Татьяна Ярославская - Золотой скорпион
– Ай, не надо! – пискнул тот, давясь от хохота. – Все скажу.
Тимур слез и стянул одеяло.
– А! О… Воздух! Умираю. Ты мне ребра сломал. У меня пневмоторакс!
– Чего?
– Дырка в легких.
– В голове у тебя дырка. Говори, кто это был.
– Пошел на фиг! – выдал Кузька и рванул с кровати к двери. Тут же получил подножку и растянулся на ковре. Затих лицом вниз.
– Вставай, придурок, – вздохнул Тимур.
Брат лежал без движения. Тимур потрогал его под живот носком босой ноги. Кузя старательно изображал труп.
– Ладно же.
Каримов взял со стола бутылку холодной минералки, которую притащил себе перед сном Кузя, открутил пробку и плеснул немного на голую спину брата.
– Гад! – взвизгнул парень, подскочив всем телом. – Гад такой! Дай человеку помереть спокойно!
Кузя снова забрался в постель, а Тимур уселся на своей по-турецки.
– Слушай еще раз, дурья твоя башка. В университете убили человека, зарезали. И скорее всего это сделал тот, кто напал на тебя. Понял?
– Не понял. Теперь слушай ты, твоя дурья башка. Тот, кто меня связал, не мог убить здоровенного мужика в универе. Не мог! У него бы сил не хватило.
– Почему?
– По кочану! Он слабый.
– Но ведь с тобой он справился. И связал тебя так, что узлы пришлось резать. Не мог это сделать слабый человек.
– Да я без сознания был.
– Почему?
– Потому что он меня вырубил, – брякнул Кузя и тут же зажал руками рот.
– А если поподробнее? – зло прошипел Тимур. – И как этот твой хиленький заморыш тебя вырубил?
– Как-как… – пробурчал брат. – С одного удара. Не знаю я – как! Слушай, Тимка, давай-ка я тебе, и правда, все расскажу.
Глава 27
– Да ну… – пожал плечами следователь райотдела Сергей Нестеров. – Это вряд ли.
Прямо с утра Николай Савченко притащил к нему Тимура и заставил рассказать о Кузе и Мите Гуцуеве. Следователь и практикант были знакомы еще с прошлого лета, когда Нестеров вел дело об убийстве финдиректора компании «Дентал-Систем», близкого друга Тимкиного отца. Следователь тогда допрашивал младшего Каримова, как свидетеля. Теперь они были почти коллегами. С натяжкой, конечно, но все же.
– Надо было привести сюда твоего брата, – ворчал Коля. – И пацаненка этого тоже. И устроить им очную ставку.
– Не надо, – отмахнулся Нестеров. – И без того дело пухнет, как на дрожжах. Ясно же: мальчишка никакого отношения к убийству в университете не имеет. Он в здание не входил, никто его там не видел, да и вахтерша бы не пропустила.
– Сереж, да как бы его там заметили? – возмутился оперативник. – Там такой молодятины – пруд пруди. Я сегодня был и видел, как они туда проходят: никто у студентов документы не проверяет. Ходи, как хочешь.
– Но у тебя ведь проверили, – напомнил Тимур.
– У меня? Да, проверили.
– Студенты за год более-менее примелькались, а чужого человека вахтерша сразу увидит. А этого Гуцуева вообще не заметить невозможно. Он же ребенок совсем. И вообще, внешность у него характерная, кавказская. Маленький, черненький, чумазый. На студента он совсем не похож.
– Точно документы проверяются? – переспросил Нестеров у Тимура.
– Точно. Вчера на вахте дежурила тетя Роза, не знаю, как ее по отчеству. Это цербер, а не вахтер. Меня она в прошлом году без конца заставляла студенческий показывать, пока не запомнила. И других первокурсников. Зато теперь всех нас в лицо и чуть ли не всех по именам знает. Раз она сказала, что никто чужой вчера в университет не приходил, значит, так оно и есть.
– Но ведь уходит же ваш цербер когда-нибудь в туалет?
– Да. Тогда на вахте сидит завхоз, ее подруга, или какая-нибудь из уборщиц. Вот они как раз обязательно проверяют документы повально у всех. Иначе тетя Роза им голову открутит.
– Странно… – пожал плечами Коля. – И с чего такие строгости? Ни в одном вузе такого нет. Так, разве иногда глянут или спросят, куда идешь.
– Это все из-за арендаторов. Их три раза грабили в наглую. Просто выносили через вахту все, что хотели и могли. Вот они и взвыли. Ректор приказал всем студентам носить с собой билеты, аспирантам и преподавателям – пропуска. У арендаторов тоже пропуск своей формы, а всех пришлых записывают в журнал. У нас даже приказ такой в холле висит.
– Ясно. И что из этого получается?
– А что получается? – рассеянно пожал плечами Савченко.
– Получается, что Давыдова убил кто-то из своих, – предположил Каримов и сам испугался. – Что ж тогда? И на женщин нападал кто-то из наших?
