Роберт Гэлбрейт - Шелкопряд
Шок, резкий, как пощечина, как ушат холодной воды. Немного повозившись, Страйк поднял воротник пальто как можно выше, чтобы закрыть рот и нос. Там, где должно было пахнуть только пылью и старой древесиной, на него хлынул острый химический запах, липнущий к ноздрям и горлу. Страйк сощурился, ощупью нашел выключатель и зажег две голые лампочки, свисающие с потолка. Узкий пустой коридор был обшит деревянными панелями медового цвета. Витые столбики из такого же дерева поддерживали арку высотой в половину стены. На первый взгляд здесь царили покой, благородство и гармония. Но Страйк, приглядевшись повнимательнее, заметил на обшивке стен широкие, вроде как выжженные потеки. Стало быть, все стены были облиты – видимо, в припадке бессмысленного вандализма – едкой, зловонной жидкостью, от которой плавился неподвижный, удушливый воздух. Она уничтожила некогда покрывавший старые половицы лак, лишила налета старины голые деревянные ступени, видневшиеся впереди, и даже попала под потолок: крашеная штукатурка в верхней части стен покрылась обесцвеченными, белесыми пятнами.
Через несколько секунд, когда Страйк приноровился дышать через плотный габардиновый воротник, ему пришло в голову, что для необитаемого строения в доме слишком тепло. Отопление было включено на полную мощность, отчего невыносимый химический запах, который мог бы развеяться на холоде, сгустился до предела.
Под ногами зашуршала бумага. Опустив взгляд, Страйк заметил ворох рекламных листовок с предложениями доставки блюд и еще конверт, адресованный АРЕНДАТОРУ/УПРАВЛЯЮЩЕМУ. Страйк поднял конверт с пола и нашел в нем гневное, написанное от руки требование соседей устранить запах.
Оставив эту записку лежать на коврике в прихожей, Страйк двинулся по коридору и стал отмечать для себя все дефекты поверхностей, образованные разбрызганным химическим составом. Слева была какая-то дверь; он толкнул ее. Темная, пустая комната не пострадала от этого вещества. На первом этаже оказалось еще только одно помещение – обшарпанная кухня, также без мебели. Здесь, напротив, химический дождь не пощадил ничего и пролился даже на половину буханки черствого хлеба.
Страйк пошел наверх. Тот, кто втаскивал или, наоборот, спускал по ступеням объемистую канистру с беспощадной, едкой жидкостью, постарался облить все, что только возможно, даже подоконник на лестничной площадке, да так, что краска вздулась пузырями и отслоилась.
На втором этаже Страйк остановился. Даже через толстую ткань воротника он почувствовал какой-то другой запах, неподвластный жгучему промышленному химическому составу. Сладковатый, гнилостный, тухлый: запах разлагающейся плоти.
Дергать две ближайшие к нему закрытые двери Страйк не стал. Вместо этого, не выпуская из рук злосчастный пластиковый пакет с бутылкой именинного виски, он медленно пошел по следам злоумышленника, которые тянулись еще выше, по следующему лестничному пролету, где даже резные балясины лишились своего воскового блеска. С каждой ступенькой трупный запах крепчал. Страйку вспомнилось, как в Боснии они загоняли в землю длинные шесты, а потом вытаскивали и нюхали заостренные концы – это был верный способ обнаружить массовые захоронения. Поплотнее прижав воротник к губам, он поднялся на последний этаж – в студию, где в Викторианскую эпоху работал художник, которому был на руку неизменный северный свет.
Если Страйк и помедлил на пороге, то считаные мгновения: он лишь поддернул вниз рукав сорочки и закрыл кисть руки, чтобы не оставить отпечатков на деревянной двери.
Не считая слабого скрипа дверных петель – тишина, потом ленивое жужжание мух.
Он ожидал увидеть смерть, но не такую.
На полу валялась туша, какие мясники подвешивают на железных крюках: перевязанная веревками, зловонная, выпотрошенная – ни дать ни взять забитая свинья.
Только в одежде.
Труп лежал под высокими балками, залитый светом из огромного стрельчатого окна в романском стиле. Притом что это было частное жилище, а за оконными стеклами проносился по слякоти городской транспорт, Страйк, едва сдерживая дурноту, ощущал себя как в оскверненном храме, где совершилось ритуальное убийство.
Вокруг разлагающегося тела, похожего на гигантский окорок, стояло семь столовых приборов. Торс был распорот от горла до костей таза, и Страйк уже с порога увидел зияющую черную полость. Внутренности словно кто-то выгрыз. Одежда и кожа, облитые кислотой, усиливали зловещее сходство с адской копченостью. Кое-где поблескивала уцелевшая плоть, с виду почти жидкая. Разложению способствовали четыре включенных обогревателя.
