Виктор Пронин - Высшая мера
- А женщин, я смотрю, здесь немного…
- Сколько тебе нужно?
- Одну, Костя, только одну… Но именно ту, которую нужно.
- Нет проблем, капитан… Извини… Нет проблем, Саша. Как ее зовут?
- Не знаю.
- Как она выглядит?
- Не знаю, - слукавил Юферев. Не хотелось ему выкладывать Кандаурову все, что он знал.
- Как ты собираешься ее узнать?
- Понятия не имею. Вроде яркая женщина, привлекает внимание, может быть, даже красивая, хотя это необязательно.
- Ты не поверишь, Саша, но здесь все яркие, все привлекают внимание, и почти всех можно назвать красивыми. Сейчас их немного, но с каждой минутой будет все больше. Походи, потолкайся, к бару подойди, я дал команду, тебе нальют всего, чего ты только пожелаешь… Чувствую, ты не все говоришь, но это твое дело.
- Костя, я и в самом деле никогда ее не видел. Ни живьем, ни на снимке. И даже то, что она здесь бывает… Предположение. Я в этом совершенно не уверен.
- Ну ладно. - Кандауров не поверил Юфереву, но настаивать не стал. - Потолкайся. И мне нужно кое-кого увидеть, кое-что сказать… Минут через пятнадцать встретимся за этим же столиком. Годится?
- Вполне.
Юферев прошелся между столиками, держа общее направление в сторону бара. Ресторан был почти полон, свободных мест оставалось немного, да и те уже были расписаны - на столиках стояли таблички, предупреждающие о том, что у них есть хозяева на этот вечер. Оркестр был небольшой, негромкий, видимо, времена, когда на эстраде устанавливали динамики, предназначенные для стадионов, уже прошли. Серьезная, денежная публика предпочитала музыку тихую, даже как бы и неслышную - им надо было поговорить, услышать друг друга, уловить интонацию, которая могла значить больше, чем слова.
Капитан приглядывался к женщинам, и это сразу было замечено - дорогу ему пересекла красотка, извинилась, что неловко наткнулась на него, у бара ему улыбнулась еще одна, более яркая, нежели красивая.
- Сто граммов коньячку? - улыбнулся официант.
- Пятьдесят, - поправил Юферев.
- Теперь настоящие мужчины пьют уже по пятьдесят? - спросила женщина в тесном сверкающем платье.
- А сколько они пили раньше?
- Сто пятьдесят. - Она улыбнулась Юфереву, давая понять, что знакомство почти состоялось и они могут поговорить доверительнее.
- Сто пятьдесят - это уже профессия.
- А какая профессия у вас?
- Пятидесятиграммовая, - ответил Юферев, почти светски коснулся обнаженной руки женщины, как бы извиняясь коснулся, как бы прощаясь.
- Вы не уходите?
- О, мы с вами еще не раз пересечемся на этих тропинках. - Юферева женщина нисколько не интересовала - у нее были короткие темные волосы и никаких следов родинки на щеке. И потом, ему почему-то казалось, что эта не пойдет прислуживать убийцам. Недостаточно вульгарна, недостаточно развязна.
У Юферева все-таки был опыт разматывания женщин на допросах, он насмотрелся на них в таком разнообразии, с таким почти невероятным сочетанием самых различных свойств, качеств, черт характера, что для себя уже определил, какой должна быть обладательница родинки. По тем нескольким словам, которые успел сказать перед смертью Якушкин, по тому, как отнеслась женщина к его, якушкинскому, предложению встретиться, по той роли, которую сыграла она в убийстве, Юферев выстроил для себя ее образ, внешность, даже характер. Она должна быть наглее, бесстыднее, даже нет, не так - и наглость, и стыд для нее уже не существовали. Она перешагнула через эти понятия и отбросила как нечто совершенно ненужное.
- Не она? - услышал Юферев вкрадчивый голос за спиной и оглянулся - Кандауров улыбался широко и обезоруживающе.
- Не похоже, чтобы это была она.
- Саша, ну скажи наконец - что у нее есть такое, как ты надеешься узнать ее?
- На щечке родинка, а в глазах любовь, - пропел Юферев на ухо Кандаурову - пятьдесят граммов коньяку уже начали действовать, и он расслабился, немного, но расслабился.
Кандауров взял его под локоть и отвел к столику в полумраке у самой стены.
- Саша… Послушай меня… Если мы устроим облаву по всему городу и отловим сто женщин с родинками на щеках… После того, как они умоются, родинка, в лучшем случае, останется у одной.
- Меня интересует женщина не обязательно с настоящей родинкой. Пусть будет хоть нарисованная, я согласен.
