Полина Дашкова - Херувим (Том 2)
- Добрый вечер, мадемуазель Ирен, - поздоровался с ней пожилой портье по-французски.
- Здравствуйте, Базиль, - кивнула она,- как поживаете?
- Мадемуазель, меня зовут Василиус, - смущенно улыбнулся старик.
- А по-французски Базиль. У меня в Лионе есть двоюродный дедушка, он очень похож на вас. Его тоже зовут Базиль.
- Передайте ему поклон от меня. Вот ваш ключ, мадемуазель.
- Спасибо. Спокойной ночи.
Она бросила ключ в сумочку, не стала вызывать лифт и направилась к тому выходу, который вел к пляжу.
- Мадемуазель Ирен, - окликнул ее портье, - если вы хотите искупаться перед сном, то лучше сделать это в бассейне. Море неспокойное, а у спасателей кончился рабочий день.
- В бассейне в воду добавляют хлор, он сушит кожу. Я люблю волны, объяснила она, тряхнув длинными пепельными волосами.
Оказавшись на пустынном пляже, она скинула босоножки, оставила их на песке у лежака, босиком ступила на прохладные камни длинного пирса, медленно добрела до края, села, спустив ноги.
Гигантская алая луна висела у горизонта, окруженная огненными клочьями мелких перистых облаков. По лиловой воде к пирсу шла кровавая лунная дорожка. Волны с мягким шипением щекотали ее ступни. Ветер трепал длинные волосы, такие светлые и блестящие, что в них вспыхивали алые лунные блики.
Девушка достала из сумки мобильный телефон, набрала номер с международным кодом и, перекрикивая шум моря, звонко пропела в трубку:
- Привет, Юраша! Это я! Мне кажется, он остался здесь.
- Кажется, или точно? - спросил ее тяжелыйхриплый бас.
- Я почти уверена. Пусть проверят, прилетел ли он в Москву. Могу спорить, что нет.
- Хорошо. На что мы спорим?
- На десять щелбанов по лбу.
- Это нечестно, - бас ласково рассмеялся, - мы всегда спорили на щелбаны, ты била меня всерьез, а я тебя понарошку. Ладно, рассказывай, как все прошло?
- Как всегда, на пятерочку.
- Что наш пациент?
- Пациент в агонии. Думаю, он уже скоро созреет. Он кинулся на меня в аэропорту с воплями. Я позвала полицию. В общем, всем было весело. Правда, сейчас мне кажется, что мы с тобой немного перебарщиваем. Если он свихнется, его чистосердечное признание никто не станет слушать. А если повесится, тем более.
- Записку успела подложить?
- А как же! Скандальчик мне только упростил задачу. Но все-таки он никуда не улетел.
- Ты узнавала, он зарегистрировался на рейс?
- Нет. Я решила, что после нашего бурного общения в присутствии двух офицеров полиции этого делать не стоит.
- Ну, в общем, правильно. Ты на пляже?
- Да, а что?
- Купаться собралась?
- Естественно!
- Не вздумай, Ирка. Я тебе не разрешаю. Слишком сильные волны. Я слышу. И вообще, отправляйся в номер, ложись спать. У тебя был тяжелый день.
- А вот хрен тебе, Юраша, - засмеялась она и показала язык огненной луне, - сначала я поплаваю, а потом уж пойду спать. Все, целую, обнимаю, спокойной ночи.
- Позвони мне из номера перед сном! --прогудел бас.-Я буду волноваться!
Она не ответила, отключила телефон, убрала его в сумку, встала, скинула льняное белое платье, трусики, заколола длинные шелковистые волосы, нагишом бросилась с пирса в густые алые волны и поплыла широким красивым брассом.
* * *
Наталья Марковна вздремнула в самолете и проснулась, когда объявили посадку. Несколько минут она сосредоточенно вглядывалась в заострившийся профиль мужа. Голова его была запрокинута, рот приоткрыт, синеватые веки сжаты некрепко, и в тонких щелках виднелись белки глаз. Она перестала дышать. Убеждая себя, что просто застегивает на нем ремни безопасности, и больше ничего, она склонилась над ним, прижала ухо к его груди и выдохнула, только когда услышала тяжелый неровный стук его сердца.
- Володенька, проснись, мы садимся,- прошептала она ему на ухо.
- Да, да Наташа, я уже не сплю, - он открыл глаза, - попроси водички.
- Что, ты хочешь принять лекарство? Так скоро?
- Нет, не волнуйся. Просто попить. Стюардесса, подавая воду, задержала любопытный напряженный взгляд на лице генерала и с профессиональной участливой улыбкой спросила:
- Вам нехорошо?
- Почему вы так решили? - зло рявкнула Наталья Марковна. - С ним все нормально!
- Наташа, - прошептал генерал и погладил ее по руке, - спокойней, спокойней.