Сгнившее лицо оказалось у окна – дальше всего от Страйка. Он разглядывал его, щурясь и стараясь не дышать. На подбородке желтел клок бороды; еще можно было кое-как различить одну выжженную глазницу. Не раз видевший смерть и увечья, Страйк еле-еле сдерживал рвоту, задыхаясь в химических и трупных миазмах. Он повесил пластиковый пакет на мощную руку, достал из кармана мобильный и, не заходя в комнату, сделал снимки с различных ракурсов. Затем попятился, дождался, когда сама собой захлопнется дверь, которая, впрочем, не отсекла густую вонь, и набрал 999.
Больше всего Страйку хотелось опрометью броситься на свежий, чистый после дождя воздух, но спускаться приходилось медленно и осторожно, чтобы не упасть. На улице он остановился в ожидании полицейских.
17
Покуда пьешь, смакуй букет:
Вина в загробном мире нет.
Джон Флетчер.Кровожадный брат, или Ролло, герцог НормандскийПо требованию Центрального управления полиции Страйк уже являлся в Новый Скотленд-Ярд. В прошлый раз ему, как и теперь, пришлось давать показания насчет трупа, и сейчас, когда после длительного ожидания в допросной боль в колене слегка утихла от вынужденной неподвижности, детективу пришло в голову, что накануне того случая он тоже провел ночь с женщиной.
В каморке размером со средний офисный шкаф мысли Страйка, подобно мухам, вились вокруг непотребной гниющей плоти, обнаруженной им в художественной мастерской. Его не отпускал ужас. За годы службы он видел мертвые тела с кошмарными следами попыток замаскировать учиненные зверства; он видел обезображенных и расчлененных мужчин, женщин и детей; но то зрелище, которое предстало перед ним в доме номер 179 по Тэлгарт-роуд, оказалось не похожим ни на что. Это злодеяние граничило с разнузданным, тщательно продуманным садистским спектаклем. И уж вовсе невыносимо было прикидывать, в какой последовательности выплескивали кислоту и потрошили туловище: может, жертву сперва пытали? Когда были расставлены столовые приборы: после смерти Куайна или до?
Просторную сводчатую комнату, где лежало тело Куайна, сейчас, вне сомнения, наводнили люди в защитных костюмах, занимающиеся сбором улик. Страйк многое бы отдал, чтобы оказаться сейчас рядом с ними. Сидеть сложа руки после такой находки было для него невыносимо. Его терзала профессиональная ревность. Полицейские сразу оттерли его в сторону, выставили каким-то праздношатающимся, который случайно увидел последствия разыгравшейся там сцены (слово «сцена», внезапно подумал он, точно отражало самую суть: связанное веревками тело, оставленное на свету, под гигантским, почти церковным окном… жертва, принесенная темным силам… семь тарелок, семь ножей, семь вилок…).
Матовое оконное стекло допросной позволяло разглядеть только цвет неба: сейчас – черный. В этой клетушке Страйк уже извелся от безделья, но к нему так никто и не возвращался, чтобы завершить допрос. Трудно сказать, почему его так долго мурыжили: то ли в чем-то подозревали, то ли просто из вредности. Естественно, тот, кто обнаружил труп с признаками насильственной смерти, должен быть допрошен с предельной тщательностью: такой человек нередко знает больше, чем говорит, а порой даже знает все. Однако Страйк, распутавший дело Лулы Лэндри, можно сказать, посрамил Центральное управление полиции, которое с апломбом констатировало самоубийство. Страйк был не склонен к параноидальным подозрениям в адрес коротко стриженной женщины-следователя, которая только что вышла из допросной: вряд ли она ставила перед собой цель помотать ему нервы. Но вместе с тем он не считал, что ее сослуживцы непременно должны тянуться к нему такой чередой: одни – просто поглазеть, другие – отпустить какую-нибудь колкость. Напрасно они думали, что такими подходцами могут вывести его из равновесия. Спешить ему было некуда, а предложенный ужин оказался вполне съедобным. Еще бы сигарету – и вообще кайф. Следачка после часового допроса предложила ему выйти во двор (естественно, под охраной) и покурить под дождем, но инерция и любопытство приковали Страйка к месту. На полу возле его стула стоял все тот же пакет. Если ожидание затянется, думал Страйк, можно будет откупорить подаренную бутылку, тем более что перед ним поставили высокий пластиковый стакан с водой.
