Энн Перри - Чужое лицо
— О, вполне! — отозвалась Эстер. — У вас действительно золотые руки.
Эффи порозовела от удовольствия.
— Леди Калландра говорит, что я слишком много болтаю.
Эстер улыбнулась.
— Это верно, — согласилась она. — Впрочем, я тоже. Спасибо вам за помощь… Скажите, пожалуйста, леди Калландре, что я весьма ей благодарна.
— Да, мэм.
Эффи чуть присела в реверансе, сгребла свои подушечки для булавок и выпорхнула в коридор, забыв прикрыть за собой дверь.
Эстер и впрямь выглядела эффектно. Эффи каким-то чудом удалось исправить и смягчить несколько диковатый стиль Эстер, которого та придерживалась ради удобства. Как ни странно, даже рост гостьи превратился из недостатка в очевидное преимущество. Вполне довольная собой, Эстер спустилась по главной лестнице.
В гостиной ее представили Лоуэлу и Менарду, после чего все направились в обеденный зал, где расположились за длинным полированным столом, сервированным на шесть персон. При желании за ним могла разместиться добрая дюжина гостей, а то и две дюжины — если присоединить к столу добавочные крылья, для чего в нем были предусмотрены специальные замки.
Эстер окинула взглядом белоснежные хрустящие салфетки с вышитым фамильным гербом, мерцающее серебро, столовые приборы, хрустальные бокалы, в которых свет канделябра дробился на мириады искр, стеклянную горку, напоминавшую небольшой айсберг. В центре стола в трех вазах стояли цветы из сада и оранжереи.
Беседа крутилась вокруг поместья и государственной политики. Лоуэл провел весь день в ближайшем городе, обсуждая там земельные вопросы, а Менард посетил одну из отданных в аренду ферм, проследив за продажей барана-производителя и, конечно, за началом жатвы.
За столом прислуживали два лакея и служанка, на которых никто не обращал ни малейшего внимания.
Уже подали жареное седло барашка, когда Менард, приятный мужчина лет тридцати, наконец обратился непосредственно к Эстер. Как и у брата, волосы у него были каштановые, а цвет лица — от постоянного пребывания на свежем воздухе — красновато-смуглый. Он был страстный любитель псовой охоты, хотя не упускал случая и пострелять фазанов. Улыбка крайне редко появлялась на его лице.
— С вашей стороны было крайне любезно посетить тетушку Калландру, мисс Лэттерли. Надеюсь, вы не сразу нас покинете?
— Благодарю вас, мистер Грей. — вежливо ответила она. — Вы весьма добры. Ваша усадьба — прелестный уголок, и я с радостью проведу здесь некоторое время.
— Вы давно знаете тетушку Калландру?
— Пять или шесть лет. Иногда она дает мне прекрасные советы.
Леди Фабия сдвинула брови. Мысль о том, что Калландра может дать кому-то прекрасный совет, плохо укладывалась в ее голове.
— В самом деле? — недоверчиво пробормотала она. — Какого же рода советы, скажите на милость?
— Как мне лучше использовать свое время и способности, — ответила Эстер.
Розамонд выглядела несколько озадаченной.
— Использовать? — тихо переспросила она. — Что-то я не совсем понимаю.
Она в замешательстве взглянула на Лоуэла, затем — на свекровь. В ее красивых карих глазах мелькнул интерес.
— Я вынуждена зарабатывать себе на жизнь сама, леди Шелбурн. — с улыбкой пояснила Эстер. В памяти внезапно возникли слова Калландры о счастье.
— О, прошу прощения, — пробормотала Розамонд, потупившись. Ей было неловко от собственной неделикатности.
— Право, не стоит, — поспешила успокоить ее Эстер. — Я уже успела приобрести незабываемый опыт, коему я обязана вдохновением, и смотрю в будущее с надеждой.
Она хотела еще добавить, что приносить пользу людям — высшее счастье, но вовремя сообразила, что фраза в данных обстоятельствах прозвучала бы несколько жестоко.
— Вдохновение? — Лоуэл нахмурился. — Вы религиозны, мисс Лэттерли?
Калландра закашлялась в салфетку, видимо, поперхнувшись. Фабия протянула ей стакан воды. Эстер поспешно отвела глаза.
— Нет, лорд Шелбурн, — произнесла она как можно более сдержанно. — Я была сестрой милосердия в Крыму.
На секунду за столом воцарилась тишина, прекратилось даже звяканье серебра по фарфору.
— Мой деверь, майор Джосселин Грей, служил в Крыму, — проговорила Розамонд. Голос ее был тих и печален. — Он погиб вскоре после возвращения с войны.
— Это мягко сказано, — добавил Лоуэл. Лицо его застыло. — Он был убит в собственном доме, в Лондоне, о чем вы уже, несомненно, знаете. Полиция ведет расследование, но пока еще никто не арестован.
