Светлана Алешина - Блондин — личность темная
— Понимаешь, Пенс, мне необходимо отыскать одного человека. Судя по всему, он из той же среды, что и твой Дмитрий. Поможешь?
— Прямо сейчас? — удивился Сережка. Я фыркнула, посмотрела на часы и загорелась этой идеей:
— А почему бы и нет? У тебя что, другие планы?
— Ну, ладно, — тяжело вздохнул Пенс. — Тем более что сейчас мы наверняка застанем его дома, я надеюсь. Собирайся, и поехали.
Глава 10
Он прижался щекой к трубе отопления и, казалось, задремал. Душу сдавливала острая боль. В конце концов он был молод. Еще молод. И — оказаться здесь, в этом мрачном, благо хоть теплом, подвале! Черт побери, до чего несправедлива жизнь! Да и силы воли не хватает, чтобы пробиться.
Раньше он совершенно искренне думал, что если свершит месть, то обязательно почувствует себя лучше. Успокоится, что ли. И он пытался сделать это.
Отыскать Ламовского, симпатичного парнишку со шрамом, оказалось не слишком сложно. На это потребовалось около месяца. Может быть, чуть больше. И он уже решил было убить его — когда узнал о том, что Ламовский работает не только на себя. Тогда взыграла ярость — этот чертов тандем лишил его всего в жизни, и он твердо решил вычислить второго. Того, на кого работает вор. К тому же пока не было оружия — а пользоваться ножом он поначалу считал неэстетичным. Только потом купил пистолет… У типа, которому ствол достался бесплатно, это удалось сделать по дешевке — в ином случае он, вероятно, прибегнул бы к ножу. Деньги при его образе жизни были нечастым подарком — лишь иногда удавалось подзаработать. Тяжелый физический труд выматывал, зато позволил купить оружие.
Хуже всего, он пытался узнать о судьбе своих денег. Но их уже потратили, насколько он понял. Да, собственно, он и не смог бы их вернуть — не хватило бы твердости. Вот убить — это значительно проще. К тому же это несколько утолило бы его жажду мести.
В памяти неспешной вереницей текли воспоминания. Он поднял с пола оставленный в свое время «бычок» «Примы» и закурил. А раньше… Раньше было «Мальборо», ну на худой конец «Золотая Ява». Но это было раньше.
В Самаре он работал на каком-то заводе, не мог никуда уехать, чтобы заняться основной профессией — когда-то он был бухгалтером. Но на такие должности было слишком много претендентов, а он не был особо талантлив. Он довольно давно задумывался о том, чтобы поехать в другой город, незнакомый и интересный. Но не мог бросить умирающую от рака мать. Взять с собой — тоже, она не хотела уезжать из родного города.
А потом мать умерла, и он, проплакав несколько дней, ощутил себя свободным. Продать квартиру не составило труда — ее оторвали с руками. Шикарная четырехкомнатная квартира в центре города, в новом районе — еще бы! Он получил за нее даже больше, чем рассчитывал.
Потом обменял рубли на доллары и поехал в Тарасов. Конечно, деньги можно было перевести через банк — но, во-первых, там нужно было платить непомерный налог, а во-вторых… После нескольких кризисов, при которых пострадала его мать, он научился не доверять банкам. Все они — обман, наглая ложь, как говорится.
Лучше бы уж деньги пропали в банке — у него на плечах не висел бы этот чертов груз вины.
Он перевернулся на другой бок, морщась от прикосновения к неровному полу и вони старых, выброшенных на помойку одеял. И мысли снова потекли рекой.
Вот что он делать не разучился — это мыслить. Это было ему под силу — во всяком случае, пока.
Он приехал в Тарасов и долго бродил по городу. Зашел в какую-то подворотню — и там его неожиданно ударили по голове. Но голова его была чертовски крепкой — и он вскоре очнулся, почти сразу. Как раз вовремя для мести — он увидел спину убегавшего парня. Но подняться не смог, сильно ударился спиной, которая потом еще долго болела. Только пошевелился, сам не зная для чего прикрыв глаза. Парень обернулся — и лицо его навсегда запечатлелось в мозгу.
Придя в себя настолько, чтобы подняться с земли, он тут же обнаружил свои невосполнимые потери. И едва не сошел с ума — украли все, не только деньги, но и документы, восстанавливать которые тоже стоит денег… И не только — еще и бегать по инстанциям, что всегда было для него сверхутомительно. К тому же в отчаянии тех дней гораздо проще было опустить руки.
