Евгения Михайлова - Апостолы судьбы
— Все прекрасно, только где ты все-таки была, если не секрет? Кстати, Чарли сейчас отгрызает офигительный страз Сваровски с подола твоей юбки. Ты для нас так вырядилась?
— Праздника захотелось. Одинокого, грустного праздника. И я его себе устроила. Слушай, вот еще осталась бутылка старого красного французского вина. Открой ее, пожалуйста. Точно такую же бутылку я выпила однажды ночью после того, как закрыла дверь за любовником, сказав ему, что меня каждую ночь тошнит от него в постели. Так прямо и обрисовала: у меня угрожающий токсикоз от твоего тела, запаха, движений. Я все время боюсь родить лягушонка, который подрастет и спросит: как же тебя угораздило найти мне такого папашу?
— А ты бы ответила своей кровинушке: гордись, лягушонок, твой отец был космонавтом. — Дина отодвинула в сторону бутылку, положила ладонь на локоть Алены. — Мы сейчас, конечно, выпьем и поговорим о всякой ерунде, и пошутим. Только одну задачу давай решим сразу. Закроем все, что в открытом виде болит. Во-первых, тебя не тошнило от того любовника, а совсем наоборот: ты прогнала его потому, что он был тебе слишком нужен. И во-вторых, ты сегодня пообщалась с Игорем и наслушалась всласть про его любовь к Кате. У него это всегда было главной темой. А теперь тебе надо чем-то полечить свою расцарапанную душу. Как же тебя угораздило? Не так чтобы очень красивый или слишком умный, Катьку он действительно обожает до невозможности. И вообще это скучный домашний однолюб, зануда, совершенно тебе не подходящий. Ты же яркая, сильная, неординарная… — Дина замолчала, потому что Алена приложила палец к ее губам.
— Не надо, Диночка, я знаю все, что ты скажешь. Кстати, тот, кого я выгнала, тоже был занудой. И однолюбом. Представляешь, как смешно! Он тоже любил свою жену. И у них имелся ребенок. А я своего малыша в прямом смысле выплакала. Четырехмесячный выкидыш с ручками, ножками, пальчиками захлебнулся в моих ядовитых слезах и выплыл уже мертвым. Вот с тех пор я такая эффектная, сильная, экстравагантная. Мужики у меня — да что я тебе буду рассказывать, сама знаешь — не мужики, а мэны, мачо, хрен их срачо…
— Алена!
— Извини, подруга, сорвалось. И голубая кровь, бывает, сбой дает. Кстати, о крови. Профессор Тарков, умнейший, между прочим, человек, рассказал мне научный детектив о похождениях дефектного гена. Он долго-долго прячется у совершенно нормального человека. Потом этот нормальный встречает не менее нормального, и у них все замечательно, здоровые дети, которые в свою очередь находят здоровых людей. Вроде бы хорошая, благополучная жизнь могла бы продолжаться вечно… Но тут вдруг у кого-то появляются младенцы с поросячьими хвостиками, как это было у Маркеса. И оказывается, что жизни как таковой не было. Было просто сто лет одиночества. Как тебе такая философская трагедия?
— Как надо. Только мне все более ясно, что ты не ждала момента, чтобы распить со мной бутылку этого чудесного вина. Ты самым свинским образом где-то налакалась водки. И теперь мы поступим так: ты примешь ванну, выпьешь горячего молока с медом и парой легких таблеток снотворного и поспишь. Начинай. А мы с Чарли еще выйдем погулять минут на пятнадцать. Топика будить не станем. Согласна?
— Ради бога! Для тебя — абсолютно все. Ты даже можешь меня попросить прыгнуть на люстру и раскачивать ее, чтоб на вас дул легкий ветерок. Я обучаема как шимпанзе…
Ванна, молоко, снотворное не понадобились. Алена уже храпела на диване, когда Дина с Чарли вернулись. Топик сидел на ковре и удивленно к ней принюхивался. Дина открыла бутылку красного вина и выпила целый бокал. Почему все так сложно? Дефектные гены, поросячьи хвостики и роковая склонность влюбляться в тех, кто Уже кому-то принадлежит. Спи подольше, бедная сестрица Аленушка. Без козленочков наша жизнь, видимо, невозможна.