— Какой ужас! — Эстер и впрямь была потрясена. Теперь она вспомнила: Джосселин одно время лежал у них в госпитале. Рана его была достаточно серьезна, хотя, если учесть, что его соседи по палате умирали от гангрены, ему, безусловно, повезло. Да, конечно, это был он: белокурый молодой человек с широкой подкупающей улыбкой. — Я знала его… — Эстер связала эту весть с рассказом Эффи о визите полиции.
Розамонд уронила вилку; кровь бросилась ей в лицо и тут же отлила. Фабия закрыла глаза и глубоко вздохнула.
Лоуэл смотрел в тарелку. Один Менард глядел на Эстер, и во взгляде его читались скорее усталость и затаенная боль, нежели удивление.
— Поразительно, — медленно произнес он. — Однако, я полагаю, вам довелось видеть сотни раненых, если не тысячи. Я слышал, наши потери были огромны.
— Да, — угрюмо согласилась она. — Больше восемнадцати тысяч, и многие из них погибли совершенно бессмысленно. Восемь девятых не пали на поле боя, а скончались в госпиталях от ран и болезней.
— Так вы помните Джосселина? — жадно спросила Розамонд, пропустив мимо ушей страшные цифры. — Он был ранен в ногу. Даже вылечившись, он прихрамывал и часто ходил, опираясь на трость.
— Только когда сильно уставал, — вмешалась Фабия.
— Или хотел вызвать к себе сочувствие, — негромко добавил Менард.
— Это низко! — Голос Фабии был угрожающе мягок; на миг неприязненный взгляд голубых глаз остановился на Менарде. — Будем считать, что я ничего не слышала.
— О мертвых не принято говорить плохо, — с несвойственной ему иронией отозвался Менард. — И это сильно затрудняет беседу.
— Я никогда не понимала твоих шуток, Менард, — прошептала Розамонд, не поднимая глаз от своей тарелки.
— Потому что его шутки редко бывают смешными, — бросила Фабия.
— Да где уж мне до Джосселина! — Менард был взбешен и даже не пытался этого скрыть. — Умение развеселить приносит подчас чудесные плоды: за милые остроты ты прощала ему все!
— Я любила его. — Фабия взглянула в глаза сыну. — Я наслаждалась общением с ним. И все остальные — тоже. Конечно, я люблю и тебя, но подчас ты наводишь на меня тоску.
— Однако прибыли, которые мы получаем благодаря мне, тоску на тебя не наводят! — Лицо его горело, глаза гневно сверкали. — Пока Лоуэл заседал в палате лордов, решая со своими пэрами государственные дела, а я вел хозяйство и увеличивал наше состояние, Джосселин же только и делал, что шатался по клубам и транжирил деньги за карточным столом!
Кровь отлила от лица Фабии; она судорожно сжала нож и вилку.
— Почему ты никак не можешь успокоиться? — Голос ее был чуть громче шепота. — Он воевал, рисковал жизнью во имя королевы и родной страны, он видел кровь и смерть. А когда он вернулся домой израненный, ты позавидовал тому, что брат иногда развлекается с друзьями?
Менард хотел ответить, но, прочитав на лице матери горе не менее сильное, чем его собственный гнев, прикусил язык.
— Меня лишь беспокоили его особенно крупные проигрыши, — мягко произнес он. — Вот и все.
Эстер взглянула на Калландру и увидела смесь сдерживаемой злости, жалости и уважения на выразительном лице старшей подруги. Похоже, уважение адресовалось Менарду.
Лоуэл невесело улыбнулся.
— Боюсь, миссис Лэттерли, что полиция все еще рыщет где-нибудь неподалеку. Сюда уже присылали одного грубияна. Совершенно невозможный тип, хотя, надо полагать, другие полицейские еще хуже. Мне показалось, что он сам не знает, что делать. Задавал какие-то дикие вопросы… Если он вас побеспокоит, прикажите ему убраться и сообщите мне.
— Обязательно, — отозвалась Эстер. С полицейскими ей общаться еще не приходилось, да она и не горела желанием. — Должно быть, он причинил вам много хлопот?
— Совершенно верно, — согласилась Фабия. — Но выбора у нас нет, приходится терпеть. Кажется, Джосселин был убит кем-то из своих знакомых.
Эстер тщетно попыталась найти подходящие слова.
— Спасибо вам за совет, — обратилась она к Лоуэлу, после чего вновь занялась едой.
Отведав десерт, женщины удалились, а Лоуэл и Менард еще около получаса угощались портвейном. Затем Лоуэл, облачившись в смокинг, направился в курительную комнату. Менард же скрылся в недрах библиотеки. После десяти все разошлись по спальням, единодушно полагая, что день выдался крайне утомительным.
