Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека
— Бред! — в сердцах воскликнул Вилен.
— Да, поповские сказки, — поддержала молодого супруга Лера.
— Друзья мои, я стараюсь не давать оценок — лишь рассказываю философскую доктрину мыслителя, которого ценили, надо сказать, Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский, а Циолковский так прямо провозглашал себя его последователем.
— Да как же можно всех, ранее живших, воскресить?! — воскликнула Галя.
— А вот это и есть, — Флоринский уставил на нее свой перст указующий с обломанным ногтем, — согласно Федорову, основная цель и оправдание жизни всего человечества: воскресить всех когда-либо живших. Всех отцов.
— Зачем все это делать? — воскликнул пораженный Владик, слегка пришибленный довольно мрачной и отчасти пугающей перспективой всеобщего воскрешения мертвецов.
— Как — зачем? Это наш долг перед ними, ушедшими. И, в свою очередь, залог нашей с вами будущей вечной жизни. Которую даст человечеству не религия, не Христос. Оно, человечество, повторяю, добьется воскрешения само, благодаря своим научным и инженерным достижениям. Мы, все люди, достигнем новой, вечной жизни!
— Чушь какая-то, — фыркнула Лера.
— Не могу поверить, что когда-нибудь наука и впрямь сумеет воскрешать, — покачал головой Владик.
— Да и куда все воскрешенные поместятся? — со смехом вопросил Вилен. — Земля-то не резиновая!
— Вот именно, дорогой мой молодой друг! Для того-то, по Циолковскому, и потребна наша профессия, и все эти ракеты, и космонавтика. Ими мы занимаемся как раз для того, чтобы впоследствии расселить по Вселенной всех воскрешенных нами отцов! И для того, чтобы по-настоящему освоить космос, изменится и сам человек! Смотрите, как нерационально он пока устроен! Ему надо потреблять кислород, выводить из организма углекислый газ, а еще еда и вода, нормальная температура и влажность. В то же время, заметьте, гораздо более примитивным существам — растениям! — для питания совершенно не нужно ничего ни жидкого, ни твердого. Они поглощают чистый солнечный свет! Так неужели, спрашивает себя Циолковский, мы, люди, такие могучие и умные, не можем со временем освоить непосредственный фотосинтез? И обходиться без запасов воды и пищи? А потом, постепенно, сумеем и без кислорода. А раз человекам не нужны будут вода, еда и кислород — зачем тогда нам нужны дыхательный аппарат, пищеварительный, выводящий? Мы, с помощью науки, которая будет совершенствовать человека, превратимся в мыслящие, светящиеся сгустки материи, носящиеся в безвоздушном пространстве. Именно таким видится Циолковскому наше, всего человечества, будущее. Чем не бессмертные души? И никакие церковники для того, чтобы достичь вечной жизни, не нужны! Нужен прогресс!
— Не могу поверить! — со смехом помотал головой Вилен. — Неужели Константин Эдуардович такой бред писал?!
— Еще как писал, юноша, — заверил Кудимова Флоринский. — Сходите в Ленинскую библиотеку, там его труды имеются, и в открытом доступе.
— Даже у великих людей бывают свои завихрения и заблуждения, — припечатала Лера.
— А я для того и рассказываю вам, о прекрасные девы и мужественные молодые люди, чтобы вы относились критично ко всему, что вкладывают вам на лекциях и семинарах ваши учителя, — тонко улыбнулся Юрий Васильевич, и непонятно было, к чему он призывает критично относиться: к самому себе, а также к Циолковскому и явному реакционеру Федорову? Или к другим учителям молодежи, включая преподавателей с кафедры научного коммунизма, а также Маркса с Энгельсом и Ленина со Сталиным?
Владик меж тем заметил, что исподволь дирижирующий застольем Вилен подливает всем, но в большей степени — своей свежеиспеченной жене Лере, а также Радию и Жанне. Споить он их, что ли, хочет?
Вскоре Флоринский спохватился, что разговор принял чрезмерно философский оборот, и предложил тост за прекрасных дам. Спонтанная выпивка понеслась своим чередом. Вскоре сильная половина компании заговорила о футболе. Обсуждали прошедший летом чемпионат мира и выступление на нем советской команды.
— Эх, был бы Стрельцов в сборной, — воскликнул Радий, — мы бы всех надрали, и даже бразильцев!
— Не надо зазнаваться, пить и уголовные преступления совершать! — сурово заметил Вилен, намекая на то, что перед самым отъездом на чемпионат против Стрельцова возбудили дело за изнасилование и посадили.
— Ах, молодой человек, — развел руками Флоринский, — неужели вам непонятно, что Стрельцова подставили, чтобы остальным талантам, и не только футбольным, в нашей стране неповадно было вылезать за средний уровень?