Глава 13
Женя третий день ждала звонка Артема. Сама не звонила, потому что знала, как он занят. В одном международном сборнике опубликовали его курсовую работу, она попалась на глаза профессору Флоридского университета, и тот приехал в Москву, для того чтобы встретиться с талантливым студентом физтеха. Женя знала, насколько исчезает для Артема все остальное, когда он занят своим главным делом — океанологией. Она просто вдруг поняла, как ей тяжело быть для него всего лишь «остальным». Ей было не до музыки, не до подруг, не до еды, питья. Она осваивала новую науку под названием «жизнь не мила». Она не читала, не лежала, не сидела, не стояла, не ходила по комнатам. Просто находила себя в состоянии невесомости то в одном месте квартиры, то в другом. И везде было больно дышать. Только тетрадка со стихами притягивала взгляд. Женя открыла ее на чистой странице и, не зажигая настольную лампу, не зная, что хочет написать, просто следила за своей рукой, набрасывающей слова на листке. Потом прочитала, как будто это написал кто-то другой.
О впечатленье спрашивать боюсь.
Тебе давно со мной все ясно.
И, уходя, опять не оглянусь,
Хотя могу оглядываться классно.
Я побросала все к твоим ногам,
Что только можно. Нету впечатленья.
Легла сама. Презренная мадам,
Твое искусство — самообольщенье.
Я некрасива. И нехороша.
Неинтересна и неприхотлива.
И это знаю. И моя душа
Ничуть не меньше внешности тосклива.
Сказать тебе — я тайну берегу.
И ты еще попомнишь, право слово,
Я очень сильно нравиться могу,
Когда люблю кого-нибудь другого.
Женя закрыла тетрадку, небрежно бросила ее на стол и подошла к зеркалу. Бледное лицо. Глаза такие больные, что ими просто неприлично смотреть на людей. Как ужасно — отражаться в зеркале, не желая того. Женя испугалась собственной мысли. И метнулась в прихожую, набрала номер. Трубку сразу же подняли, Женя услышала голос мамы, а не секретарши.
— Я слушаю тебя, доченька.
— Мне как-то не по себе, мама.
— У тебя что-то болит?
— Да, но не в том смысле. Я не больна. — Я понимаю. Но не будем сейчас об этом говорить. Просто послушай меня. В шкафчике в ванной есть розовый мешочек с травами. Возьми его и положи в ванну. Налей горячую воду, какую сможешь терпеть. Полежи десять-двадцать минут, пока тебе не покажется, что ты хочешь спать. По- еле этого выходи. На кухне в золотом китайском слонике есть зеленый чай с жасмином. Завари пару ложек, добавь гречишного меда, выпей минуты через три небольшими глотками. Затем возьми плед на диване, иди к себе в комнату, положи плед на свое одеяло…
— Но у нас тепло.
— Сделай так. Ты можешь замерзнуть. Только сначала возьми у себя в шкафу голубую фланелевую ночную рубашку с длинными рукавами, надень после ванны, хорошенько закутайся в халат. — Жене вдруг стало казаться, что голос матери звучит глуше, отдаляется. — Сделай так, как я говорю. Ты проснешься, когда я вернусь.
После ванны, которая странно приятно обессилила Женю, лишив даже способности на чем-то сосредоточиться, в квартире стало явно прохладно. Женя включила электрический чайник на кухне, пробежала в свою комнату, достала голубую мягкую рубашку и, надевая, с удовольствием вдохнула запах чистоты и теплоты, как будто по рубашке только что прошелся горячий утюг. Затем босиком прошлепала на кухню, взяла фарфорового, покрытого позолотой слона, заварила в большой чашке чай, добавила ложку темного, с лучиками солнца меда, медленно размешала, вдохнула аромат и почувствовала, какой легкой сделалась голова. После первого же глотка Жене стало спокойно, после второго кухня показалась ей как никогда уютной и защищенной. Она медленно допила чай, несмело отодвинула занавеску, увидела двор, продрогший в непогоде, и улыбнулась. Ей было хорошо, она думала о том, какой теплый пушистый плед лежит на диване, как надежно она сейчас спрячется под ним и пуховым одеялом. Женя с наслаждением зевнула, потянулась. Легкий плед она уже тащила до кровати по полу, так отяжелели у нее руки, и ей это нравилось.
Длинные ресницы быстро сомкнулись, опустились на щеки, которые начали медленно розоветь. Женя облизнула губы. Ей снился горько-сладкий вкус гречишного меда. Она была в каком-то невиданном месте: у горячего луча, светившего ей в лицо, был запах пряных трав или смолы. Женя оглянулась в поисках солнца, но вдруг увидела огромный камин, обложенный красными кирпичами. В нем металось и благоухало розовое пламя. Женя свернулась клубочком и поплыла вместе с этим пламенем, и одеялом, и пледом. Потому что это был корабль… Женя, не открывая глаз, не просыпаясь, прижала ладони к лицу, чтобы поймать свой радостный вздох. И услышала издалека тонкий певучий голос.
Не считай корабли миражами.
Паруса на закате горят.
И обрушится счастья цунами
За один твой ласкающий взгляд.
Это был ее, Женин, голос. Она узнала его.
