Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей
- А "московская"?
- Пробовал! Хороша, ничего не скажешь! Но кто привык к "смирновской", другой пить не станет.
- Тогда давайте позавтракаем вместе! Прошу!
Воронов поднялся, приблизился к домофону и позвонил:
- Это Воронов! Мой завтрак принесите в тринадцатый бокс, - приказал он кому-то и, положив трубку, поинтересовался: - В спальне тоже есть аппарат?
Фред утвердительно кивнул головой.
Воронов молча вытащил вилку домофона из штепселя, прошел в спальню и сделал то же самое.
- Когда аппарат выключен, чувствуешь себя свободнее, - пояснил он, вернувшись в столовую.
- Меня предупредили, что выключать домофон запрещено.
- Э! Я преподаватель и имею право.. - Генерал отер ладонью пот, обильно выступивший на его широком с залысинами лбу, и тяжело опустился на стул.
В дверь второй раз за это утро постучали. Пришел денщик с завтраком для Воронова. Блюда те же, что и у хозяина комнаты, только хлеба в несколько раз больше да на маленькой тарелочке соленый огурец.
- Приготовь постель и все, что требуется! - приказал генерал денщику.
Тот щелкнул каблуками и вышел.
- Ведь сейчас утро, зачем вам постель? - удивился Фред.
- Каждый сам себя лучше знает! - весело подмигнул Воронов, кивнув на бутылку "смирновской" и стоящий рядом с ней внушительных размеров графин с вином - видно, утренняя порция генерала.
Воронов налил себе большую рюмку, протянул руку, чтобы налить Фреду, но вдруг остановился:
- У вас нет ничего более пристойного, чем этот наперсток?
- Господин генерал, вообще я не охотник до водки. Но на этот раз одну маленькую рюмку выпью. Чтобы попробовать "смирновскую" и поблагодарить за такой приятный визит.
- Мне больше достанется, - откровенно обрадовался Воронов. - Будем здоровы! Хоть старая русская поговорка и гласит, что незваный гость хуже татарина, но, надеюсь, вы примете старика с открытой душой так же, как я пришел к вам.
Провозгласив тост, Воронов залпом выпил стограммовую рюмку, поморщился, словно хлебнул отравы, понюхал хлебную корочку и надкусил огурец.
Фред тоже отпил из своего "наперстка".
- Ну как, нравится? - поинтересовался Воронов.
- В дегустаторы водочных изделий я бы не пошел. Коньяк лучше.
Некоторое время ели молча. Паузу нарушил Фред. - Господин Воронов, вот вы говорите об открытой душе, то есть искренности, а меня одолели сомнения. Разве может человек, всю жизнь отдавший разведке, быть до конца искренним?
- Э-э, это вы напрасно, молодой человек! Нет на свете такой живой души, которой бы время от времени не хотелось кому-либо довериться.
- Доверяются друзьям, иногда - просто приятелям, тем, кому безоговорочно верят, тем...
Воронов горько усмехнулся:
- Вы намекаете, что мы не друзья, что вы не верите мне и поэтому надеяться на вашу искренность и дружбу мне нельзя?
- Упаси боже! Ведь я из собственного опыта знаю: друзей не ищут, они сами находятся. Но к дружбе у меня большие требования. Помните у Сервантеса: "Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть".
- Не понимаете вы меня, Фред, или не хотите понять! Вот сейчас вы живете в Испании. Но фактически вы среди друзей, единомышленников. Нунке, Шлитсен, не буду перечислять - все они ваши соотечественники. А я как уехал, вернее - бежал с родины в девятнадцатом году, так и скитаюсь по белу свету. Двадцать шесть лет! Вы понимаете: двадцать шесть! Больше, нежели вы вообще живете на свете! Вам, кажется, двадцать четыре?
- Двадцать пять.
- Вот видите! Завидую. Просто завидую...
Воронов выпил вторую рюмку, снова понюхал корку и надкусил огурец.
- А не кажется ли вам, господин генерал, что мне нечего завидовать? Вы же отлично знаете - в любую минуту меня могут послать в чужую страну, и кто знает, какая ждет меня судьба. В лучшем случае жизнь на чужбине, напряженная, полная тревог, в худшем - девять грамм свинца и "со святыми упокой".
- Сказать, почему я завидую вам? Сейчас скажу, пока не напился как свинья.
- Охотно выслушаю.
- Вы молоды, это первое. Но вы уже, как говорят русские, "стреляный воробей" и обладаете большим опытом в нашем деле. Это два. Вы отлично владеете русским языком, знаете жизнь России. Если вас даже и пошлют туда, возможность вашего провала маловероятна, это три. И не только это. Попав в Россию, вы, как немец, хотя и будете среди чужих, но месть за разгромленную русскими Германию принесет вам немалое утешение... Не то что я.... Верите ли: во время войны слушаю советские известия, и где-то в глубине души теплится гордость - ага, мол, напоролись на русских! Это вам не Франция! Горечи такого чувства вам не испытать никогда. Это четыре. А пятое - вас вообще никуда не пошлют, а оставят преподавать в школе!..