В милиции же случилась целая эпопея. Он рвал и метал, чувствуя себя чуть ли не обворованной на базаре домохозяйкой, по крайней мере со стороны все выглядело именно так. Его успокаивали, даже валерьянкой напоили. Попросили написать заявление, сказали, что сделают все возможное. Но ободрить не пытались — и он, человек сравнительно неглупый, понял — все это совершенно зря. Без толку. Никто никого не найдет, просто не сможет. И только своими силами он может отомстить…
Впрочем, может быть, ему просто не хотелось вновь и вновь выслушивать ободрения, и в милицию он больше не пришел. Не хотелось видеть равнодушно-презрительные взгляды и нервами ощущать непроизнесенные слова — может быть, лишь игру собственного воображения: «Какой идиот, даже документы не смог сохранить, не говоря уж о деньгах!»
Потом он попытался приспособиться к жизни — устроился в каком-то подвале. С людьми сходиться умел, поэтому, наверное, его приняли в свой круг отбросы общества. И он тоже стал отбросом. А что ему оставалось делать — без денег и документов, в чужом городе?
Потом уже он думал, в милиции могли бы чем-то помочь. Кажется, кто-то говорил о какой-то справке. Но он пропустил все это мимо ушей — слишком силен был полученный удар судьбы. А потом решил испить чашу горечи до конца.
«Черт возьми, засну я когда-нибудь?» — в отчаянии подумал он. Ведь только сон мог вернуть ему прошлое, изгнать из памяти отвратительные запахи и подлые шорохи крыс по трубам. Ничего более.
Время от времени ему даже хотелось, чтобы его арестовали. Но опять же он был уверен — не арестуют, не найдут. Нужны ум, желание и куча времени, чтобы сопоставить все факты и фактики и выйти на него как на подозреваемого. Детективов в свое время он прочитал достаточно, чтобы понять: ничего такого менты делать не будут.
Самому же идти в милицию не хотелось. С чего бы это? Искать его — их дело. Впрочем, и сажать преступников — тоже. Но они, думал он, манкируют своими чертовыми обязанностями. Штаны просиживают да задницы откармливают, а значит, он останется безнаказанным.
Впрочем, лежать вот так, прижавшись к чуть теплой трубе, чувствовать на щеке прикосновение грязной ваты из обмотки и думать, думать — это тоже наказание. И еще неизвестно, лучше ли здесь, чем в тюрьме.
Впрочем, лучше — здесь по крайней мере свобода. Можно бродить по улицам города и… изнывать от мыслей. Сейчас, по прошествии времени, он уже не мог понять, верно ли поступил или не слишком. Может быть, не имел он права лишать этих двоих жизни? Хоть они лишили нормальной жизни его. Но ведь не убивали же они? Хотя кто знает… По крайней мере жизнь эта парочка многим подпортила. И это немного успокаивало.
* * *Дождь закончился, прохладный воздух, наполненный влажной свежестью, овевал лицо. Я села на мотоцикл позади Пенса, и мы поехали. Воздух свистел в ушах, в лужах сверкали фонари, подобно россыпи бриллиантов. Небо очистилось от туч, и в вышине мерцал желтый рог луны, похожий на зрелый банан.
Мы неслись по ночной дороге, в свете фонарей, и мне нравилась эта гонка.
Неожиданно Пенс притормозил и спрыгнул со своего железного коня. Нагнулся и скользнул в подвал. Я последовала за ним, силясь представить, что же меня ожидает.
А меня ожидали влажная жара и тяжелый запах сырости. Пол под ногами был не слишком ровным, и я периодически спотыкалась.
Пенс осторожно вел меня за собой. Я ничегошеньки не видела в кромешной тьме этого несчастного подвала и покорно, как гаремная женщина, следовала за своим властелином и повелителем. Где-то в трубах гудела вода. Откуда-то свисали клочья паутины — я их не видела, но прекрасно ощущала на лице. И только собрав в кулак всю свою волю, удерживала панический визг. Я вообще терпеть не могу насекомых, особенно пауков.
Как я это выдержала, до сих пор не представляю. Мне хотелось вернуться назад, из этой затхлости — к звездному небу, свежему воздуху. Или домой — к горячему кофе и уютному дивану.
Наконец мы пришли. Здесь было даже светло — маленький огонек керосиновой лампы еле заметно теплился, просвечивая сквозь мутное стекло. Подвал перешел в почти квадратное небольшое помещение, лишенное окон, с протянутыми по стенам толстыми серебристыми трубами. В дальнем углу мне почудилось шевеление. Присмотревшись внимательнее, я поняла, что из множества грязных тряпок выглядывает явно человеческая голова.
— Философ, ты здесь? — спросил Пенс в полумрак.
— Ну здесь, рокер, что надо? — раздался из угла низкий насмешливый голос. — Лучшее время для визитов, да, приятель?
