Ирина Градова - Забытая клятва Гиппократа
– И тебе это нравится?
– Ага, – кивнул Леонид. – Творческая работа.
– Творческая? – озадаченно переспросила «Надя». – И что же в ней такого творческого?
– Ну, разве не интересно узнать, от чего на самом деле умер человек? – пожал он плечами. – Иногда истинная причина смерти скрыта от глаз, но его родственникам, к примеру, не все равно.
– Ты прав, извини, – пробормотала «Надя», отводя глаза. – Это действительно очень важно!
Леонид пристально посмотрела на нее. Издевается? Да вроде бы нет.
Выпив чашку кофе, он поднялся.
– Тебе на работу не надо? – поинтересовался он.
– У меня свободный график, – улыбнулась «Надя». – Я тебе говорила, помнишь?
Да, кажется, что-то такое было: вроде бы она дизайнер по интерьерам?
– Я сейчас уйду, ты не волнуйся, – продолжая улыбаться, добавила она. – Во сколько сегодня заканчиваешь?
Леонид потерял дар речи: вот оно! Разговор тек именно в том направлении, которого он так боялся, и ему вдруг показалось, что он застрял в болоте и постепенно погружается все глубже и глубже.
– Э-э… – пробормотал он, тщетно пытаясь собраться с мыслями. Обижать женщин он не любил. С мужчинами никогда не церемонился, но, говоря гадости женщинам, особенно тем, которые не сделали ему ничего плохого, Леонид тут же начинал чувствовать себя последним негодяем. – Еще не знаю. Скорее всего, поздно.
Это была чистая правда, потому что как раз сегодня Леонид собирался встретиться с главой ОМР, а до того ему предстояло закончить вскрытие Ольги Рябченко, которую он оставил напоследок, и составить отчет. В предвкушении того, что он в нем напишет, у Леонида мгновенно поднялось настроение: чертовски давно он не получал такого удовольствия от работы!
– Я позвоню? – сказала «Надя», и в ее голосе явно зазвучали умоляющие нотки.
Леонид неопределенно промычал что-то – то ли «ладно», то ли «даже не вздумай!». Она уже собиралась выходить, как вдруг остановилась у полуоткрытой двери и, повернувшись к нему лицом, сказала:
– Ты, наверное, бог знает что обо мне думаешь, да? Только встретились – и сразу в постель?
– Ну, не сразу, – пробормотал он.
– Но слишком быстро, да? Просто ты мне понравился. Такого со мной давно не случалось, и я подумала… В общем, я обычно так не поступаю.
Ну да, конечно: обычно ты дожидаешься первой брачной ночи!
– Пока, Леня! – улыбнулась она и клюнула Леонида в щеку.
– Пока… Надя, – с явным облегчением ответил он.
– Меня Настя зовут, – тихо сказала девушка и скрылась за дверью.
* * *– Итак, что у нас по телам? – деловито поинтересовался Лицкявичус.
Он притащил с собой майора, словно боялся разговаривать с Леонидом без свидетелей. Что ни говори, а Леонид терпеть не мог представителей профессии Карпухина, хотя лично против него он ничего не имел. Ну, есть же люди, боящиеся патологоанатомов, так почему же ему, Леониду, не позволено иметь свои маленькие «странности» в отношении следователей, милиционеров и прокурорских работников? Хотя, если быть честным, на свой счет Леонид не ошибался: странностей у него предостаточно, и каждая из них дорога его сердцу, а если кому это не нравится, так он и не навязывается.
– Я подозреваю, – ответил он на вопрос главы ОМР, – что в отчетах патологоанатомов, проводивших секцию предыдущих жертв, содержится неполная информация.
– То есть? – вопросительно поднял брови Лицкявичус. Карпухин напрягся, как бультерьер перед броском. Да, конечно, а то Леонид все время думал, кого же он ему напоминает – оказывается, именно эту породу собак: невысокий, плотно сбитый, с широкой выпуклой грудью и крепкими конечностями.
– Давайте вспомним, – продолжал Леонид между тем, раскрывая папку, в которой хранил все материалы по вскрытиям жертв «медицинского маньяка», как он мысленно его окрестил – надо же, в конце концов, как-то называть этого выродка? – В теле Анны Дуровой обнаружили следы павулона – и больше ничего, судя по этому вот отчету, – в доказательство он потряс бумагами перед носом Лицкявичуса и майора. – Другие патологи работали более тщательно и нашли в телах не только павулон, но и хлорид калия.
– И что из того? – поторопил Карпухин, от нетерпения принимаясь слегка приплясывать: в его исполнении это больше походило на перекидывание веса крупного тела с одной ноги на другую.
– А то, – торжествующе ответил Леонид, – что я обнаружил в телах Исаевой и Рябченко не два, а три вещества, которые не должны там присутствовать: павулон, хлорид калия и… пентотал натрия!
