Бретт Холлидей - Она проснулась в темноте
— У меня нет ни малейшего желания, — заявил Рекер, — если Дэйв виновен, у меня нет никакой причины его защищать.
Он проверил, что дверь не заперта на ключ. Эстелла встала рядом с Шейном в коридоре, вся дрожа с ног до головы.
— Не могу ли я уйти? Я сказала вам все, что знаю. Не понимаю, зачем я должна оставаться здесь?
— А затем, что я еще не отделил ложь от правды, — ответил Шейн и положил ей руку на плечо, так как из вестибюля послышался звук шагов. Без сомнения, это был Йенсон. Пришла очередь Рекера вести игру.
Шейн поставил Эстеллу позади себя, а сам расположился довольно близко к двери, чтобы следить за каждым движением хозяина квартиры.
Раздался стук в дверь. Рекер, удостоверившись, что Шейна и Эстеллы не видно, крикнул:
— Войдите!
Входная дверь открылась, и вошедший приятным баритоном воскликнул:
— Лью! Что это еще за история с Элси и полицией?
Рекер не двинулся с места.
— А вы знаете, что случилось прошедшей ночью?
— Конечно. Ей свернули шею. Бедная дурочка! Вот уже годы, как она делала все возможное, чтобы это произошло. Но ни вы, ни я тут ни при чем.
— Но полиция думает иначе. Инспекторы связывают ее смерть со смертью некоего Грина, убитого три месяца назад.
Дэвид Йенсон некоторое время молчал. Шейн дорого бы дал, чтобы посмотреть на его лицо, но все же решил не покидать своего места.
— Грин? — переспросил Йенсон изменившимся голосом. — Я так и понял по нашему телефонному разговору. Но почему, Лью? Вы отлично знаете, что Элси признали невиновной.
— Мне кажется, фараоны не очень этому верят, — заявил Рекер, чувствуя себя не в своей тарелке. — Они стараются доказать, что ее алиби было фальшивым… что она убила Грина в номере отеля, в который пошла вместе с ним.
— Но ведь это невозможно! В ту ночь вы проводили ее домой. Она совершенно не соображала, что делает… черт побери, может быть, вы этого не знаете, Лью… я не думаю, чтобы полиция могла это сказать… инспекторы проявили большое благородство, все это не появилось на страницах газет, и Люси ничего не узнала. Но я твердо уверен, что Элси не убивала Грина, потому что был с ней в ее квартире в это время.
— Этого я не знал.
Шейн, наблюдавший за Рекером, был уверен, что писатель сказал правду.
— Вам надо только напомнить об этом инспекторам, — заметил Рекер. — И они поймут, что находятся на неверном пути.
— Но зачем они откопали эту старую историю? — спросил Йенсон с неподдельным изумлением. — В их протоколах имеются ваши и мои показания.
— Не спрашивайте меня о том, что делается в головах фараонов, — отпарировал Рекер. — Я знаю только одно: дело касается телефонного разговора Элси в ту ночь.
— Телефонный разговор?
Рекер кивнул головой.
— Не знаю, откуда они это взяли, но они пытаются доказать, что в ту ночь Элси пошла в бар, что недалеко от ее дома, позвонила Элберту Грину и попросила, чтобы тот приехал за ней.
— Это невозможно! Мы ни на минуту не расставались. И я не думаю, чтобы у нее хватило на это времени до моего прихода…
— Мне тоже не верится, — подтвердил Рекер раздраженным тоном. — Я только повторяю вам, что говорит полиция.
— Кто же мог подкинуть инспекторам эту мысль?
Баритон зазвучал тише, в нем послышалась угроза. Гость сделал несколько шагов по комнате.
— А мне откуда знать? — закричал Рекер. — Я был так же удивлен, как и вы.
— А вы уверены в этом, Лью? Уверены, что это не вы подкинули им эту информацию?
— Я ничего не знаю об этой истории. Идите к черту, Дэйв. Вы намекаете на то, что Элси действительно позвонила по телефону?
— Я ничего не утверждаю, — мягко возразил Йенсон. — Но что-то такое вы могли сделать, чтобы спасти свою шкуру… В конце концов, мы оба виновны в том, что дали ложную клятву, чтобы оградить Элси от неприятностей. Ни вы, ни я не знаем, что она делала после вечеринки.
Лью бросил тревожный взгляд в сторону Шейна и неуверенно сказал:
— Старина, не знаю, что делали вы, но я не давал ложной клятвы.
— Бросьте, Лью. Мы ведь можем признаться друг другу: мне известно, что Элси пришла к Эстелле в четыре часа утра и у нее был приступ амнезии. А вы не сказали об этом фараонам.
— Нет, — пробормотал Рекер. — Я не видел в том необходимости. Мне ее было жалко.