Она понимала, что нельзя так болезненно реагировать на те особенные взгляды, которые теперь постоянно преследуют ее мужа. Но ничего не могла с собой поделать. Она злилась на людей за то, что они так смотрели на Володю. На лице его все отчетливее проступала печать болезни. А если быть до конца честной, то печать смерти. Люди чувствовали это и смотрели, словно пытались прочитать в его воспаленных глазах, в складках смертельно бледной кожи жуткую, но жгуче интересную тайну.
В их взглядах было много всего - любопытство, недоумение, страх, брезгливость. Иногда, очень редко, - жалость. В обычном суетном потоке жизни лицо ее мужа напоминало им о том, о чем они помнить не желали и в общем правильно делали.
"Не смотрите, не надо! - кричала про себя Наталья Марковна. - Ничего интересного для вас, это к вам пока что не относится, вы здоровы, живы. Радуйтесь, и дай вам Бог, только не смотрите так!"
- Будьте добры, принесите простой воды, без газа. Эту я выпью сама, а моему мужу, пожалуйста, без газа, - попросила она девушку и заставила себя приветливо ей улыбнуться.
Самолет плавно шел на посадку. В иллюминаторе показались разноцветные огни, огромная россыпь огней. Наталья Марковна любила возвращаться в Москву ночью именно из-за этой таинственно мерцающей красоты. Каждый раз она припадала лицом к ледяному стеклу и на время посадки становилась маленькой девочкой, сладко волновалась, начинала верить, что дома ждет ее что-нибудь необыкновенно хорошее, щурилась на легкий иней, которым было покрыто снаружи стекло иллюминатора. Ей нравилось думать, что ледяное кружево надышали на стекла невидимые ангелы на высоте пять тысяч метров. Эти фантазии потом оседали на дно души, и сухой осадок был чем-то вроде топлива для дальнейшей жизни.
Громадина самолета дважды приближалась к земле, но разворачивалась и вновь шла вверх, огни терялись, таяли, за круглым окошком опять был мрак.
- Наташа, я должен предупредить тебя, - сказал генерал, склонившись к ее голове.
Она услышала только хриплый гул его голоса и не могла разобрать ни слова. У нее сильно заложило уши.
- Что, Володя?
- Там, в Москве... это важно, ты должна быть готова... Миша Райский придумал...
- Я ничего не слышу, - она сморщилась и помотала головой, - говори громче, не слышу.
Но громче он не мог.
Наконец самолет сел. По всем салонам прокатилась волна благодарных аплодисментов. Уши у Натальи Марковны были все еще заложены, голова гудела, в глазах застыла радужная рябь.
Обычно, как только садился самолет, Владимир Марленович включал свой мобильный, однако на этот раз забыл.
Полковник Райский рассчитал все по минутам, поставил его номер на автодозвон, чтобы напомнить, предупредить, избежать недоразумений, но тщетно.
В салонах нарастала суета, приятный женский голос по радио умолял всех оставаться на местах до полной остановки двигателей.
К их креслам подошла стюардесса, почтительно склонилась к генералу и произнесла в полголоса:
- Владимир Марленович, машина ждет на летном поле. Давайте я провожу вас.
Они ступили на трап, в лица им ударил теплый сильный ветер. В ярком свете прожекторов генерал сразу узнал черный "Мерседес", принадлежащей службе безопасности банка. От машины отделился мужской силуэт и направился к трапу.
Генерал и генеральша спускались медленно, тяжело. Первой шла Наталья Марковна.
Человек внизу ждал их, задрав голову. Половина его лица была закрыта темными очками.
- Володя, кто это? - тревожно спросила генеральша, повернувшись к мужу. Почему он в очках?
Но генерал не услышал. Он через ее голову вглядывался в смутное лицо незнакомца, пытаясь понять, кого из ребят прислал Плешаков и почему этот парень ночью напялил темные очки.
Наталья Марковна опять повернулась к мужу, оступилась на нижних ступеньках трапа, чуть не упала. Человек в очках подхватил ее, другую руку подал генералу.
Гудели двигатели, отчаянно ревел ветер, ничего не было слышно. Сверху стали спускаться пассажиры, толпа приближалась. Человек в очках повел их машине. Наталья Марковна все еще сжимала его руку и пыталась заглянуть в лицо, но видела только круглый затылок, светлый ежик волос, угол скулы, черную тонкую дужку очков, причем видела довольно смутно, сквозь радужную ледяную паутину.
Он шел, повернувшись к генералу, и что-то объяснял ему на ухо. Генерал кивал в ответ. На полпути к "Мерседесу" они остановились. Генерал быстрым движением снял с него темные очки, и оба повернулись к ней, пытаясь что-то сказать, но уши ее все еще были заложены. Она помотала головой, растерянно пожала плечами, и вдруг сердце ее дико, страшно заколотилось, ноги стали ватными, она покачнулась и, заглушая ветер и рев двигателей, крикнула:
