Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
Когда это наконец случилось, я даже не был готов. Минуту назад я собирал остатки воли для новой серии рывков. А в следующее мгновение, после судорожного, отчаянного усилия кувырком полетел на пол, и крюк, все еще привязанный к рукам, загрохотал следом.
Минуту или две я еще не верил. Голова кружилась, я совершенно потерял ориентировку. Но подо мной был твердый, пахнущий пылью пол — такой реальный, влажный, вселяющий уверенность.
Когда в голове чуточку прояснилось, я встал на колени — чтобы кровь прилила к рукам. Кисти рук я зажал между ног, пытаясь согреть их. Они напоминали куски мороженого мяса — пальцы не шевелились и не ощущали ничего. Теперь, когда на них не было нагрузки, веревка, которой они связаны, врезалась не так сильно и кровь могла бы прилить к пальцам.
Возможность держать руки вниз принесла мне такое невообразимое облегчение, что я на какое-то время забыл, как мне холодно, какой я мокрый и как еще далеко до той минуты, когда я смогу согреться и обсохнуть. Я был почти весел, как будто выиграл главную битву.
Оглядываясь назад, я понимаю, что так оно и было.
XII
Стоять на коленях вскоре стало неудобно. Я начал передвигаться по полу, пока не добрался до стены. Оперся о нее спиной и уселся, подняв колени вверх.
Пластырь все еще крепко держался на глазах. Я терся о веревку, связывающую руки, пытаясь его снять. Но безрезультатно. Крюки сковывали меня и били по лицу. В конце концов я бросил это и снова сосредоточился на попытках отогреть руки, то зажимая их между ног, то постукивая по коленям, чтобы восстановить кровообращение.
Через некоторое время я понял, что могу двигать пальцами. Я все еще их не чувствовал, но движение — это был огромный шаг вперед, и я засмеялся от радости.
Подняв руки к лицу, попытался содрать пластырь ногтем большого пальца. Палец скользнул по щеке, дотронулся до края пластыря, но когда я подтолкнул локоть, бессильно согнулся. Я попытался снова. Ведь я не смогу выбраться из кладовой, пока не обрету зрение.
Я наклонил голову и взял в рот большой палец правой руки, чтобы его согреть. Через каждые несколько минут я пробовал поддеть краешек пластыря и наконец достиг того, что палец тянул и не сгибался. Мне оставалось лишь зацепить уголок, но даже на это ушла уйма времени.
В конце концов удалось подцепить ногтем кусок, достаточно большой, чтобы я мог зажать его между кистей. И после нескольких фальстартов, сопровождаемых отборными ругательствами, я наконец содрал упрямый пластырь.
Ослепительный лунный свет лился сквозь распахнутую дверь и окно, расположенное рядом. Ярко поблескивая, с потолка свисало дюймов двенадцать крепкой оцинкованной цепи.
Я взглянул на свои руки; крюки блеснули отраженным светом. Ничего удивительного, что так трудно было ее разорвать. Цепь и крюки были почти новыми. Вовсе не те старые ржавые цепи, какие я представлял себе. Это потрясло меня. Слава богу, что я не знал.
Мои кисти, включая и тот палец, который я пытался отогреть, — были почти такими же белыми, как рукава рубашки. Как нейлоновый шнур, которым обмотаны крюки. Только запястья темнели.
Я вытянул ноги. Второй нейлоновый шнур бежал от одной лодыжки к другой. Пальцы не могли справиться с узлами. Карманы были предусмотрительно вытряхнуты — ни ножа, ни спичек. И в кладовой не было ничего, чем можно перерезать веревки. Я неуклюже встал, опираясь на стенку, и медленно двинулся к двери. Нога обо что-то ударилась, и я взглянул вниз. На самом краю лунного пятна валялось сломанное звено цепи. Много же неприятностей доставил мне этот странно выгнутый кусок серебристого металла.
Дойдя до двери, перебрался через порог. Тускло-серое ведро стояло там. Оглядел залитый лунным светом двор — буквой «Г». Справа от меня четыре денника, а под прямым углом еще два. За ними — водопроводный кран, а на земле — предмет, который я очень рад был видеть: скребок для сапог, укрепленная в цементе пластинка тонкого металла.
Пока мелкими шажками добрался до скребка, резкий ветер выдул остатки тепла из моего тела. Стоя на одной ноге, опершись о стенку, перекинул веревку через скребок. И, туго натянув, начал тереть ее о пластинку. Лезвие было тупым, а веревка — новой, и перетереть ее быстро не удавалось. Но в конце концов она перетерлась. Я встал на колени и попытался сделать то же самое со шнуром на руках. Но мешали крюки, а опереться не на что. Похоже, мне придется потаскать с собой этот кусок металла.