— При чем здесь средний уровень, если он девушку изнасиловал! — вскричал Вилен.
— Эх ты, Виленчик! — презрительно протянул Радий. Было видно, что он уже изрядно поднабрался. — Комсомольская ты душа! Всему веришь, о чем центральные газеты пишут? Ах, прочитайте фельетон Нариньяни. Ах, Стрельцов зазнался! Ах, к ногтю его!
— Да, Стрельцов давно по лезвию ходил, — заметил Флоринский. Он тоже явно был нетрезв. — Я видел фотографию, еще февральскую, как его мусора отмудохали. А та девка, что заявление на него в ментовку накатала, в тот вечер при всех целовалась с ним, на коленках у него в такси сидела. И дать за такое двенадцать лет тюряги?!
Богатырша Лера демонстративно зазевала. Спросила с вызовом:
— Вы спать думаете? Завтра чуть свет вставать!
Хозяин спохватился. Троим девочкам он отвел бывшую супружескую кровать в своей прокуренной спальне. Лера улеглась первой. Жанка с Галей умотали в ванную.
А на кухне Радий продолжал разоряться, и Владик заметил, что тот пьян не просто сильно, а очень сильно — настолько, что назавтра и не вспомнит, что говорил, что творил.
— Ты, Вилен, Слон ты туповатый, — нес ахинею он. — Ты весь у нас такой туповатый-чудаковатый. Всему веришь, что в газетах пишут, а ведь сам поступаешь явно не по-ком-со-моль-ски.
— А как я, интересно знать, поступаю?
— Комсомолец должен идти туда, куда зовет его партия. И пламенное его сердце! Вперед, в Сибирь, на целину! А ты? Женился на москвичке, заришься на тепленькое местечко? В столице, у молодой жены под боком?
— Отстань, Радий, уши вянут тебя слушать.
— Давай, Радик, мы пойдем, тебя уложим, — вступил Владислав. Его поддержал Флоринский.
— Ага, положите меня с Лерой, — глумился пьяненький Радий. — Я ей все расскажу, как к ней муж ее молодой относится и насколько крепко любит.
— Ты! — схватил его за грудки Вилен. — Утомил ты меня! Сейчас я тебе весь хлебальник раскурочу!
— Уйди, Вилен!
Владик стал отрывать Кудимова. Флоринский взялся за Радия. Вилену только и удалось, что шлепнуть соседа ладонью по щеке. Наконец друзей разняли, и Владик с хозяином довели перебравшего Рыжова до дивана в гостиной. Ноги его заплетались.
Флоринский увещевал его, дудел в ухо пьяному:
— Давай, ложись, первым среди всех будешь, лучшее место, у стенки, займешь.
Радия уложили прямо в одежде, хозяин укрыл его пледом.
— Что ж я так упился? — риторически спросил с тахты парень. — Пришлите ко мне Жанну, — и тут же уснул.
Флоринский и Владик вернулись на кухню. Вскоре к ним, Вилену и Жоре присоединились Жанна с Галей.
— Пойдемте погуляем, — вдруг предложил Вилен. — Повыветрим этот бред.
Пройтись согласились Владик и Галя с Жанной. Погода весь день стояла теплая и без дождя. Не холодно было и теперь. В рабочем поселке горели редкие фонари. Светили кое-где окна домов, трех-, четырехэтажных.
Галя и Владик ушли вперед.
Владик теперь уже, пожалуй, любил Галю. Он всегда обмирал, когда видел ее в толпе — как она шла ему навстречу. Сердце его пело, когда она просто была рядом, ему даже не обязательно было обнимать, целовать или дотрагиваться до нее. Ему хватало того, что она рядом, и он может свободно, без помех с ней разговаривать, и она благосклонно принимает его ухаживания.
И еще он ревновал ее, а так как никакого реального мужчины-соперника на горизонте не наблюдалось, Владик ревновал ее к небу — к прыжкам. А вместе с прыжками — у нее там, на аэродроме, была своя компания, свой досуг, совсем другие парни. Много раз Владик просил взять его с собой, но она всякий раз отвечала категорическим отказом и даже не была в силах объяснить, почему. «Я не знаю, отчего, но я не могу пригласить тебя туда. Это будет как-то нехорошо, неправильно».
Владик готов был отправиться в аэроклуб заниматься сам, однако никакой тяги к небу не испытывал, а учиться парашютизму единственно ради того, чтобы однажды утереть нос Галине, не было ни времени, ни сил.
— Расскажи мне о той девушке, — вкрадчиво попросила Галя, взяв парня под руку.
— Какой? — искренне не понял Иноземцев.
— А той, с которой ты сегодня шел. О Марине.
— А что о ней рассказывать? Подкармливает она нас.
— «Нас» или тебя лично?
