Мария Мусина - Заклятые подруги
Воротов уже бросил было бесплодные попытки узнать что-либо полезное, погрузился в отвлеченно-скучающее состояние, как вдруг Сафьянов замолчал. Замолчал. И Игорь уловил некую эмоцию, направленную вовне, некое подобие вялой пытливости по поводу произведенного им, Сафьяновым, эффекта. Наконец-то Андрею Андреевичу захотелось посмотреть, с какой же миной его, собственно, так долго и молча слушают. Выяснилось: равнодушно. Что Андрея Андреевича не смутило вовсе. Однако он не вернулся в состояние тетерева на току. Андрей Андреевич теперь тщательнейшим образом отслеживал реакцию на свои слова.
— Алевтина всегда была окружена поклонниками, — говорил Сафьянов, но, заметив, что подоплека сказанной фразы может показаться слишком фривольной для прокурорского служаки, тут же скорректировался и пояснил, становясь великодушным: — Вокруг таланта всегда бушуют страсти… Я не верю в чудеса, — произнес Сафьянов, внимательно следя за отношением Воротова к сказанному, и поправил себя: — Но женский мир — особый мир. Возможно, в нем и случаются экстраординарные происшествия.
Воротов пытался закрыться, напялив маску непроницаемой тупости. Но Сафьянова невозможно было обмануть. Он словно читал мысли собеседника, словно смотрелся в зеркало, следя за Игорем, поправляя себя, устраняя несимпатичные детали. Воротову пришлось признать: Сафьянов лихо добивается расположения к себе. Легко. И совершенно безболезненно для своего самолюбия.
Игорь не удержался и сказал об этом Андрею. В форме комплимента.
Сафьянов благодарно улыбнулся:
— Я в самом деле не хочу оставлять о себе дурного впечатления. Зачем казаться хуже, чем ты есть? Самолюбие?.. Самолюбие — это гордость дураков.
Это был, пожалуй, самый точный ход. После такого стриптиза с человеком невозможно разговаривать с закрытым забралом.
— Вы, разумеется, знакомы с Юрием Агольцовым… — До сих пор это имя не произносилось ни Сафьяновым, ни Воротовым. А почему, собственно?
— Разумеется, — подтвердил Андрей.
Он ждал конкретного вопроса и вовсе не собирался пороть отсебятину на свою голову. Воротов согласно кивнул: осторожность в наше время не помешает. И спросил:
— Как вы думаете, у Агольцова и Алевтины Коляды были, помимо всего прочего, деловые отношения?
Сафьянов не стал делать удивленного лица.
— Не исключаю. Но, сами понимаете, ни Агольцов, ни Алевтина в эти дела меня не посвящали.
— И у вас нет никаких предположений?
— Предположений? — переспросил Андрей, желая проверить, не ослышался ли он. — Я не вникаю в чужие дела. Тем более, простите, в дела таких людей, как Юра Агольцов. Но могу сказать с абсолютной уверенностью: в смерти Алевтины Юра совершенно неповинен. Чем больше человек грешит, тем более он, видите ли, сентиментален по отношению к своим близким. Алевтина была для Агольцова очень близким человеком. Очень!
— Вы так хорошо его знаете?
— Я хорошо знаю эту породу людей. В них в принципе сложного-то ничего нет.
— Вам много приходилось общаться с уголовниками?
— Если вы намекаете на мою самоуверенность, то напрасно. Уж вам ли не знать, что я прав. Прав?
— Тогда что их связывало, — уклонился от ответа Воротов, — Агольцова и Коляду?
— Все и ничего. Леня Долгов вам бы это с научной точки зрения осветил. А я скажу только: чтобы связаться с человеком, достаточно пяти минут. Чтобы развязаться — иногда и жизни не хватит. Засасывает, знаете ли. Рутина. Кажется, что так и должно быть. То есть можно, конечно, причин-то сколько угодно назвать. Но все это будет неправда или полуправда. А вот если вы будете считать все отношения между людьми чистой случайностью, тогда все встанет на свои места. Если конкретнее, Алевтина и Юра встретились. Зачем им искать что-то другое? Кого-то другого? Они вполне друг друга устраивали. Есть еще вопросы?
— Вы слышали когда-нибудь об архиве, который собирала Коляда?
— От Ларисы Верещагиной — наверняка. Но извините, — развел руками Сафьянов, — не запоминаю того, что меня напрямую не касается. Вы, должно быть, это поняли уже.
— Тогда поговорим о Верещагиной.
Андрей плотоядно заулыбался:
— О Ларисе готов говорить бесконечно. Но вот давать показания по ее поводу не готов. Бейте меня, режьте на куски, но этой женщине ничего плохого я никогда не смогу сделать.
