Назим Зейналлы - В Париж на поминки
Мой оправдательный монолог перебил звонок. Я стиснул зубы, взял бокал с вином и поставил на вибрирующий мобильник. Фуад убрал подпрыгивающий бокал, поднял мобильник и произнёс отсутствующим голосом:
− Слушаю.
− Малик, это ты? − раздалось голос Сафуры.
Я подпрыгнул, будто в меня воткнули булавку и, сшибая всё что было на столе, выхватил телефон из рук Фуада.
− Сафа!
Несколько минут телефон молчал, потом раздался голос Сафы:
− Вы что, посуду бьёте?
− Нет, всё нормально, − лихо соврал я.
− Я что, глухая? Ребята, перестаньте буянить. У вас могут быть неприятности.
− Сафа, просто бокал с вином упал со стола и ничего больше.
− Вы меня не обманываете? Я уже начинаю беспокоиться за вас.
− Сегодня прилетим, в крайнем случае, завтра утром.
− Хорошо, я жду вас.
Я в сердцах брякнул мобильник об стол.
− Ты, наконец, сядешь? Люди смотрят на нас. Сядь,− твёрдо заявил я.− Вот так лучше, господин миллионер, и не делай такое кислое лицо. Я азартный человек-игрок. Что делать? Улыбнись! Смотри, как одеты люди вокруг, а ты как выглядишь? Прямо сейчас поедешь, пускай тебя прилично оденут.
Я огляделся, повернулся к официанту, собирающему битую посуду, и указал на модно одетого молодого человека, стоящего около колоны:
− Кто этот парень?
− Сын хозяина
− Можешь его позвать?
Он удивлённо и внимательно посмотрел, но как вышколенный официант знал, просьба клиента − закон. Молодой человек, выслушав официанта с улыбкой, подошёл и представился:
− Амир, чем могу служить, эфенди?
− Мы приехали из Баку. Я хочу также одеть моего брата, − и указал на Фуада. − Не поможете нам?
− С удовольствием.
Я извлёк бумажник и вытащил две тысячи евро.
− Тогда возьмите эти деньги. Одеть с ног до головы, хватит?
− Больше, чем надо.
− Тогда ещё постричь и побрить, − и прошептал на ухо. − Всё что на нём порвать и выкинуть.
Фуад сделал несколько шагов к выходу, на полпути остановился и заявил:
− Предупреждаю, стричься не буду.
− Отлично, не стригись, орёл лохматый, только причешись и сбрей эту кошмарную бороду. Всё, жду.
− Искупались, теперь бриться и новый костюм. Ты что, хоронить собрался меня?
Стрелки часов показывали уже начало четвёртого, когда, наконец, они появились. Костюм из тёмно-серого твида, светло-серая рубашка-батник в мелкую клетку, неширокий тёмный галстук и тёмно-вишнёвые, почти чёрные туфли.
Я исторг вопль и едва не свалился со стула.
— Что они с тобой сделали? Кошмар! Смотри, как окружающие смотрят на тебя.
Он оглянулся по сторонам, чтобы убедиться в неправде моих слов, улыбнулся, только потом прошагал и упал в пододвинутое ему кресло.
− Фофа, ты и галстук надел?
− Это чтобы на нём повеситься.
− Брось! У тебя даже походка изменилась. Держи свой кейс, рассыльный только что принёс. Теперь ты полностью “упакован”.
Смущаясь, весь пунцовый, налил мне и себе вино, отставил бутылку в сторону, кивнул:
− А что, ничего! Мне нравится костюм. Он из последней коллекции самого Нино Черрути, − отвернул ворот и показал лейбл. − Такой же у Ричарда Гира в фильме ”Красотка”. Теперь давай выпьем.
− Не возражаю.
Фуад в свои тридцать девять лет не носил ничего подобного. Единственный сын у матери, учительницы иностранного языка в нашей школе, всю жизнь проходил в протёртых до дыр джинсах и стоптанных спортивных туфлях.
Я приподнял плечи, чтобы вобрать воздух в лёгкие, выдохнул и начал:
− Я хочу поговорить с тобой и буду предельно кратким. Только прошу, будь внимателен и выслушай до конца.
− Кончай свою кибернетику, Малик. Не тяни, − и начал аккуратно складывать кисти и краски в кейс.
− Я хочу поговорить о тебе. Скажи мне, многие поздравили твою мать с шестидесятилетием. Я имею в виду родственников и знакомых.
− Не помню.
− А теперь представь: вся многочисленная родня, близкая и дальняя, я не говорю о так называемых друзьях и знакомых, все как один, как только узнают про твои миллионы, рванутся к тебе. Звонки будут днём и вечером, у ваших дверей выстроится очередь из знакомых и родственников, которых вы не видели уже тысячу лет. Всем захочется с тебя что-нибудь урвать и будут, пока у тебя не закончатся деньги. Ты же никому не сможешь отказать, и всё потому, что всевышний дал тебе сердце, полное любви, и не дал разум. Сразу вспомнят, что ты холостой, и постараются тебя женить на какой-нибудь “дранной кошке”, которая тоже будет тебя доить, пока не оставит с голой задницей. Тебе женщины отдаются за то, что ты орёл, а после этого будут только за деньги и бриллианты. Никто не будет писать тебе стихи как Юсико. Говорят, человека портят не деньги, а их отсутствие. В твоём случае тебя погубят деньги, ты узнаешь людские пороки, обман, жадность, коварство, всё то, что сейчас проходит мимо тебя, а разочаровавшись в людях, станешь злобным и жалким циником. Ты помнишь, что случилось с Аббасом, Исмаилом и многими нашими друзьями?
Передохнув, я продолжил:
− Фофа, мой дорогой, богатая жизнь − это не только красивый костюм от Черрути, это ещё и такие как Зинка, которые «съедят» тебя и не подавятся. Ты бросился защищать женщину, которая хотела «прокатить» нас, а у тебя и в мыслях не было осудить и наказать её. Точно так же ты молча раздашь все свои деньги и ещё будешь всех оправдывать, пока не окажешься на улице с матерью. Тебе-то что, мне будет намного обиднее. Обиднее потому, что это наши деньги. И мне будет жаль денег, которые ты так глупо разбазаришь. Не позволю наплевать на всё это, понял, человек с чистой душой. Я не такой как ты, сознаюсь, я радуюсь, что есть такие как ты в этом мерзком мире, а ты хочешь, чтобы я смотрел на всё что будет и молчал. Лучше я сейчас тебе всё выскажу. На улице двадцать первый век, Фофа, ради денег люди готовы на многое, а ради больших денег люди готовы на всё. Этим миром правит жадность, а ты оптимист. Ты веришь, что на земле есть любовь и во всё прочее, несмотря ни на что, сумел сохранить юношеское легкомыслие и наивность. А мы, большинство, верим, что этим миром правит жестокость. Но такие люди как ты, нам нужны, вы позволяете нам надеяться, что ещё можно изменить мир.
Фуад слегка пожал плечом и кивнул.
− Перестань оправдываться, я полностью доверяю тебе.
− Ты нечто! Никогда не доверяй полностью кому-либо, − сказал я, но, помолчав, добавил я− Конечно, кроме меня! А насчёт денег ты не беспокойся, будешь получать столько, сколько и я. Будем жить, как завещал Диоген: жить и не зависеть от жизни. Фофа, я хочу быть свободным и забыть про свою дурацкую работу. Теперь у нас всё будет иначе, жить и не думать о деньгах, вот как мы будем! Ты можешь встречаться с друзьями-художниками, ездить заграницу и посещать музеи, выставлять работы в картинных галереях…Можешь съездить порисовать на остров Таити к одноухому… Ван Гогу.
− На острове жил его друг Гоген. − поправил меня Фуад
Минут десять мы сидели молча.
− Почему ты молчишь, может, я не прав? Скажешь что-нибудь?
− А чем ты займёшься?
Я выдохнул, отпил немного вина, поставил бокал на стол и переспросил:
− Что буду делать? Я не знаю, но я знаю, не надо строить планы, строим планы, а потом всё в прах. Всё, что захочу! Уйду с работы, это точно. Найду занятие поинтереснее. Миллионы дают возможность “посылать” всех! Никто не поcмеет сказать: “давай отсюда”, а послать многих надо.
− Мечты сбываются.− отведя взгляд произнёс Фуад.− А почему бы нет? Занятие интересное, особенно если прибавить каждому ещё и пинка для ускорения. Конечно, трудно удержаться, чтобы не добавить ещё и пару смачных слов.
Фуад замолк на минуту, а затем со спокойствием философа сказал:
− У меня о чести наивные представления, как у многих выросших в горах. Малик? − затем подумав, поднял бокал с вином до уровня глаз и смущённо добавил. − У меня мечта была, только ты не смейся. Парусная яхта!
− Вы, художники, малость не в себе. И где ты собирался плавать на своей яхте? Каспий закрытое море из него никуда не уплывёшь. Самое большее, доплывёшь до Астрахани или Актау, а там дадут по шее и отберут яхту. Хорошо, если не посадят за нарушение границы.
Он откинулся на спинку, ткнул пальцем вверх и произнёс:
− Ещё я мечтал о монгольфьере…
− Это что такое?
− Воздушный шар, такой большой.
− Так и говори, а мо…как ты сказал?
− Монгольфьер.
− Фофа, на нём даже президент не летает! С чего это он тебе понадобился?
Фуад снова пожал плечом:
− Я понимаю, в наше время романтикам нет места. Тебе что, никогда не хотелось сверху, как орлу, смотреть на мир… лететь куда хочешь.
Я приподнял брови и с трудом сдерживаясь, воскликнул:
− Мы почти неделю носимся по небу, тебе что, этого мало? Не насмотрелся в иллюминатор?
Он вытаращил глаза и, слегка улыбаясь, возразил:
