Гюннар Столесен - Навеки твой
– Запрещение свиданий и переписки? Значит, это так серьезно?
– Пожалуй, да.
– Она выбрала… кто у нее адвокат?
– Смит. Самый лучший знаток всех законов. Так что это уже кое-что, я имею в виду для нее.
Длинная мрачная пауза была похожа на затяжку гашишем.
– Как чувствует себя мальчик? – спросил Хамре.
– Уже спит.
– Хорошо. Ты отвезешь его завтра?
– Да.
– Когда вернешься – позвони.
– Не беспокойся. До встречи.
– Я не беспокоюсь. Спокойной ночи, Варьг.
Положив трубку, я лег спать на полу.
27
Я проснулся рано и уже не мог заснуть. Во мне поселилось множество чудовищ – много каких-то призраков вертелось среди высоких черных оголенных древесных стволов, и они не давали мне покоя.
Я решил не будить Роара и дать ему поспать сколько хочется. Тихонько прокрался на кухню и, нарушив свои твердые принципы, выпил кофе натощак. Я приготовил чашку крепчайшего натурального кофе и глядел в нее, как в бездонный колодец. Но ничего не мог разобрать на дне этого колодца, да и кофейной гущи в чашке не было. Вся гуща была внутри меня: за оболочкой глаз, на языке, в душе, если таковая у меня все-таки имелась.
Я пытался разобраться в происшедшем. Юнас Андресен умер. Последний день его жизни миновал, и сегодня впервые за тридцать с лишним лет вставало солнце над землей, по которой уже не будет ходить и где не будет жить Юнас Андресен. Для всех оставшихся это, в сущности, ничего не меняет. Для него – это все. Он ушел в загадочное царство, в туманные дали, в покрытые тайной леса, он вступил в горное царство, ожидающее всех нас, когда счет дням нашей жизни подойдет к концу.
Его убили быстро и жестоко. Я видел, как он шел навстречу своей смерти, но я не видел, как он умирал. Я видел Венке Андресен, выбежавшую из квартиры, когда это уже произошло, а чуть позже видел Сольфрид Бреде, выходящую из подъезда. И потом снова Юнаса Андресена, но уже на несколько минут, а точнее, на целую вечность позже.
Он был убит ножом, какой обычно носил с собой Джокер, но Джокер не мог этого сделать, потому что стоял и разговаривал со мной.
Но кто же, кто сделал это?
Я вспомнил напряженное лицо Венке, когда она сидела на диване, теребя мой платок, я увидел ее глаза и губы, и я увидел Якоба Э. Хамре. В его глазах я читал, что он знает, кто это сделал. Его уверенность проявлялась в твердости губ, в спокойствии его лица.
Но кто же это мог быть? Сольвейг Мангер? Ее муж? Или кто-то чужой, неизвестный, еще не обнаруживший себя?
Конечно, все это было заботой полиции. Моя задача была легче. Я должен отвезти Роара в Эстесе и вернуться домой. Отправиться в неизвестное будущее и вернуться в исковерканное прошлое.
На дворе неторопливо затеплился новый день. Новый день в начале марта, обозначенный еще только одной цифрой. День с неспокойно бегущими облаками, с небольшими, пугливо проглядывающими пятнами голубого неба. Низкое солнце, пробившись сквозь облака, простерло над городом одинокие по-утреннему золотистые лучи, но они быстро исчезли – это весна бросала на город пробные блики, чтобы потом снова спрятаться где-то в тепле, в ожидании лучших времен.
В проеме кухонной двери в нижнем белье, босой и всклокоченный появился Роар.
– Ты уже встал, Варьг?
Путь от Бергена к Хардангеру большинство бергенцев может проделать с завязанными глазами и заткнутыми ушами. По крайней мере до Квамскугена, где хорошо ходить на лыжах. Но нынешняя зима была бесснежной, и я впервые за этот год ехал туда. Я находил занятие поинтересней, чем тащиться с лыжами в Квамскуген и обратно. Я предпочитал хорошую рыбалку на горной реке.
Вдоль Скугестранда машина идет по скоростной многополосной дороге – достижению последних лет, и многое из тех радостей, которые человек получал от езды по старой дороге, пропадает. Раньше ты не знал, с кем столкнешься за поворотом, теперь же у тебя прекрасный обзор на двести метров вперед.
Роар, как и всякий мальчишка, любил ездить в машине. Я заметил, как напряжение на его лице постепенно сменяется интересом и желанием поговорить.
– А ты здорово водишь машину, Варьг.
– Ты так считаешь?
– Ага. А тебе часто приходилось преследовать преступников на автомобиле?
– Не очень.
(Только по пятницам, подумал я, в детективных фильмах по телевизору.)
– Расскажи мне об этом, – попросил Роар.
