Александр Кашин - Агентство «БМВ»
— Я, между прочим, вот уже битый час пытаюсь тебе втолковать, зачем мы это делаем, — голос Черкасова стал постепенно набирать силу. — Это только тебе кажется, что чурка все выболтал. На самом же деле он нам толком ничего так и не сообщил. И как мы не знали почти ничего до того, как взяли этого Мансура, так и сейчас не знаем. Понял?
— Так какого ж мы?..
Черкасов щелкнул пальцами, и за его спиной образовалась Марьяша, одетая в колготки и кружевной фартучек на голое тело. Александр Николаевич, как водится, хлопнул девушку по заднице, после чего молвил, повернув к ней вполоборота голову:
— Коктейль мне сделай — «соленая собака» — знаешь? От этого проклятого пива только расслабляешься — и никакого толка.
Когда Марьяша удалилась, Черкасов устремил на Мамоновова тяжелый свинцовый взгляд.
— Хочешь спросить, какого хрена мы с ним миндальничаем? Почему опять за ребро не подвешиваем? А все потому же: чтобы побольше узнать. Нам деталь нужна, мелочь какая-нибудь — зацепка, одним словом, но такая, чтобы с её помощью можно было бы насмерть прицепиться к здешнему обладателю неучтенных, «гринов». Ты что, дурак, так ничего еще и не понял? Фальшивые это баксы. Бумажные… Хотя, конечно, для Казахстана вполне пока сойдут.
Мамонов выпучил на шефа неопределенного цвета глаза, поросшие по краям век бесцветной, похожей на поросячью, щетинкой.
— Да мы только вчера их на экспертизу отправили, а чтобы такую партию всю обследовать…
— Нету у тебя, Мамонов, интуиции, — коротко резюмировал Черкасов, принимая из рук Марьяши не что салатного цвета в широком стакане, обсыпанном по краю солью. — Нету и не будет. Я еще вчера — когда деньги на столе лежали — понял: лажа это. Хотя и очень хорошая. Нам бы с тобой, Мамонов, таким мастером разжиться — вот это было бы дело…
— Ну, если уж этот молодчик такими вещами промышляет, — сказал Мамонов, откидываясь на спинку кресла, — мы его враз возьмем. Перво-наперво у нас его кличка есть — Цитрус. Справимся, где надо, и ответ получим — так, мол, и так: тогда-то этот Цитрус сидел и такой-то соответственно срок мотал.
— Да новый он, новый — как ты не понимаешь! И кличка у него липовая — для Касыма! — взревел Черкасов, размахивая увесистым кулаком в угрожающей близости от мяконького, неопределенной формы, носа Мамонова. — И срока он никакого не мотал — потому что не сидел никогда и боится этого хуже горькой редьки. Такой парень только раз на поверхность выползет, возьмет свое — ив кусты! Ищи его потом хоть на Багамах — понятно?
Мамонов промолчал.
Скрипнула дверь, вошел Гвоздь.
— Надоело мне, Александр Николаевич, этого чурку прогуливать — сил больше нет. Разрешите горло промочить?
— Отчего же, отчего же — промочи. Кстати, и своего подопечного к нам пригласи — что ему без дела сидеть? Тоже пусть выпьет. — Черкасов сплел на животе руки — вертеть пальцами. — И не пива, конечно, — тут он крикнул, обращаясь к Марьяше, скрывавшейся за невинной больничной ширмой, — водки нам дай — и побольше!
Гвоздь осклабился, довольный, что в его монотонной жизни наступили приятные минуты отдыха. Выложив на стол пачку «Лаки страйк», зажигалку и расслабив брючный ремень, он, словно к бою, подготовился к отдохновению — то и другое он делал, по обыкновению, быстро. Повернув длинный, мускулистый торс к двери и не вставая с места, Гвоздь хрипло скомандовал:
— Мансур, на выход!
Мамонов, вспомнив, как Мансур раскидывал людей у аэропорта, слегка втянул голову в плечи, но Гвоздь развеял его страхи, пренебрежительно махнув рукой:
— Не боец больше чурка. Сломался.
Вошел на костылях, кланяясь, как китайский богдыхан, Мансур. Гвоздь с видом опекуна отодвинул для него стул и предложил место. Мансур снова закивал головой:
— Спасиба, спасиба…
Появившаяся из-за плеча Черкасова почти обнаженная Марьяша поставила перед Мансуром полный до краев стакан водки. Рядом лежал бутерброд, способный своим размером ублажить разве что полевую мышь. Но тот и ему обрадовался и снова закивал, как домашняя статуэтка Будды.
— Спасиба, спасиба…
Мансур выпил.
Марьяша забрала у него стакан, коснувшись, будто невзначай, его плеча полуобнаженной грудью.
Мамонов готов был поклясться, что Мансур содрогнулся — всем телом сразу.
«А-а-а, — подумал он, — это не перерыв никакой, не отдых — это Александр Николаевич приступает к своему любимому занятию — психологической обработке».
Снова послышался щелчок пальцев Черкасова, и стакан Мансура снова наполнился.
