Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— Величину вашей потери можно подсчитать математически, — сказал Антон. — Но мне непонятно: откуда у вашего отца набралось облигаций на такую крупную сумму?
Крохин тяжело задышал и, захлебываясь отчаянием, торопливо заговорил:
— Отец их покупал. Отказывал себе в куске хлеба, в одежде и каждую копейку тратил на облигации. Другие думали, что это пустые бумажки, что государство берет в долг без отдачи. Отец был неглупым человеком. Он верил Советской власти и знал, что рано или поздно его затраты окупятся. Он не рассчитывал на крупные выигрыши, а, если хотите, помогал людям. По молодости вы не знаете первых послевоенных лет, а я их прекрасно помню! Люди так изголодались за годы войны, что в первую пору после нее не могли хлеба досыта наесться…
— Разве это помощь?.. — не сдержался Антон. — За кусок хлеба взять с голодного, скажем, пятьдесят или сто рублей.
— Не забывайте, что тогда этих рублей не было. Были всего лишь бумажки с картинками. Отдавая за них деньги, отец оставался голодным. К тому же не он, так другие купили бы облигации. Разве хотя бы это его не оправдывает?.. Отец никого не убивал, не заставлял силой продавать облигации, он совершал торговые сделки на взаимодоговорных отношениях. Будет вам известно, я консультировался с юристами — в действиях отца не усматривается состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом.
— А преступление перед совестью? — спросил Антон.
— Совесть отца чиста. Кто-то продавал, он покупал по выгодной цене… Или имеете в виду мою совесть? Тем более! Мне вы не припишете никакой статьи. Облигации достались по наследству. Никто гражданского иска в отношении их не предъявляет. Сейчас и людей-то тех, которые продавали облигации, наверное, в живых нет, так же как нет моего отца. Что прикажете мне делать? Выбросить облигации, сжечь?!. Или подарить государству?.. Кто оценит такой гусарский поступок? Кто?!.
Бирюков чуть поморщился:
— Давайте, Станислав Яковлевич, прекратим бессмысленную дискуссию и займемся делом. Что еще пропало из вашего тайника вместе с облигациями?
— Больше ничего. Антон пристально посмотрел ему в глаза:
— Хотите, чтобы мы отыскали облигации?
— Разумеется.
— Тогда отвечайте на вопросы откровенно.
— Что имеете в виду? — вроде бы не понял Крохин.
— Только ли облигации исчезли из тайника?.. — спросил Антон.
Лицо Крохина болезненно передернулось. Он, похоже, сделал над собой усилие и, потупившись, проговорил:
— Кроме облигаций, в подполе лежали старые отцовские бумаги. Я точно не могу сказать, что это за бумаги, кажется, какое-то уголовное дело еще царского времени…
— Нельзя так, Станислав Яковлевич, — укоризненно проговорил Антон. — Хотя бы из простого любопытства вы должны были заглянуть в отцовские бумаги.
Крохин пожал плечами:
— Представьте, я не любопытный.
— В таком случае нам будет трудно разговаривать.
— Разве я виноват, что вам по душе любопытные?..
— Мне по душе люди откровенные. — Антон встретился с Крохиным взглядом. — Станислав Яковлевич, если вы хотите от нас помощи, то будьте откровенны до конца. Ну чего вы лукавите?..
На этот раз Крохин молчал очень долго. Антон изрисовал завитушками и вензелями подвернувшийся под руку листок календаря, несколько раз переглянулся со Славой Голубевым, а Станислав Яковлевич все молчал. На его осунувшемся лице можно было без труда заметить мучительную внутреннюю борьбу. В конце концов Крохин все-таки решился:
— Кроме облигаций, у меня украдены материалы уголовного дела, которое вела в семнадцатом году томская сыскная полиция по поводу исчезновения драгоценностей моего деда.
— Купца Кухтерина?!.. — удивился Антон.
Крохин высокомерно усмехнулся и спросил:
— Что вас так удивило?.. Моя мама, Анна Алексеевна, урожденная Кухтерина. Вы находите в этом криминал? По-вашему, быть потомком купца — преступление?..
— По-моему, будьте вы хоть наследным принцем, но уважайте мораль и законы того общества, в котором живете…
— Разве я не уважаю? — резко прервал Антона Крохин.
— Как раз в этом мы сейчас и разбираемся с вами, — ответил Антон и сразу спросил: — Каким образом материалы сыскного отделения попали к вам и для чего вы их хранили?
— Это семейная реликвия.
— Реликвия?.. Вы этим бумагам поклонялись?
— Я поклоняюсь и преклоняюсь перед своим дедом, который из простолюдинов сумел стать купцом-миллионером.
— Каким образом материалы сыскного отделения попали к вам? — повторил вопрос Антон.
На впалых щеках Крохина заходили желваки. Видимо, решив, что терять больше нечего, он хмуро заговорил:
— Следствие по ограблению деда вел мой отец Яков Иванович Крохин. Он работал в сыске, только что окончив юридический факультет. Революция не дала возможности разобраться ему до конца, и дело было передано в архив. Уже в советское время, когда отец работал архивариусом, он забрал из архива все материалы, как печальную память о семейной катастрофе. После смерти отца документы, естественно, перешли ко мне. Прошу учесть, что после революции отец признал Советскую власть и со стороны ее не подвергался никаким репрессиям. Он честно трудился на скромном посту архивариуса до конца своих дней.
— Станислав Яковлевич, вы долгое время жили в Томске. В пятидесятые годы там, говорят, можно было встретить такого, знаете, чуточку помешанного старичка по прозвищу Якуня-Ваня… — внезапно вспомнив рассказ эксперта-криминалиста Семенова, заговорил было Антон, но Крохин быстро его прервал:
— При чем здесь прозвище? «Якуня-Ваня» — это была любимая присказка моего отца. Дальше что?..
— Да нет, ничего, — уклонился от прямого ответа Антон. — Умер ваш отец, умерла и присказка.
— Разумеется.
— Кстати, когда и где он умер?
— В Томской психиатрической больнице. В пятьдесят шестом году у него случилось тяжелое психическое заболевание, а через два года наступила смерть.
— О захоронении колчаковского золота отец вам не рассказывал?
Крохин чуть помолчал:
— Видите ли, у психопатических личностей довольно часто возникает так называемый синдром навязчивости. Отец действительно принимал участие в захоронении колчаковцами золота, чудом после этого остался жив, но психическая травма, полученная при расстреле, осталась у него на всю жизнь.
— А как он относился к ограблению своего тестя, то есть вашего деда, купца Кухтерина?
— Как здравомыслящий человек. Отец был из тех людей, которые предпочитают иметь синицу в руках, нежели журавля в небе. Когда уголовное дело было передано в архив, он даже не пытался его возобновлять или возбуждать, как там это у вас называется…
— Сами вы не пробовали отыскать драгоценности деда?
— Столько лет спустя?.. Кто ж их теперь найдет?.. — Крохин задумчиво склонил голову. — Правда, однажды, охотясь в Потеряевом озере с подводным ружьем, я натолкнулся у острова на затопленные подводы, похоже, принадлежавшие моему деду, но, кроме нескольких чашек от чайного сервиза, там уже ничего не было.
— К старушке Гайдамаковой, которая в Березовке живет, не обращались?
— Никакой Гайдамаковой я не знаю! — испугался Крохин.
Бирюков укоризненно посмотрел на него:
— Опять вы не откровенны, Станислав Яковлевич. Нам достоверно известно, что Елизавета Казимировна Гайдамакова — давняя ваша знакомая. Если забыли, напомню, что она заходила к вам в поликлинику пятого августа…
— Вы знаете, сколько у меня бывает пациентов? — перебил Крохин.
— Гайдамакова встречалась с вами не как пациентка, — спокойно продолжил Антон. — Постарайтесь вспомнить, Станислав Яковлевич, зачем старушка к вам наведывалась? Это было как раз в тот день, когда у вас был на приеме березовский конюх Торчков, которому вы впоследствии без очереди изготовили зубной мост…
— Так вот вы к чему клоните!.. — Крохин истерично расхохотался. На его глазах даже выступили слезы. Кое-как взяв себя в руки, он с высокомерной усмешкой заговорил: — Правильно, был у меня на приеме смешной мужичок из Березовки, который чуть не силой навязал мне лотерейный билет, выигравший мотоцикл «Урал». Ну и что из этого: за билет я отдал тысячу деньгами и ковер. В сто пятьдесят рублей обошлось изготовление зубного моста. Устраивает вас такая бухгалтерия?..
— Ковер-то вы отдали Торчкову только после того, когда почувствовали, что паленым запахло.
Крохин чуть было не вскочил со стула:
— Знаете, товарищ Бирюков!..
— Знаю, Станислав Яковлевич, — строго сказал Антон. — И не только это знаю.
— Что именно? Что вы меня путаете? Что вы от меня хотите?!
Антон достал из сейфа золотой перстень.
— Узнаете вещицу с семейным вензелем Кухтериных?