– Пентотал на… Сыворотка правды? – выдохнул майор.
– Глупости! – поморщился Леонид: он всегда испытывал неприязнь к людям, по большей части дилетантам от медицины, преувеличивающим возможности этого простейшего химического соединения. – Никакая это не сыворотка правды, а всего лишь обезболивающее. Но дело не в самом пентотале, а в том, что он находится в телах жертв в компании двух других соединений. Это, друзья мои, «техасский коктейль», и, признаться, я никогда не ожидал встретиться с ним на нашей территории! И, самое главное: это – не убийства, коллеги, это – казни.
– Казни?! – пробормотал Карпухин. – А… Что еще за коктейль?
– Так называется набор из трех препаратов – пентотала натрия, павулона и хлорида калия, – охотно пояснил Леонид. – Его используют в некоторых штатах США при казнях путем смертельной инъекции. Приговоренный фиксируется на специальном кресле, ему вводятся в вены иглы, присоединенные к капельницам – обычно двум, для надежности. Через них казнимому делается внутривенная инъекция «техасского коктейля», разработанного врачом Стенли Дойчем.
Лицкявичус всегда поражался невероятной эрудиции патологоанатома – пожалуй, только он сам смог бы соперничать с ним в том, что касалось широты кругозора.
– Сначала вводится пентотал натрия, – продолжал Кадреску. – Как известно, он используется для анестезии и наркоза, причем его концентрация должна быть не меньше пяти граммов.
– Для анестезии обычно достаточно ста – ста пятидесяти миллиграмм, – пробормотал Лицкявичус.
– Правильно, – кивнул Леонид. – Но, как вы понимаете, казнь и наркоз – не совсем одно и то же. От дозы, превышающей пять грамм, болевые ощущения полностью утрачиваются и казнимый погружается в глубокий сон. Затем вводят павулон или pancuronium bromide, парализующий дыхательную мускулатуру, и, наконец, хлорид калия, приводящий к остановке сердца.
– Это точно? – ошарашенно спросил Карпухин. – Ну, насчет казни?
– Других объяснений присутствию «техасского коктейля» в телах я не нахожу, – пожал плечами Леонид. Он уже потерял интерес к происходящему – как только выложил майору и главе ОМР все, что собирался.
– А чему ты, собственно, удивляешься? – пожал плечами Лицкявичус, обращаясь к Карпухину. – Мы ведь уже подозревали, что «маньяк» за что-то обижен на все медицинское сообщество, верно? Значит, он не просто мстит, он казнит!
– Не мститель, а палач? – пробормотал Карпухин. – Да какого черта этот мужик вообще о себе возомнил? Мы ищем того, кто сам выносит приговор и осуществляет казнь, считая себя при этом единственной и самой высшей инстанцией… чем-то вроде Бога?
– Или архангела Гавриила, – проговорил Лицкявичус задумчиво. – Помните упоминание о наказании согласно Ветхому Завету?
– Я могу заняться своими «клиентами»? – недовольным голосом поинтересовался Кадреску.
– Мы уходим, уходим, – успокаивающим тоном сказал майор. – Извини!
Уже на улице Карпухин сказал:
– Уф, ну и типчик этот Кадреску – прямо граф Дракула, да?
– Но профессионал, согласись, – усмехнулся Лицкявичус. – Лучше я не встречал.
– Ну да, – неохотно согласился майор, роясь в карманах в поисках ключа от своего старенького «фолькса». – Нам чертовски повезло, что он работает в ОМР. Как ты вообще его нашел?
– Секрет фирмы…
Лицкявичус неожиданно осекся, и Карпухин поднял на него вопросительный взгляд. В следующую секунду он испуганно шагнул к внезапно побелевшему спутнику и подхватил его под руку. Жилы на шее главы ОМР вздулись, как канаты, а лицо из белого постепенно становилось багровым.
– Эй, ты чего, Андрей Эдуардович? – пробормотал Карпухин. – Тебе плохо?
– Это… мне нужно… – Лицкявичус говорил неразборчиво, как будто с трудом выплевывая слова.
– Тебе нужно в больницу!
– Нет…
– Причем – срочно! – не слушая слабых возражений, прикрикнул майор.
* * *Таня явно обрадовалась, увидев меня на пороге своей квартиры. Выглядела она немного усталой, но вполне уравновешенной.
– Привет! – улыбнулась она слегка удивленно. – Проходи, Вовки нет дома, но зато никто не помешает нам болтать!
Фотография Эли стояла в гостиной на самом видном месте. Кобзев наверняка назвал бы это прогрессом, ведь в прошлый раз я не увидела ни одного портрета маленькой дочери подруги, так как Вовка спрятал их все подальше. Судя по всему, Альбина права, и групповая терапия действительно помогает: еще немного, и я в это поверю!
