Мила Бояджиева - Лабиринты надежд
- Конечно... Я благодарен вам. И я вовсе не идиот.
- Тогда слушай: я не граф. Мои предки были крестьянами, австрийскими фермерами. Я купил это поместье вместе с титулом, когда разбогател. Люблю Италию. Здесь красивые люди и отличные голоса. Знаешь, на чем я зарабатываю?
Сид пожал плечами:
- Брокер?
- У меня студия грамзаписи. Вон в том флигеле. Я делаю звезд. Ну, не совсем больших - хотя бы на один диск. Я умею раскручивать свою продукцию. Расходятся хорошие тиражи. Связи, мальчик, связи... И, конечно, хватка.
Сид подумал, что не сумел бы определить национальность и возраст своего спасителя. Волосы он, кажется, подкрашивал, скрывая седину, а красноватое лицо, изборожденное глубокими морщинами, могло принадлежать и сорокалетнему, и вовсе старику. Но держался Гуго бодро - невысокий крепыш на кривых ногах. Всегда в отличных костюмах, подобранных с большой тщательностью жилетах и обязательно - в шейных платках. Даже запонки у Гуго были особыми - с личной монограммой, с жемчужинами или камнями. Непременно - в ансамбле с жилетом и шейным платком.
- У тебя мать - итальянка... Отлично. Значит, ты хорошо рисуешь, и, как говоришь, даже продавал картины под именем дяди.
- Это он продавал их... Я просто рисовал, писал маслом, мне нравилось это.
- А как ты поешь?
- Не знаю... - Сид соврал. Вместе с Эмили он пел итальянские песенки и современную попсу. Она сказала: "Ты жуткий талант, любовь моя".
- Думаю, не хуже других, - сделал вывод Гуго. - Как правило, если в человеке теплится искра божия, то есть имеется некое дарованьишко, то выпирает оно сразу во всех направлениях. Гений - другое дело - это шиза, запредел, фанатизм. А талант - многолик и умеет приспосабливаться... Пойдешь завтра со мной на студию, послушаешь, как работают мои парни, я тебя покажу своему музыкальному боссу. У него даже немые поют. Припомни какую-нибудь песенку, чтобы напеть ему.
- Я как-то сочинил балладу... Про любовь...
- Ага! Гуго, как всегда, прав! Если у парня такая фигура и фотогеничная физиономия - ему нужно только встретиться с Гуго Ламберти! И ты это сделал! Кстати... - Гуго приблизил лицо к щеке Сида и почти шепнул ему на ухо: - ты не задавал себе вопрос, а что граф ди Ламберти, имеющий десять автомобилей, делал в метро?
- Что? - Искренне удивился Сид.
- Искал тебя. Своих "звезд" я откапываю на помойках. В Милане любят петь.
Вскоре Сид уже сочинял баллады и готовил к записи персональный диск. Он даже не знал нот! Но с ним работал профессионал, схватывающий на лету то, что напевал Сид. У него получались покоряющие простотой тексты, в которых трагическое, возвышенное переплеталось с осатанелой злостью и убийственным цинизмом. А мелодии получались сами собой, из всего, что вбирал в себя слух.
- Ты - гений, - сказал Гуго, прослушав запись. - Сегодня пойдешь к нашему фотографу, отснимещь все, как он скажет. Ты разбогатеешь, парень!
Фотограф оказался странноватым типом. Заставил Сида раздеться, и снимал почти в темноте в каком-то мигающем освещении. Сид терпел, он представлял, как будет держать в руках собственный диск. Наверно, его песни можно было назвать блюзами. Но для Сида это бывла исповедь. Он говорил о том, что даже не понимал до конца сам, но что мучило его душу.
Миланский собор и раздавленный на паперти окурок, близость с женщиной, тело которой священно и грешно. Великое и низменное рядом, боль и радость в одном звуке. Разве это можно забыть хоть на секунду - смерть и рождение, существующие вместе? Или глухую стену одиночества, замуровавшего твое "я", словно в каменном саркофаге?
Нет, Сид не считал себя певцом и тем более - поэтом. Но работавшие с ним люди относились к его диску всерьез, и порой он забывал о сомнениях и страхах, позволяя себе самую величайшую глупость - быть искренним.
- Сегодня у нас торжественный ужин при свечах. Презентация диска. Только ты и я, - объявил в ноябре Гуго.
Странный юмор. Но что не простишь человеку, спасшему тебе жизнь и вернувшему радость? Однако в гостиной замка и впрямь ждал Сида накрытый на две персоны стол, свечи, цветы. К потолку взлетали чудесно преображенные прекрасной аппаратурой и акустикой зала звуки - слабый, но проникновенно-трепетный голос пел о любви. По спине пробежали мурашки, когда Сид понял, что слышит свой собственный голос, а слова - именно те, что вырвались из склепа его мучительного одиночества.
- Нравится? - Улыбаясь, в дверях появился Гуго. Он был одет с изысканной элегантностью и держал в руках запечатанную коробку.
- Я просто сражен... - Онемев, Сид смотрел на Гуго. Он ненавидел себя за то, что заметил дрожь его рук и нехороший блеск светлых водянистых глаз. И даже вызывающий красноватый оттенок, который приобрели волосы патрона. Не слишком-то радует, если мужик привел себя в такое парадное великолепие ради инимной встречи. Сид постарался отогнать неприятные мысли.
- Выпьем? - предложил граф, беря из ведерка бутылку шампанского. Мастерски откупорил, пустив с хлопком в потолок пробку и наполнил бокалы. За успех!
Они выпили стоя. Сид отвел глаза, не выдержав многозначительного взгляда Гуго.
- Извините, синьор ди Ламберти... - Он инстинктивно попятился.
- Ну что за версальские церемонии! - Фыркнул Гуго, опускаясь в кресло и предлагая жестом Сиду занять место визави. - Если людей связывает столь многое... Мы ведь давно перешли на "ты"...
Сид этого не помнил. Ситуация предстала перед ним во всей очевидной неприглядности. Надо быть и в самом деле полным кретином, чтобы не разобраться сразу в причинах странных благодеяний. Принимая дары Гуго, Сид тем самым подавал ему надежду. Он побагровел от стыда.
- Знаешь, я ужасно непрактичный. Совсем не представляю, сколько все стоит. Ну, запись и все прочее... Пора расплатиться. - Сид присел на краешек кресла.
- Брось, мальчик. Мы же друзья. - Гуго наполнил тарелку Сида. - Здесь трепанги. Древние утверждают, что они действуют возбуждающе.
- Я думаю, что деньги, полученные у дяди, я вложу в твою студию. Это будет справедливо, правда? И, наверно, достаточно.
- Ну что за маниакальная идея! Послушай-ка лучше свою песенку... О, черт возьми, малыш Сидней знает толк в любви...
- Ты спас меня и заставил петь. Это нельзя оплатить ничем. Только своей жизнью. И все же я не намерен оставаться в долгу.
- Ладно, мальчик. Вложишь свои деньги в студию. Договор мы составим, будешь получать процент от всех дисков. Это золотое дно, не сомневайся. И хватит об этом.
Кусок не лез в горло, но зато шампанское пошло хорошо. Вскоре Сид почувствовал прилив сил и вдохновения. Да черт с ним, с этим извращенцем! Песни, действительно, звучали отлично! Есть музыка, деньги, а следовательно - независимость. Эмили предала, но будет другая - единственная, принадлежащая только ему.
- Прости, Гуго. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Думаю, мы найдем способ остаться друзьями. - Глаза Сида заблестели. Вино и звуки его голоса, заполнившие полутемный зал, околдовали его. Гуго не казался уже опасным и мерзким. Он поднял бокал. - За все, что сделал для меня граф ди Ламберти!
- Спасибо, малыш... - Граф зябко передернул плечами. - Меня что-то знобит. Посидим у камина. - Призхватив бокалы, Гуго расположился на диване.
За окнами бушевал холодный ливень. В огромнои зале гуляли сквозняки. Сид опустился на медвежью шкуру у камина и протянул к огню руки.
- Иногда мне кажется, что я и в самом деле певец.
- Так и есть, мальчик, - дрогнувшим голосом заверил Гуго. От его веселости не осталось и следа. Приблизившись к Сиду, он положил руку на его бедро.
Сид деликатно отодвинулся.
- Пожалуй, мне пора. Я загостился в этом доме.
Пальцы Гуго, холодные и сильные, впились в тело Сида:
- Не торопись. Самое интересное ещё впереди.
- Ты пьян. Поговорим завтра. - Вырвавшись, Сид поднялся.
- Три месяца мы вздыхали друг о друге - достаточная прелюдия для пылкого романа. Я сделал для тебя больше, чем брат или друг. Столь щедрым, внимательным может быть только страстный любовник.
- Повторяю: ты ошибаешься на мой счет, Гуго. Мне противны твои признания. И все это...
С каменным лицом граф передал Сиду коробку:
- Взгляни. Ты хорошо получился, бамбино.
Сид бесконечно долго рассматривал обложку, плохо соображая, что бы это значило - похоже на картинки из порно-журналов для голубых, но здорово завуалировано игрою света и тени. И название: "Малыш Сидней поет о своей дюбви". Он посмотрел на Гуго. Тот ощерил крупный рот в улыбке. За узкими бледными губами скрывались острые желтоватые клыки.
- Теперь дошло? Весь твой диск, все твои песенки - о любви к мужчине. О самой совершенной и прекрасной любви.
- Нет! - Сид с омерзением швырнул диск в огонь. Ему совершенно не было страшно. Только очень, очень противно.
- Да. - Гуго прильнул к его коленям. - Ты сам сказал, что готов расплатиться жизнью... Я подарил тебе славу, а теперь подарю наслаждение...
Отшвырнув ногой графа, Сид бросился прочь. Теперь он не помышлял о самоубийстве, он думал о том, как предаст дело гласности и обратится в суд. Теперь у него были деньги! Поднявшись в свою комнату, Сид взял документы и надел куртку. Он старался быть сильным, не проявляя охватившего его ужаса.