- Боюсь, вы ошибаетесь!
Фред внимательно следил за выражением лица собеседника. Нет, кажется, еще не пьян.
- Но, прошу, пусть это останется между нами! Сделайте вид, что вы ничего не слышали. Это я вам выдаю первый аванс на дружбу... Только вот что, не доверяйте судьбе, предательница она, как и каждая баба: сегодня кокетничает с тобой, целуется, а завтра, глядишь, вильнула хвостом и переметнулась к другому... Нет, нет, вы не смотрите на меня так. Две рюмки для Ворона все равно, что слону ватрушка. Пол-литра в самый раз. Что сверх того - то от лукавого... И со мной в молодости судьба кокетничала. И я, казалось, когда-то держал счастье за хвост. Вырвалось! Вернее, вырвали и наподдали коленкой под зад. Так шуганули, что с Дальнего Востока до самой Франции летел. А я ведь был одним из лучших агентов разведки, а потом контрразведки, и не какой-нибудь, а русской! Вы знаете, что такое царская разведка? Одна из лучших в мире! Не верите? Хотите, я расскажу вам один случай? Даже рюмку отставлю, пока буду рассказывать. Хотите?
- Еще бы!
- В феврале 1916 года немецкая разведка послала в Россию одного из лучших своих агентов - Альфреда фон Бенсберга. А надо сказать, что этот фон Бенсберг за два года войны четыре раза уже побывал в России и счастливо возвратился домой. Это была, как говорят теперь, восходящая звезда на небосводе кайзеровской разведки. Тогда ему было, кажется, за тридцать. Так вот, на сей раз он прибыл в Прибалтику с документами богатого купца из Сибири, получив задание любой ценой достать план прохода через минные поля в Ирбенском проливе. Немцы знали, наши крейсеры проходят через весь пролив, а все старания немцев проскользнуть по проливу в Рижский залив были тщетны.
В то время штаб русского военно-морского соединения, которое базировалось в Рижском заливе, находился в Пярну. Естественно, что немецкий разведчик прибыл именно туда. Поселился он в лучшей гостинице и зажил на широкую ногу, как и положено богачу. Весь день занимался купеческими делами, а вечером балы, рестораны. Там он познакомился с молодой красивой вдовой, муж которой год назад погиб на войне.
Вдова уже сняла траур и стала выезжать в свет. И где бы она ни появлялась, везде возле нее увивался влюбленный купчик. Он окружал ее постоянным вниманием, посылал цветы, дорогие подарки, в общем вы сами знаете, как ведут себя в подобных случаях влюбленные мужчины. Но Елена Дмитриевна, - так звали молодую женщину, - очень сдержанно относилась к новому поклоннику. Дело в том, что у нее был жених, молодой красавец, капитан второго ранга, работавший в штабе соединения. Вы, верно, уже догадались, что именно на него, а не на вдову нацелился псевдокупец. Но как-то так получалось, что познакомиться с капитаном он не мог. Тот был перегружен работой в штабе - ведь шла война! - и мог уделять Елене Дмитриевне считанные часы. В такие дни она запиралась у себя в особняке и никого больше не принимала. И выходило так: когда у Елены Дмитриевны прием нет капитана, если есть капитан - нет приема.
А время торопило. В Берлине не хотели, не могли больше ждать. Тогда Альфред Бенсберг решил ускорить ход событий. Он установил наблюдение за особняком молодой женщины и однажды, когда капитан пришел к ней, полчаса прождав на крыльце, тоже позвонил. Раз, другой, третий... Наконец горничная открыла дверь и, получив от позднего посетителя достаточно крупную купюру, не очень уверенно пригласила его в гостиную.
- Подождите, Елена Дмитриевна сейчас занята.
Альфреду пришлось ждать довольно долго. Он уже начал нервничать, предчувствуя, что и на сей раз ему не удастся познакомиться с капитаном: в гостиную доносились отголоски довольно бурного объяснения. Слов нельзя было разобрать, но беседа велась на верхних регистрах, как говорят музыканты.
- Я полрюмочки, - прервал рассказ Воронов, что-то в горле пересохло.
Он наскоро выпил и продолжал:
- Но все на свете кончается, даже бурные ссоры. И, наконец, Елена Дмитриевна вошла в гостиную. Но в каком виде! Бледная, с опухшими от слез глазами. Как всегда в таких случаях, влюбленный спросил о здоровье, молодая женщина сослалась на головную боль. Разговор не клеился. А закончилось все тем, что Елена Дмитриевна не выдержала и разрыдалась.