- Это меняет дело, - посерьезнел Кандауров. - Про волосы не спрашиваю - мои девочки меняют парики, как перчатки. Сейчас я их всех перед тобой пропущу. - Кандауров уже рванулся было куда-то в сторону, но Юферев успел ухватить его за рукав и заставил сесть.
- Не торопись, Костя… Я ведь старый по этому делу… И тоже кое-что понимаю. Послушай… Стоило Якушкину произнести несколько слов об этой женщине, и ровно через три минуты он колотился на полу. Ровно через три минуты.
- И как ты это объясняешь?
- Скорее всего тот серый мужичок, который стоял в углу, отслеживал меня в то утро… Вычислить меня было нетрудно - я несколько раз приходил в квартиру Апыхтина, давал какие-то поручения ребятам, подъезжал на машине, отъезжал… Он шел за мной, когда я искал Якушкина, когда нашел его… Вот механика этого события.
- Понял, - кивнул Кандауров.
- Если понял, то вопрос: ты уверен, что серого мужичка нет в этом зале? Может быть, он сменил свою куртку на клубный пиджак и потягивает коньячок за соседним столиком?
- Исключено, - твердо сказал Кандауров. - Никто не знал, что я пригласил тебя сегодня.
- Он слышал, как Якушкин говорил мне о том, что женщина назначила ему встречу. Он это слышал так же, как и я. Я бы на его месте отправил эту женщину подальше. Этак на годик. Но она может послать подальше его самого.
- Думаешь, у них такие отношения?
- Мне так кажется, - уклонился Юферев от подробного ответа.
Подошел официант и молча поставил на стол семгу, коньяк, маслины, на секунду задержался - не будет ли каких новых указаний, заказов.
- Я просил водку, - резковато сказал Кандауров.
- Гость только что выпил коньяк… Я подумал… может быть, он не захочет смешивать.
- Был грех, - кивнул Юферев. - Выпил маленько. Пусть останется коньяк, Костя.
Легонько взмахнув рукой Кандауров отправил официанта.
- С мясом… немного подождать? - спросил официант невозмутимо, будто и не заметил мимолетной вспышки гнева Кандаурова,
- Через полчаса, - сказал Кандауров.
- Грамотные ребята, - одобрительно произнес Юферев.
- Это мой дом, я хозяин, знаю всех, кто у меня бывает. И отвечаю за все, что здесь происходит. Это лучший ресторан города. Человек, у которого есть немного денег и времени… Придет сюда.
- В таком случае скажи мне… Что за дама сидит справа от нас вполоборота…
- В красном платье? - уточнил Кандауров.
- Да, в красном платье и с длинными светлыми волосами.
- Наверное, с кем-то из гостей пришла… Сейчас узнаю! - Кандауров рванулся было из-за столика, но Юферев опять остановил его.
- Костя, - укоризненно проговорил следователь, - если мой опер будет вести себя так порывисто… Я уволю его в тот же день.
- Да, порывистость - это плохо, - согласился Кандауров. Чтобы показать, как проникся словами Юферева, он даже отвернулся от столика, за которым сидела женщина со светлыми распущенными волосами, почти полностью скрывавшими ее лицо. - Это она?
- Не знаю.
- Чем же она тебя привлекла?
- Ничем, - Юферев передернул плечами.
Кандауров некоторое время молчал, глядя в пространство зала, и никто в эти минуты не мог бы определить - куда он смотрит, за кем наблюдает, о ком делает выводы. Пальцы его на белой скатерти мелко вздрагивали, выбивая частую нервную дробь.
- Послушай меня, капитан, - сказал он негромко, все так же глядя в зал полузакрытыми, почти сонными глазами. - Мы договорились работать вместе. Ты что-то имел на уме, я кое-что оставил про запас, не можем же мы выплескиваться друг перед другом наизнанку, до дна, верно?
- Согласен.
- Так вот… Сейчас мы с тобой на задании, как выражаются в твоей конторе.
- А в твоей как выражаются?
- Гораздо проще… Мы на работе. И потому обязаны друг друга поддерживать. Нравится нам это или нет.
Юферев сидел, поставив локти на стол и подперев щеки кулаками. Лицо его от этого сделалось каким-то перекошенным, морщинистым, печальные глаза смотрели на Кандаурова с бесконечной усталостью, будто он заранее знал, что скажет ему этот человек, с которым он оказался за одним столом.
- Саша, ты мне пудришь мозги, - с неожиданной болью сказал Кандауров. - Ничего в жизни я не хочу сейчас больше, чем выйти на этих отморозков. Не знаю, может быть, ты этим занимаешься по долгу службы, может быть, на тебе висит еще дюжина дел, которые для тебя важнее… Но моя жизнь сошлась клином на этих убийствах. Я больше ничего не хочу, у меня нет других желаний, я ушел от всех своих дел. Мне нужно на них выйти. Я не могу допустить, чтобы в моем городе происходило такое…