— В самом деле? — вскричал Дэвид Йенсон дрожащим от возмущения голосом. — Таким образом, она очутилась в вашей власти. Вы знали, что Элси ненавидела и презирала вас за то, что вы воспользовались случаем, когда она не смогла вас оттолкнуть. И это ранило ваше самолюбие. Тогда вы предложили сделку. Вы даете ей алиби, если она согласится пускать вас в свою постель всякий раз, как у вас возникнет такое желание.
— Нет! Это неправда!
На лбу Лью Рекера блестели капли пота. Эстелла вся дрожала. Шейн сжал ее руку. Ничто не должно прерывать разговор в соседней комнате.
К несчастью, разговор был все-таки нарушен. Зазвонил телефон. Романист бросил взгляд в сторону детектива и подошел к аппарату. Шейн услышал, как тот сказал:
— Алло? Майкл Шейн? — повторил он через минуту. — Подождите. Я не знаю…
С нетерпеливым возгласом Шейн отпустил руку Эстеллы и бросился в гостиную. Дэвид Йенсон обернулся и устремил на него удивленный взгляд. Шейн увидел перед собой белокурого мужчину крепкого сложения, с голубыми глазами навыкате на молодом лице.
Не обращая больше на него внимания, он вырвал трубку из рук Лью Рекера.
— Алло, — крикнул он и услышал голос Эда Радина.
— Майкл! Мы в больнице, Бретт вне опасности. Рентген не обнаружил ни одной трещины. Возможно, он придет в себя только через десять-двенадцать часов, но опасности больше нет.
— Какое счастье! Хотите приехать и присутствовать при развязке?
— Вы нашли убийцу? — воскликнул Радин радостно. — Лейтенант Хоган здесь вместе со мной. Он мучается в догадках, что вы там затеяли?
— Скажите ему, что я собираюсь проделать один из своих фокусов и преподнесу ему убийцу Элси на серебряном подносе, после чего он может вернуться домой и спать сном праведника.
— Это правда? Вы не шутите?
— Ни в коей мере. Присоединяйтесь ко мне у Лью Рекера. Адрес знаете?
— Мэдисон авеню? Хорошо. Через десять минут.
— Это будет превосходно.
Шейн положил трубку и медленно обернулся.
Эстелла Стивенс вошла в комнату, и Рекер обнял ее за талию. Дэвид Йенсон стоял перед ними, на его лице можно было прочесть сильный гнев. Это мужчина, которого Элси в своей рукописи называла Дирком. На нем были бежевые брюки, спортивная куртка, он походил на студента-первокурсника, который собирается принять участие в футбольном матче.
Дэвид Йенсон шагнул к Майклу Шейну.
— Что означает вся эта комедия? — крикнул он. — Кто вы такой? И по какому праву вы подслушивали наш разговор?
— Меня зовут Шейн, Майкл Шейн. Я — друг Бретта Холлидея из Майами, если вам это неизвестно.
— Это кто еще — Бретт Холлидей?
— Вы не член Ассоциации Авторов Детективных Романов?
— А! Тот Холлидей?! Я слышал его имя, но с ним самим незнаком.
— Может быть, в светском значении слова, — отпарировал Шейн. — Вы не были на банкете вчера вечером?
— Нет, — резко ответил Йенсон. — Я терпеть не могу этих церемоний и никогда на них не присутствую.
Шейн пожал плечами.
— Кто вам сказал, что Бретт Холлидей проводил Элси домой?
— Никто. Впрочем, я не придал бы этому большого значения.
— Нет? Даже если бы узнали, что она намеревалась показать ему свою незаконченную рукопись?
— Эта деталь мне также была неизвестна, — заявил Йенсон. — А почему, собственно, это могло мне не понравиться?
— Потому что, — яростно крикнул Шейн, — если бы человек, обладающий хоть крупицей ума, прочел эту рукопись, установил связь с убийством Элберта Грина и провел небольшое расследование, вы влипли бы в большие неприятности, не имея ни малейшего алиби.
— А на кой черт мне нужно было бы алиби?
— Рукопись Элси позволяет это предположить.
— Я не знаю, о чем вы говорите, и думаю, что вы мелете чушь.
— Он полный псих, Дэйв, — вмешался Лью Рекер. — Это частный детектив из Майами, который делает последнее усилие, чтобы помешать Бретту Холлидею сесть на электрический стул. А рукопись Элси — это блеф. Я не верю в ее существование.
— Вы в этом точно уверены, Лью? — вполголоса спросил Шейн.
— Абсолютно уверен. Она мне никогда о ней не говорила. Если бы ей нужен был литературный совет, она обратилась бы ко мне.
— А не к Йенсону?
Рекер искренне удивился.
— К нему? Он немного пишет, но никому в голову не пришло бы взять его в арбитры по вопросам литературы.
Он гордо выпрямился, и все его поведение показывало, что он считает себя самым великим писателем своего поколения.