– Черт его знает, – вздохнул следователь. – Только почерк у этих преступлений настолько разный, и орудие убийства всякий раз… Будто бы каждый раз – новый фигурант. Будто совершенно разные люди. Хотя, на то он и маньяк. Кто ж его знает, что у него там в голове? Может, какое-нибудь раздвоение, растроение личности.
– Ладно, – Савченко поднялся и потянул за рукав Тимура. – Поехали обратно в твой дурацкий университет, там, наверное, уже согнали всех, кого мы еще не опрашивали.
– На стройке-то кого-нибудь поставили? – уже вслед спросил Нестеров.
– Поставили. Только там взвод нужен, как минимум, а где ж его взять?
Мне было очень, очень, очень интересно! Такой подарок мне сделали! Теперь мои владения охраняют два милиционера. Интересно, надолго ли? Навсегда ли? Конечно, не навсегда.
Гормоном силы и агрессии от них обоих так и разит. Настоящие, решительные, уверенные в себе самцы. Почти одинаково смелые, одинаково сильные. Одинаково – не бывает. Даже у животных, а уж у людей тем более. Все равно один подомнет под себя другого, подчинит и унизит. А не получится, так уничтожит, разорвет, сожрет. Они здесь – как два скорпиона в банке. Средь чистого поля – как в клетке. Ограниченные не стенами, а долгом службы. Если мне повезет, и они останутся здесь достаточно долго, я смогу полюбоваться замечательным зрелищем. Увижу, как эти мускулистые молодые особи будут выяснять, кто из них достоин быть вожаком. Один из них обязательно победит, второй погибнет. И в этой смерти не будет никакого иного смысла, кроме как еще одно подтверждение первобытного закона: выживает сильнейший, и только он достоин продолжить род.
Все люди: и эти двое, и те, кто уже умер, и те, кто еще умрет здесь на моих глазах, и те, кто убил или убьет, и все без исключения представители человеческого рода – все хоть раз в жизни задаются вопросом смысла этой самой жизни. Некоторые даже посвящают все свои лучшие годы поиску сокровенного смысла. Какая невероятная глупость! Они спорят и рассуждают об этом, пишут монументальные научные труды, которые никуда не годятся, разве что на могильную плиту их авторам. И что же? Интересная и вполне естественная обратная зависимость: чем усерднее человек ищет смысл жизни, чем больше он познает мир, чтобы его обрести, тем меньше у него остается сил, времени и желания для продолжения рода. Те, кто меньше думают, активнее плодятся. Следовательно, род продолжают не лучшие и умнейшие, а посредственные, которым задумываться не хочется да и некогда, надо же кормить многочисленное потомство.
Смысл жизни… Он всего-навсего в самой жизни. В том, чтобы род не прервался любой ценой. Несмотря на всевозможные научные, культурные и медицинские ухищрения. Плодитесь и размножайтесь. Все остальное – производное от этого повеления. Мудрая природа не спрашивает желания людей и не учитывает их, она всего лишь подсластила пилюлю и подарила людям любовь и удовольствия секса. Они научились любить и заниматься сексом, но не рожать от этого детей, и этим наказали весь свой род. Теперь активнее плодятся те, кому не хватает ума или средств, чтобы предохраняться.
Лица двоих мужчин, бродивших теперь среди моих развалин, не освещались излишним интеллектом. В принципе, любой из них был достоин продолжить себя в потомстве. Но так уж вышло, что им придется силой выяснять, кто из них достоин этого больше. Делайте ваши ставки, господа. Делайте ставки. Я бы поставил… Пожалуй, я бы поставил на того, у которого лоб ниже, а плечи шире. Вы выбрали? Ставки сделаны, ставок больше нет.
Я потихоньку пополз вниз по стене.
Глава 28
Кузя Ярочкин с самого утра сидел в медкабинете и даже пробу с завтрака снимать не пошел, уговорил Тамару Михайловну. Он боялся встретиться с Митькой и не знал, как будет смотреть теперь ему в глаза. Кузе все казалось, что мальчишка увидит его страх и тревогу и станет презирать еще больше. Скорее бы уж его в лагерь отправили.
– Кузя, чего-то Гуцуеву вроде бы плохо, – сказала Тамара Михайловна, вернувшись.
– Почему плохо? – встрепенулся Ярочкин. – Где он?
– Так в изоляторе. Лежит, к стенке отвернулся. Я подошла, он дышит тяжело. Поди температурит опять. Вчера перекупался, рубашку потерял. А перед грозой-то холодно было. Дай-ка градусник, пойду поставлю.
– Подождите, я сам схожу.
Ярочкин вошел в изолятор, дверь скрипнула, но Митька не повернулся, так и остался лежать лицом к стене, весь скрючившийся, такой маленький, такой жалкий! Кузе не верилось, что этот заморыш мог вчера вырубить его одним ударом и связать так, что милиционерам пришлось резать путы.