Но одно то, что я мог беспрепятственно двигать ногами, принесло чудесное ощущение свободы. Окоченевший, дрожащий, я направился к дому, неясно темневшему за конюшней. Свет не горел. И, подойдя поближе, я увидел, что окна нижнего этажа закрыты ставнями. Дом был так же пуст, как и конюшня.
Неприятное открытие.
Держась на ногах не совсем уверенно, я миновал здание по длинной въездной аллее. Сторожки у ворот не было. Висело лишь объявление, в котором сообщалось, что это прекрасное загородное поместье продается вместе с великолепной современной конюшней, сорока акрами пахотной земли и яблоневым садом.
Мимо въездной аллеи тянулась проселочная дорога. Нигде никаких указателей. Я попытался вспомнить, с какой стороны заворачивал «мини-купер», но не смог. Казалось, это было так давно. Машинально глянул на левую руку, но часов на ней не было — только веревка.
Нужно было куда-то идти, и я повернул направо. За невысокими оградами по обе стороны пустынной дороги простирались поля. Ни одна машина не попалась, ни одного огонька вокруг. Все тело болело. Спотыкаясь, я брел вперед, проклиная ветер. Должен же я добраться до какого-нибудь дома в конце концов!
Но то, на что я наткнулся, было куда лучше, чем дом. Телефонная будка. Манящая, ярко освещенная, она стояла одиноко на повороте, где проселок вливался в какое-то шоссе. Отпадала неприятная необходимость появиться этаким пугалом на пороге чужого дома и объяснять, как я дошел до жизни такой.
Я мог обратиться в полицию, в скорую помощь, в пожарную команду… Но, если я обращусь к властям, начнутся бесконечные вопросы и придется делать заявления. В результате я окажусь в местной больнице. А мне это никак не подходит. Ведь в Аскоте завтра будут скачки. Образец должен выступить в состязаниях за Зимний Кубок. А Джеймс даже и не знает, что его жокей бродит где-то, непригодный к скачкам.
Непригодный… Между той минутой, когда я увидел телефонную будку и пока неуклюже снял трубку, я твердо пришел к заключению, что единственный способ отвоевать у Кемп-Лора победу — явиться завтра на ипподром. Участвовать в состязаниях, выиграть их и сделать вид, что никаких неприятностей не было. Ему слишком долго все удавалось. И я поклялся, что не позволю, ни в коем случае больше не позволю ему взять надо мной верх.
С огромным трудом я набрал «0», назвал телефонистке номер своей кредитной карточки и попросил соединить с единственным человеком на свете, который может оказать мне необходимую помощь. И сохранит все в тайне, и не станет отговаривать.
У нее был сонный голос.
— Джоан… ты занята?
— В такое время! Это ты, Роб?
— Я.
— Ну так иди, ложись и позвони утром. — Она зевнула. — Ты знаешь, который теперь час?
— Нет.
— Ну так сейчас… а-а-а… без двадцати час. Спокойной ночи.
— Джоан, не вешай трубку! Мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Пожалуйста, не вешай трубку!
— Что случилось?
— Я… я… Джоан, приезжай и помоги мне, пожалуйста!
Она помолчала, потом уже совсем очнувшись, заметила:
— Ты никогда не говорил мне «пожалуйста» таким тоном.
— Так ты приедешь?
— Куда?
— По правде сказать, не знаю, — признался я в отчаянии. — Я в телефонной будке, где-то на загородной дороге за много миль… Телефонная подстанция Хемпден Роу. — Я продиктовал ей по буквам. — Думаю, это недалеко от Лондона. И вероятно, в сторону запада.
— А сам ты не можешь приехать?
— Нет. У меня ни гроша, и я промок насквозь.
— О! (Молчание). Ну хорошо. Я приеду на такси. Что еще?
— Привези свитер. Я замерз. И сухие носки, если есть. И какие-нибудь перчатки. Не забудь перчатки. И ножницы.
— Свитер, носки, перчатки, ножницы. О’кей! Приеду, как только смогу. Оставайся в будке.
— Постараюсь.
— Я поспешу, не беспокойся.
— Жду.
Я с трудом повесил трубку.
Как бы она не спешила, раньше чем через час не доберется. А что такое еще один час… Этот вечер длился для меня бесконечно. Я потерял представление о времени. Передача окончилась несколько часов назад, но Кемп-Лор не вернулся. Проклятый убийца!
Сел в будке на полу и осторожно прислонился к стене, положив голову на ящичек для сбора монет. Что лучше? Движение на пронзительном ветру или неподвижность в укрытии? Оба варианта были одинаково леденящими. Но я потерял слишком много сил, чтобы шевелиться без надобности, — так что выбор несложен.
