Анна и Сергей Литвиновы - Здесь вам не Сакраменто
– Считают даже, неплохо было бы, если бы Никиты Сергеевича не стало. Талдычат, мол, мало ли что бывает, в его-то годы. Шутка ли, семидесятилетие первому секретарю справили. Сердчишко может прихватить. Или катастрофа вдруг автомобильная, или самолёт разобьётся. Или вон, как американского президента, беднягу, застрелили.
Но Вилен упорно молчал. Откуда ему было знать, куда клонит председатель комитета? Может, провокация? Ответишь не то – завтра из органов попросят. А то и посадят. Хотя, с другой стороны, делать председателю, что ли, нечего – самолично новоиспеченного капитана провоцировать!
– Да ты не тушуйся, не молчи, – Семичастный похлопал его по плечу. – Не бойся, у меня в кармане магнитофона портативного нет, да и, честно говоря, разного уровня мы люди, чтобы я тебя провоцировал. Просто интересно мне знать настроение офицеров, новой, можно сказать, плеяды, поросли комитета. Поэтому скажи: как ты отреагируешь, если тебе поступит приказ ликвидировать первого секретаря ЦК товарища Хрущёва?
– Приказ? – коротко глянул на него Вилен. – Чей приказ?
– Что за еврейская черта – отвечать вопросом на вопрос! Скажем, мой личный приказ.
– Любой ваш личный приказ я выполню без малейших колебаний и размышлений, – отвечал Вилен, и его формулировка Владимиру Ефимовичу весьма понравилась. – Но если вдруг обсуждать ликвидацию первого лица партии и государства, боюсь, одним только приказом мне лично вы не сможете ограничиться. Вам придётся дать приказ соответствующему отделу, чтобы меня снабдили, скажем, винтовкой с оптическим прицелом. А в другом подразделении выдали мне патроны. А в третьем – чтобы обеспечили меня автотранспортом, я же не поеду на дело на личном «Москвиче». А в четвёртом – чтобы мне организовали прикрытие и отход с места совершения акции. Поэтому я-то для вас, Владимир Ефимович, всегда готов на всё. Но одной моей готовности для каких-то вещей просто мало.
Семичастному понравилось, как ему ответил Вилен: умно, грамотно, дипломатично. И не отказал, и личную преданность продемонстрировал, но дал понять, что сам понимает, что никаким приказом одному отдельно взятому человеку при данной операции не обойдёшься. Необходим настоящий заговор, с участием многих и многих, и председателю КГБ, если он хочет того, о чём обмолвился, придётся этот заговор возглавить.
Тогда он снова похлопал Вилена по плечу: «Молодец, молодец, капитан, далеко пойдёшь».
А через неделю Семичастный снова встретился с Брежневым, теперь на охоте, и, когда они остались одни, сказал твёрдо:
– Разговоры о физической ликвидации Никиты со мной прошу впредь больше не заводить. Однако необходимость смещения товарища Хрущёва с высших постов я всецело поддерживаю и одобряю. И, со своей стороны, как председатель КГБ, готов его снятие поддержать – и в плане человеческих ресурсов, и в смысле техники. Иными словами, мы и охрану ему, когда надо, сменим на надёжных людей, и спецсвязь отключим. Однако, я считаю, отстранение первого лица со всех постов должно происходить в установленном порядке – например, на пленуме ЦК партии.
– Понял тебя, Володя, – прогудел Брежнев. – Рад, что ты с нами.
А в тот же день, примерно в тот же час, на даче тестя в Барвихе Вилен выбрал момент и остался наедине с супругой своей Лерой. Сидели во дворе на лавочке, задушевно разговаривали. Под страшным секретом он сообщил о своём визите на дачу к председателю комитета и о разговоре, который у него с ним был. А потом спросил: «Может, мне по «вертушке» лично Никите Сергеичу позвонить? По прямому номеру? Домой или на дачу? И всё ему рассказать? Что заговор против него собирается? Что о физическом устранении, может, речь пойдёт? Представляешь, какими он меня почестями осыплет и как возвысит, если я помогу ему заговор против него разоблачить?»
Лера в ответ в упор посмотрела на Вилена и коротко переспросила:
– Ты что, дурак?
И тогда он заюлил, что он не всерьёз и, мол, просто проверял её, реакцию отслеживал.
Королёв Сергей ПавловичТрудно назвать Сергея Павловича Королёва мечтателем. Можно, наверное, сказать, что он бывал мечтателем – в короткие минуты соответствующего настроения, в кругу соратников (или людей, которых он хотел сделать своими соратниками). С другой стороны, если бы не его мечты, мечты о звёздах, с планёрной коктебельской и гирдовской юности начинавшиеся, не состоялись бы, можно сказать уверенно, ни советская космическая программа, ни первый спутник, ни полёт Гагарина.