– А нечего рассказывать. Все происходит так быстро, что потом уж и не вспомнишь. Только радуешься, что вернулся живым и здоровым.
– А-а…
Недалеко от Тиссе у дороги есть кафе. Дом стоит на крутом повороте, и там обычно останавливаются на отдых водители больших грузовиков. С дороги кафе выглядит не слишком привлекательно, но внутри напоминает старинный зимний сад с большими окнами и квадратными рамами, похожими на шахматную доску, и прекрасным умиротворяющим видом на море сквозь мягкую зеленую листву, если на дворе лето. Сейчас деревья стояли голые, очень подходящие для картины в пастельных тонах. Они казались внезапно попавшими из повседневной действительности в страну сказок. Что бы ты ни заказал, ты сидишь и смотришь сквозь огромное окно на природу, и это действует умиротворяюще. Ты выходишь отдохнувший и садишься за руль. Вид этот успокаивает, придает уверенность рукам и ясность взору, и ты лучше ведешь машину.
Мы вошли внутрь и взяли по бутерброду с креветками, на которых майонеза было больше, чем креветок. Лист салата напоминал распластавшегося хамелеона, а подсохший кусочек лимона – старую крестовину от новогодней елки. Но вид из окна испортить было невозможно, и за него дополнительную плату, к счастью, не взимали.
Я пил кофе, а Роар тянул через соломинку фруктовую воду. Соломинка была красной, фруктовая вода светлая, бесцветная. Скатерть на столе зеленая, а вид из окна…
За соседним столиком сидели шоферы грузовиков. Голоса у них были как в громкоговорителях, а руки как ковши. Лица широкие, прямоугольные, как и автомобили, которыми они управляли. Наверное, это было неотъемлемой чертой их профессии. Я не слышал, о чем они говорили, но это не имело значения. Я слышал их громовые голоса, и этого было вполне достаточно. Они чувствовали себя здесь свободно, как и во всех придорожных кафе, на всех шоссейных дорогах. Последние беспощадные ковбои. Доведись тебе встретить такого темным вечером на повороте и не дай бог твой автомобиль окажется чуть ближе к осевой, чем положено, – ты готов. Все, что от тебя останется, – это каша из крови и бензина, разбрызганная по асфальту там, где ты находился за несколько секунд до встречи. Ты станешь частью того отрезка дороги, по которому только что ехал чуть быстрее 80 километров в час, и цена тебе будет не больше минуты, которую ты выгадал, чтобы пораньше предстать перед своей неожиданной смертью здесь, на повороте, в гробу из развороченного металла с вытекающим оттуда бензином.
Но вид…
Роар высосал через красную соломинку все содержимое бутылочки. Я посмотрел на него. На кого он похож? На мать? На отца? Я попытался представить их: Венке Андресен с закрытыми глазами и губами, подставленными для поцелуя, Юнас Андресен в очках, с усами, на которых повисли хлопья пивной пены. Рука, державшая кружку, и – внезапная смерть.
Нет. Роар не был на них похож. Он напоминал мне самого себя, когда он внезапно появился у меня в конторе: маленький мальчик в потертой синей нейлоновой куртке, в джинсах с заплатами на коленях. Когда это было? Пять-шесть дней назад? Он напомнил мне другого мальчика, чуть младше, который очень давно не приходил ко мне.
– Правда красиво? – сказал я, кивнув на окошко.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Что красиво?
– Вид.
– Вид?
Нет, он был еще слишком мал. Видом не любуются в восемь лет. Чтобы ощутить красоту природы, надо влюбиться.
Мы допили каждый свое и поехали дальше. Дорога к Квамскугену была не заснежена и чернела от дождя. Снег тонкой повязкой лежал на склонах гор, и, для того чтобы покататься на лыжах, нужно было забраться довольно высоко.
Дорога была хорошая. Легендарные времена ухабистых дорог на Квамскугене прошли: туризм, кроме всего прочего, способствовал строительству хороших дорог, хотя его влияние противоречиво и неоднозначно.
Мы быстро миновали поселок летних домиков, тесно прижавшихся друг к другу, похожий на неприбранные окрестности большого города, и спустились по Токагьеллет, где тоннели сначала заглатывали, а потом выплевывали нас, как протухшую рыбу.
Чудесный вид снова открылся перед нами. Мы увидели долины Хардангерфьорда и Нордхеймсунна. И здесь внезапно началась весна. Был тот единственный миг в году, когда невидимая рука вдруг сдвинет в сторону облака и из-под их завесы выглянет солнце. Солнце катилось по склонам гор, высвечивая прошлогоднюю зелень и смешивая ее с бурым, белым и грязно-серым зимним цветом, а смешав, бросало все это нам под ноги, как, играя на заднем дворе, ребята бросают кости. Это была весна.