— Отчего же сразу о плохом, Андрей Андреевич? Никто здесь Ларису Павловну обижать не собирается.
— Так ли? — посерьезнел Сафьянов. — Вы в курсе наверняка, что моя благоверная уж больно Ларису Павловну не любит. Впрочем, Оксана мало кого любит. К Алевтине она тоже так, неласково, относилась. А я, получается, как бы меж двух огней.
— Меж трех, — аккуратно поправил Воротов.
— Что вы имеете в виду? — вскинулся Сафьянов. — Ну да, был меж трех. Не мог отказать себе в удовольствии общаться с Алевтиной. Еще один повод для домашнего скандала. «Ты дружишь с моими врагами». О, эти сварливые жены! — Сафьянов с завистью посмотрел на Игоря. — Наверное, у следователей прокуратуры не бывает вздорных жен. Жены следователей прокуратуры — верные боевые подруги?
— У меня хорошая жена, — без тени юмора согласился Воротов, — но ей наверняка не понравилось бы, если бы я дружил с ее врагами.
Сафьянов достал из пачки сигарету. Какое-то время понадобилось, чтобы ее зажечь и раскурить.
— Это вы меня так ставите на место? — осведомился он. — Или и в самом деле считаете, что я могу общаться с врагами своей жены? Неужели вам нужно объяснять, что такое женские капризы? Алевтина никогда ничего плохого Оксане не делала. Просто Оксана вбила себе в голову, что все плохое в ее жизни имеет одну причину. Две, вернее. Верещагина и Коляда — от них все беды. И вы мне предлагаете идти на поводу у бредовых идей моей жены? Она очень славный человек. И многое в жизни выстрадала. И быть может, заслуживает лучшей участи. Но я делаю все, чтобы ей было хорошо. Все, что могу, я для нее делаю. А вообще, — Сафьянов вдруг изменил свой серьезный тон, — нам ли, благородным донам, вникать в кропотливые перипетии отношений женщин друг с другом?
«А может, так только кажется, — подумал Воротов, — что самолюбие этого человека вовсе не уязвлено? Может, сбивают с толку его глубокий бас, его расслабленная, вальяжная манера говорить, его импозантная внешность этакого большого, благостного бонвивана? Отчего-то грузные люди всегда кажутся нам добросердечными и душевными. Впрочем, в данном случае проницательность проявить не удастся. Этот человек всегда сможет произвести то впечатление, которое хочет произвести».
— У вас Луна в Козероге, очень слабая, неповоротливая Луна, мешающая вам правильно улавливать обстановку. Как правило, человек с такой Луной предпочитает не садиться спиной к двери и вообще не любит, когда за его спиной кто-то находится. И правильно делает, что не любит. Потому что у него отсутствует то, что называют шестым чувством, и ему приходится довольствоваться пятью и, конечно, своим разумом. И вы ни в коем случае не должны полагаться на свою интуицию. Она вас обманет обязательно.
Лариса говорила все это и чувствовала: ей не верят, не хотят верить. Все из-за этой же ущербной Луны, которая сбивала с толку. Клиентка Ларисы — Светлана, женщина сорока двух лет, отчаянно некрасивая (но не в некрасивости, как известно, несчастье) — постоянно попадалась в созданные ею же самой ловушки. То Светлана воображала, что в нее влюблен некий господин N, а когда он, ничего не подозревающий, не спешил улечься возле ее ног, развивала бурную деятельность, затаскивала господина N в постель, а потом долго удивлялась и сокрушалась, не понимая, что происходит: только что любил — и вдруг разлюбил. То Светлана пригревала подругу, явно настроенную к ней потребительски, а когда подруга уводила из-под носа мужика — Светлана впадала в долгую, развесистую депрессию, из которой выбиралась чуть живая. К тому же Света попивала, и чем дальше, тем больше, оправдывая свое пьянство неудавшейся личной жизнью. Хотя — Лариса отчетливо видела это в круге, высвеченном экраном компьютера, который они сейчас вместе со Светланой рассматривали, — постоянная потребность в затуманивании мозгов происходит все по той же причине: от страха смотреть правде в глаза. Светлана таким образом судорожно пыталась, безуспешно, впрочем, создать свою, комфортную реальность, в которой все относятся к девушке Свете хорошо и по-доброму, в которой ее, Светочку, любит каждый понравившийся ей самой мужчина, в которой все удается и все получается.
Диагноз был ясен. Сказать-то об этом Лариса могла. Но вот как сделать так, чтобы Светлана поняла, что пора протрезветь, в буквальном и переносном смысле, вот вопрос. Очень часто человек потому и несчастен, что на самом деле не желает расставаться со своими проблемами. Потому что за этим расставанием возникают новые проблемы, порой еще более болезненные, чем предыдущие.