Сергея Павловича многие знавшие его характеризовали и вспоминали как человека хитрого, упрямого, пробивного, однако умеющего подлаживаться и подстраиваться к любому начальству. Не будь он наделён этими качествами – не выжил бы в тридцать восьмом году в роли зэка сначала в тюрьме, потом на пересылке и в колымском лагере. Не протянул бы шесть лет в московской и казанской «шарашках». Не стал бы сразу после войны – при том, что был вчерашней «лагерной пылью» – одним из создателей нового перспективного направления: ракетостроения. Не выбился бы в главные конструкторы и не оттеснил на второй план своих ещё недавно равноправных коллег по подлипкинскому КБ, а потом и по совету главных конструкторов.
И когда надо было быть хитрым и лукавым властителем и царедворцем – Королёв бывал им. Другое дело, что конечной целью его никогда не оказывались, не дай бог, деньги, награды или ещё большая власть. Нет, только интересы Дела, с самой высокой буквы понимаемые, престиж страны и продвижение вперёд по тому маршруту, который он сам для себя наметил – по маршруту космическому.
Так и в истории с обещанием, которое он дал Феофанову: если тот переделает корабль «Восток» из одноместного в трёхместный, тогда займёт одно из кресел в полёте. Дело тут крылось для Королёва не только в обещании – хотя, конечно, любой руководитель тем и силён и уважаем среди подчинённых, насколько в состоянии выполнять свои перед ними обязательства. Вопрос заключался и в другом: Феофанов, один из создателей корабля, кандидат технических наук и заведующий профильным сектором – сколько всего он сможет понять в ходе полёта о своём изделии! Сколько расскажет! Каким опытом обогатится, который для создания новых кораблей, лунных и марсианских, пригодится! С грядущим полётом Феофанова имелась вторая зацепка, о которой категорически никому Королёв не говорил, но которая, тем не менее, была важна.
При отборе самого первого отряда космонавтов медики, считал главный конструктор, слишком завысили планку своей к ним требовательности. Отбирали мало того что изначально здоровых ребят, военных лётчиков, так ещё с прямо-таки идеальным здоровьем! Чтоб ни к одному параметру комар носу не подточил. И это, наверное, было ошибкой, стал понимать Королёв к шестьдесят четвёртому году. Потому что, если разобраться, в космос может и должен при необходимости летать любой мало-мальски здоровый человек. У Феофанова, конечно, по меркам первого отряда, здоровье оставляет желать много лучшего. У него близорукость! В детстве перенёс язву! Нету пары пальцев на левой руке! Да таких в шестидесятом на пушечный выстрел не подпустили бы к полку подготовки космонавтов! Но Феофанов (в понимании Королёва) должен был стать прорывом. Раз такой товарищ слетает и благополучно вернётся – значит, в дальнейшем медицинские требования можно будет и дальше ослабить. Может, дело дойдёт до того, что году эдак в семидесятом добьёмся, чтобы слетать ему, главному конструктору, а? О последнем, конечно, он никому, даже самым близким, не заикался, но держал в уме, мы уверены, не мог не держать.
Конечно, военные из ВВС во главе с начальником полка подготовки космонавтов генералом Провотворовым при одном упоминании о Феофанове, отправляющемся в космос, прямо-таки на дыбы взвились. «Как?! – вскричали они. – Полетит – гражданский?! Не абсолютно здоровый человек?! Без пальцев, близорукий и с гастритом?! И это при том, что у нас имеются десяток готовых к полёту космонавтов из первого отряда, которые уже четыре года ждут своей очереди?! Когда у нас подготовлены четыре абсолютно здоровые и не полетевшие женщины?! Когда набран второй отряд – из инженеров-лётчиков и ракетчиков с высшим образованием?! А вы, товарищ Королёв, пропихиваете нам по блату своего сомнительного инженера-проектанта?!»
И тут Сергей Павлович осуществил достаточно простую, но весьма эффективную комбинацию под кодовым названием «Доказательство от противного», или «А остальные – хуже». Он по-прежнему отстаивал, чтобы кресла в трёхместном корабле распределялись следующим образом: командир – военный лётчик, пусть из первого отряда. Второго человека он предложил назвать бортинженером, и пусть он будет из технической среды. А третье место займёт врач. И Королёв выдвинул идею: пусть готовятся два равноценных экипажа. Первый в составе: командир – подполковник-инженер Владимир Комаров, бортинженер – Константин Феофанов и врач – Борис Егоров. И запасной экипаж: командир – Волынов, бортинженер – сотрудник академического института, доктор наук Катыс и врач – Сорокин или Лазарев. Дальше Королёву ничего не пришлось делать, однако контора глубинного бурения, она же КГБ, она же комитет госбезопасности, тщательно пробурила анкетные данные запасного экипажа и пришла прямо-таки в ужас. А вы знаете, товарищи, что у Волынова мать – еврейка?! А у доктора наук Катыса отец был в тридцатые годы осуждён и расстрелян?! (Да, впоследствии посмертно реабилитирован, но к чему лишний раз педалировать тему репрессий?!) А брат отца у того же Катыса проживает за границей – да не где-нибудь, а в самом Париже?! А потом, вы видели, какого упомянутый товарищ Катыс роста?! Под два метра! Да как он вообще в столь тесный корабль поместится?!
