Полина Дашкова - Место под солнцем
Двое охранников вошли с хозяином в ресторан, двое остались в машине. Чернокожий швейцар в розовой ливрее с серебряными галунами поклонился почти до земли.
В зале, украшенном рыбацкими сетями, моделями старинных парусников и настоящими почерневшими корабельными якорями в декоративной ярко-зеленой тине, было пусто и тихо. Ни души. Только метрдотель в смокинге и два официанта, одетые в матросские костюмы, стояли наготове, вытянувшись по струнке.
Через минуту к ресторану подъехал темно-вишневый джип. Из него вылез невысокий, крепенький Валера Лунек, одетый так же, как два его телохранителя, — кожанка, джинсы. Никаких перстней и цепей. Жидкие темно-русые волосы подстрижены строгим военным бобриком.
Черный швейцар не стал кланяться до земли. Лунек не любил холопского понтярства.
— Уже здесь, — тихо произнес швейцар, — с ним двое с волынами.
Чернокожий говорил по-русски с легким украинским акцентом.
— Давно приехали? — спросил Лунек.
— Только что.
Голубь сидел, сгорбившись, жадно курил и даже не взглянул на Лунька, когда тот вошел в зал. Они не обменялись рукопожатием, не кивнули друг другу.
— Князь у тебя? — мрачно спросил Голубь.
— Пусть ребята пока шары погоняют, — сказал Лунек, усаживаясь напротив, — нам с тобой лучше наедине поговорить.
— У меня от моих братанов секретов нет, — ответил Голубь.
— Это я уже понял, — усмехнулся Лунек. Длинное лицо Голубя нервно передернулось. Ему не понравилась эта фраза, и тон не понравился, и усмешка.
— Ладно, — кивнул он двум своим громилам, — идите, расслабьтесь.
Когда телохранители обоих авторитетов скрылись за зелеными шторами бильярдной, Лунек тихо произнес:
— Твой Князь замочил Калашникова.
— Он не мочил, — Голубь покачал головой, — и ты это знаешь.
— Зачем звал? — спросил Лунек.
— Не хочу крови. Звал для последнего разговора. Не отдашь казино — будет кровь.
— А не жирно тебе, Голубь? — прищурился Лунек.
— Значит, по-хорошему не отдашь? — медленно произнес Голбидзе.
— Эй, ты никак базарить пришел? — Лунек усмехнулся. — Гляди, поперхнешься. Ты Князя своего хочешь получить? Или мне оставляешь?
— Князя забирай. Я хочу казино.
— И не жалко тебе братана сдавать?
— Он козел. Забирай.
— Вот, значит, как? Козел, говоришь? Нехорошо… А узнают твои земляки, как легко ты сдал Князя? Что будет? Он ведь разговорчивый, особенно со страху. Вдруг не уберегу я его, окажется на Петровке и не только про тебя, про многих начнет звенеть. Со страху. И получится, что сдал ты не его одного.
Узкое лицо Голубя позеленело. Если Нодар Дотошвили заговорит на Петровке, то скажет очень много. Не только о нем, Голубе, но и о нескольких серьезных кавказских авторитетах, с которыми ссориться вовсе не стоит. Князь всех сдаст. И виноват будет он, Голбидзе. Князь — его человек. А уж менты постараются. Безопасность такому свидетелю обеспечат. Это своих, русских, они неохотно ловят, а кавказцев крошат с большим удовольствием.
— Западло это — честных воров операм сдавать, — процедил Голубь сквозь зубы.
— Западло, — кивнул Лунек, — так зачем же ты сдаешь? Твой Князь замочил Калашникова, его вычислили и взяли, он и стал со страху звенеть. Такая вот выйдет неприятность. А я здесь ни при чем. Я операм никого не сдавал и не сдам, а уж своих людей как зеницу ока берегу, не подставляю. В отличие от некоторых, сильно жадных.
Голубь молчал.
— Ну что, Голубок, тяжело мозгами-то шевелить? — сочувственно улыбнулся Лунек. — Не бережешь ты свое здоровье, травку любишь, дурью балуешься. Ладно, время дорого. Насчет казино мы, надеюсь, договорились.
Голбидзе и правда тяжело было думать. Он давно и прочно сидел на игле. Морфий делал свое дело. Соображал некоронованный вор туго. Он привык брать нахрапом, свирепостью, но там, где требовалось хоть немного шевельнуть мозгами, Голубь терялся.
Лунек сделал из Князя заложника, это была хитрая, сложная ловушка. Слишком сложная для Голбидзе. Он понимал: пальбой задачку, предложенную Луньком, не решить. Если он мигнет своим ребятам, они, возможно, и успеют пальнуть первыми. Но тогда уже сегодня Князь окажется у ментов. А этого допустить нельзя.
И ссориться сейчас с Луньком опасно. Придется перетерпеть. Как сказал легендарный вор Цирюль: «Все бывает в жизни, все бывает. Кто терпеть не может, тот умирает». Так что придется перетерпеть.
— Мои люди Калашникова не трогали, — медленно произнес он, глядя в желтоватые, светлые глаза Лунька. — Я такого приказа не отдавал. Может, ты сам его и кончил, а на меня теперь валишь?
Лунек понял, лаврушник не врет. Испугался не так ментов, как своих земляков. Сделал глупость, подставился сам и их подставил. Князь Нодар, при всей своей дурости — ходячая энциклопедия кавказской мафии. Так уж вышло: дурак, а знает много. Лунек сам удивился: стоило лишь слегка нажать — он всех стал закладывать.
К счастью, есть дела, которые одной лишь пальбой не решишь. Иначе такие вот беспредельщики, как этот Голубь, давно перебили бы честную братву. Дурное дело нехитрое.
— Что хочешь за Князя? — спросил Голубь, не поднимая глаз.
— Ничего, — Лунек улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку стула, — пусть у меня пока отдохнет.
Не сказав больше ни слова, Голубь встал, кликнул своих телохранителей и направился к выходу. Громилы выскочили из бильярдной и двинулись за ним.
Во время разговора к еде никто из собеседников не притронулся, оба только курили. У Голубя, как у многих наркоманов, были проблемы с аппетитом. И Валера не стал при нем есть. Как-то не хотелось обедать за одним столом с Голубем.
— А все-таки кто же Глеба-то замочил? — задумчиво произнес Лунек и принялся за холодные закуски.
Валера Лунек покушать любил. Он позвал своих ребят из бильярдной, и все трое долго, с удовольствием обедали. Кухня в ресторане «Креветкин и К°» была отменной. Особенно славились балтийские угри, запеченные в луковом соусе. Лунек предпочитал запивать эту вкусную рыбку не пивом, а легким сухим вином. Угорь слишком хорош, чтобы глушить его грубой пивной горечью. К тому же от пива Лунька сразу клонило в сон, голова дурела. А сейчас надо было хорошо подумать.
Можно ли считать проблему с Голубем решенной? Разумеется, нет. Это пока только первый ход. Луньку удалось вывести чужую пешку, глупого Князя, в свои ферзи. В шахматах так не бывает. А в жизни? В жизни может случится что угодно. Это только кажется, будто существуют какие-то законы, правила, логика. Ничего нет. Хаос, а проще говоря — бардак.
Ну спрашивается, кому понадобился Калашников? Казино «Звездный дождь» — всего лишь малая часть крепкой империи Валеры Лунька. Но в империи должен быть порядок. Оглянуться не успеешь — растащат по кусочкам, сожрут за милую душу свои же.
— Свои… — задумчиво проговорил Лунек вслух, вытянул несколько разноцветных пластмассовых зубочисток, аккуратным рядком разложил на скатерти.
— Ты чего? — спросил с набитым ртом один из охранников.
— Свои, суки… — повторил Лунек.
Охранник, продолжая жевать, наблюдал, как его хозяин перекладывает зубочистки в разном порядке. Охранник не знал, что красненькая, с обломанным кончиком, обозначала убитого Глеба Калашникова, синяя, бракованная, толстая и тупая, — управляющего Гришечкина, желтая — башкирского нефтяного магната Аяза Мирзоевича Мирзоева, зеленая — советника президента Егора Николаевича Баринова… Палочек-зубочисток было семь, все разного цвета. Валера Лунек вертел их, перекладывал так и сяк. Лицо его было при этом серьезным, сосредоточенным, и охранник, не успев прожевать, засмеялся с набитым ртом:
— Ну ты даешь, Лунек, прям как маленький пацан, в натуре!
— Заткнись! — тихо рявкнул Валера, не поднимая глаз.
Охранник не только заткнулся, но даже поперхнулся. Второй, молча куривший рядом, стал колотить его по спине пудовой ладонью.
— Баринов и Толстый, — пробормотал Валера — Толстый и Баринов.
Две палочки, зеленую и синюю, он положил в карман, а остальные поломал и бросил в пепельницу.
— Кофе подавать? — спросил официант.
— Подавай, — рассеянно кивнул Валера. «С Толстым все ясно, — думал он, постукивая тупыми короткими пальцами по скатерти, — мог хапнуть слишком много. Глеб поймал за руку, пригрозил, поставил на место. Он умел это делать очень убедительно, так, что человек чувствовал себя совершенным дерьмом. Мог Гришечкин заказать Глеба? Очень даже мог…»
Лунек был тонким психологом. Он знал, у тихони управляющего нежная душа и болезненное самолюбие. Глебу всегда нравилось подкалывать чувствительного толстяка. У Гришечкина сдали нервы. Достал его Глеб. А если Калашников его еще и на воровстве поймал, и по стенке размазал… Толстый после убийства сам не свой, потеет, бледнеет, руки трясутся. Ведь не с горя же, не от страданий по любимому хозяину… Всем известно, хозяина своего Феликс Гришечкин тихо и преданно ненавидел. Мог заказать сгоряча?
