныряешься вдоволь. Еще обещаю, что ты вообще все в жизни будешь делать сам. Сам выберешь себе место жительства и людей, которых в это место пустишь.
После таких слов адвокат вскочил и возмущенно потребовал прекратить балаган. Потом попытался объяснить всем полную бесперспективность и даже безнравственность дальнейшего общения внука с бабушкой.
– Ассоль Марковна держит в городе кондитерскую под весьма двусмысленным названием, – поспешил доложить он сыну. – Уже давно ходят слухи, что изготовление пирожных – только прикрытие для сводничества! Вы только представьте, господа, покупку торта, которая кончается его дегустацией вместе с полураздетыми девицами!
Бабушка Соль опять шлепнула ладонью по столу.
– Перестаньте стучать! – строго приказал вздрогнувший главврач. – Это закаленное стекло, его не разбить, вы только всех пугаете.
– Вы меня провоцируете? – прищурилась бабушка.
– А как называется кондитерская? – спросил пожилой лысый врач.
– Пап, я пойду с бабушкой. – Икар встал.
– Только через мой труп, – сморозил адвокат.
– Пиши расписку о том, что забираешь сына отсюда, – ответила на это бабушка Соль.
Она встала и склонилась над столом в позе бильярдиста. Она почти легла щекой на стекло. Потом подняла голову и стала медленно и сильно водить пальцем по стеклу, делая круги.
– Ассоль, прекрати… те, – нервно хихикнул адвокат.
Бабушка Икара приложила указательный палец к губам, призывая его к тишине.
Вставшими волосками на руках я почувствовал нервную хищность их вынужденной близости. Мне опять стало жалко адвоката.
В одном месте стекло отозвалось на ее растирания – оно загудело, как бокал, когда проведешь по его краю.
Бабушка Соль удовлетворенно кивнула, распрямилась, потом, не сводя глаз с этого места, нащупала в сумочке тюбик, открыла его и помадой очертила круг.
Она посмотрела на главного врача, на адвоката, потом – на Икара, и ее лицо покрылось на секунду сеточкой старости. Пошарив в сумке, вынула и показала, держа двумя пальцами, металлический шарик.
– Доктор, – заговорила она со смирением в голосе, – что вы можете сказать о психиатре, который ставит у себя в конференц-зале стол со стеклянной столешницей?
– Это закаленное стекло, – стоял на своем главврач.
– Это – провокация, – заявила бабушка. – Если не ошибаюсь, именно здесь вы проводите свои комиссии по определению степени выздоровления пациентов. В неформальной, так сказать, обстановке. И вы, считающий себя лекарем душевных болезней, борцом с рабством иллюзий, в присутствии выздоравливающих раскладываете истории болезней на стекле? Если я разобью столешницу, вы поместите меня в свою клинику?
– Во-первых, это – закаленное стекло, – проявляя чудеса терпения, объяснял доктор, – во-вторых, вам совершенно необязательно его разбивать, чтобы попасть ко мне в лечебницу. Я уже могу констатировать некоторые признаки…
– Я все-таки попытаюсь! – перебила его бабушка. – Если зять не напишет ходатайства о выписке моего внука из этого заведения под свою ответственность.
– А он не напишет! Я… то есть, не напишу, – пробормотал адвокат не совсем уверенно.
– И что мне тогда терять? Я люблю внука. Разобью столешницу – лягу к вам в клинику. По крайней мере, мы будем видеться с Икаром каждый день. Общаться. Глядишь, оба потихоньку выздоровеем.
Бабушка Соль разжала пальцы. Я видел, как вращается шарик в полете. В этот момент я понял, что могу замедлять время – только для себя. Шарик упал на стекло и не отскочил от него, как я ожидал, чтобы в подробностях рассмотреть еще и его движение вверх. Он застыл на долю секунды на стекле – ничего не произошло, – медперсонал уже собрался перевести дух, как раздался громкий треск. Стекло лопнуло под шариком стремительной молнией, потом поделилось по ходу ее продвижения на множество мелких кусочков и просыпалось в металлический овал держателя. У стола была кованая фигурная основа с овальным держателем и гнутыми ножками.
Все присутствующие лекари затаили дыхание и слушали шорох сыплющихся осколков. Потом, как по команде, посмотрели на адвоката.
– Хорошо, я согласен, чтобы Икар некоторое время пожил с бабушкой, – произнес он в абсолютной тишине.
Мы сели в бабушкину «Тойоту» и поехали в Надом забрать вещи Кортика. Моя матушка в это время в комнате бабушки Соль кормила с ложечки дядю Моню жюльеном собственного приготовления. Его новая и старая жены тоже были на втором этаже – разжигали камин в комнате Кортика. Я, как мог, попытался их убедить, что камин уже давно не работает – он декоративный. Мне нужна была подзорная труба с чердака, за нею я и поднялся наверх, со злорадством поминая Августина на каждой ступеньке лестницы.