— Вот видишь, Мансур, — произнес Черкасов, закуривая свою душистую «гавану», — ты нас, русских, у аэропорта мочил, как хотел — а мы тебе за это водочки — каково, а?
Мансур ничего не ответил и лишь блаженно закивал головой. К этому его мотанию башкой за день все привыкли и стали уже подумывать, что никакой он вовсе не мусульманин, а и впрямь поклонник Будды.
По команде Черкасова Мансуру поднесли третий стакан сорокаградусной — и не какого-нибудь сучка, а настоящей «Столичной» — еще старого розлива. Черкасов знал места…
Потом последовал резкий, как удар в лоб, вопрос:
— Как звали приятеля Касыма?
Мансура словно подбросило на месте. Стоя в полный рост — без костылей, — он гаркнул:
— Цитрус, начальник! Касым его Цитрус звал!
— Мало…
Черкасов снова выразительно посмотрел на Ма-рьяшу, и перед Мансуром опять заблистал прозрачной влагой стакан со «Столичной».
Теперь это уже больше походило на самое настоящее медленное убийство, нежели просто спаивание.
— Как он его еще называл? Может быть, было другое имя, кроме клички Цитрус? — снова повторил, пристально глядя Мансуру в глаза, Черкасов. — Ты вспомни…
— Я вспомнил, начальник, вспомнил! Иголька он его звал — редко, правда, но звал. Иголька какой-то, — произнёс Мансур, — что это такой — Иголька — я не знаю, начальник, мамой клянусь! — Тут Мансур едва не рухнул на пол. Ясно было, что в ближайшее время никакого вразумительного ответа от него не добьешься.
— Хренотень какая-то, — сказал Гвоздь, закусывая водку анчоусом.
— М-да, — многозначительно произнес Мамонов, — влили в парня чертову прорву ценного продукта, а от него в ответ «иголька» — и шабаш. Что же это за «иголька» такая, спрашивается?
— Любопытствуешь, значит? — ухмыльнулся Черкасов. — Уже хорошо. А ты слазай в энциклопедию, поинтересуйся, какие на свете «игольки» бывают. Или — ещё лучше — в компьютер. Я зачем, спрашивается, за всю эту дорогостоящую технику плачу, а?
* * *Частное агентство «БМВ» в полном составе объявилось во дворе дома № 18 точно в назначенный час. Боря предварительно проверил свой москвичонок, отладил его, и мотор автомобиля теперь урчал, как сытая кошка. Марина, бледная, как невеста на выданье, сидела на заднем сиденье рядом с Капустинской. Руки у нее тряслись, и она то и дело лазала в сумку за платочком. Сумка, надо сказать, была все та же — снабженная шпионским фотоаппаратом.
— Да не бойся ты его, — тараторила Валентина, заговаривая Летовой зубы. Та, кстати, знала, что ей заговаривают зубы, и оттого чувствовала себя ещё более мерзко. — Он же в прошлый раз из себя джентльмена строил — так? Ну и сейчас строить будет. Имидж менять — дело непростое.
— А вдруг ему Серега сказал, что у Авилова ни какой внучки нет — что тогда? — слабым голосом вопрошала Летова и утыкалась носом в платочек.
— Тогда, тогда… — говорила Капустинская, не зная на самом деле хорошенько, что будет тогда. — Тогда ты скажешь ему, как мы договаривались — ты, мол, увидела его в Измайловском парке — и влюбилась. Что в него, в самом деле, влюбиться нельзя? Видела же, какой красавец!
— Ну влюбилась, а как квартиру нашла? Или мне об этом тоже в Измайловском парке сказали? Ты, знаешь, говори, да не заговаривайся!
Летова всхлипнула и промокнула глаза.
— Ну вы, бабенгаген, в своём репертуаре, — мрачно подал голос Боря. — Идете на дело — а до сих пор не выучили, что делать и как поступать.
Твердая Борина ладонь шлепнула по сиденью.
— Стало быть, так. — Ты, Марина, продолжаешь разыгрывать из себя внучку Авилова, пока он тебя не прищучит. Это раз. — Кулак Бориса размером с хорошую детскую голову врезался в кожаную обивку сиденья.
— И второе: если он брякнет, что никакой у Авилова внучки нет, ты бегом бежишь сюда, в машину, где я его уже жду и, конечно же, с ним разбираюсь. Уяснила?
— Уяснила, — робко сказала Маринка, которую такая постановка дела, в общем, устраивала. — Но вот только деньги как? Шилова-то за бегство с боевого поста платить не станет?
— Не станет, и правильно сделает, — произнесла Капустииская, которая давно уже распределила, на что потратить «штуку», переданную ей Дианкой. — А потому я и говорю: в случае облома вали все на Измайловский! Там народу всегда полно, а уж баб свободных — прямо тыщи! Откуда ему знать — может, ты его выследила? Сейчас такое сплошь и рядом бывает. Вон ведь — фанатки звезд эстрады выслеживают — и ничего! Так что давай — двигай! Самое главное — если он волю рукам начнет давать — ори погромче — мы же тебя страхуем!
