Фредерик Дар - Слепые тоже видят
- Я не буду покупать, пока мой секретарь сам не увидит его и не представит мне отчет, - говорит, как рубит, остаток тела маршала. (Я не могу здесь употребить термин "сильно израненный", учитывая большую нехватку частей.)
- О, это он сможет сделать, как только приедет к нам, - уверяю я.
Я ищу лазейку, чтобы броситься туда с нашим вопросом, который, собственно, и привел сюда нас с Берю. И эту лазейку предоставляет нам сам маршал, спеша спросить:
- Хорошо, сколько вы за него хотите?
Я начинаю делать вид, будто думаю.
- Господину Берюрье не нужны деньги. Он хочет совершить обмен.
- Какой обмен?
- Его монгольфьер на дирижабль модели Зад-Вог Н.Е., господин маршал... До него дошли слухи, что у вас эта модель в двух экземплярах.
Интересно, у маршала действительно искусственный мозг на транзисторах? Поскольку он каждый раз делает паузу, чтобы среагировать.
- Нет, у меня нет больше этой модели в двух экземплярах, - бормочет он. - Я должен был недавно продать один, чтобы починить стеклянную крышу своего музея.
- О! А кому вы его продали?
- Сам не знаю...
- Как это - не знаете?
- Сделка была совершена через посредника в Мюнхене. Я правильно говорю - посредник? Так говорят?
- С еще большим удовольствием говорят - посредница, или попросту сводня, но термин абсолютно точен. Как зовут этого господина?
Он уже открывает рот... Не без трудностей, конечно, поскольку я подозреваю, что у него челюсть из серебра; это, вероятно, помогает ему проверить правильность истины, сравнивающей молчание с золотом, и сохранить до старости железную глотку (если вы считаете, будто я нагородил лишнего, вычеркните!). Да, он открывает рот, чтобы назвать имя, но спохватывается и вновь закрывает.
- Не беспокойтесь, господин маршал, - спешу я его заверить, - мы не уступим наш шар вашему покупателю, которому, возможно, даже наплевать на него. Просто мы сделаем ему предложение о покупке интересующей нас модели по высокой цене. Если он согласится, то тогда мы сможем без лишних заморочек продать вам наш монгольфьер.
Он трясет головой.
- Что это - заморочек? Впрочем, все равно, господа. Я буду вести переговоры о сделке сам. Мой секретарь займется операцией. Приходите завтра, мы продолжим дискуссию.
Он делает движение подбородком. И тут его правая рука с металлическим щелчком вскидывается в безупречном приветствии а-ля Гитлер.
- Хайль Гитлер! - вторит ему секретарь со шрамом и хвостом енота.
- Нет, идиот! - в бессилии скрежещет золотыми зубами маршал фон Фигшиш. - Вы оставили механизм включенным после визита адмирала фон Безболта. А нужно было переключить на визит иностранных гостей. Вы становитесь небрежны, Пауль Гете!
Баварец делается фиолетовым.
Он бросается к своему хозяину, чтобы вернуть руку в менее геометрическое положение.
- До завтра, в то же время! - бросает нам фон Фигшиш.
- А если мы урегулируем этот вопрос по телефону? - гипотетически рассуждает вслух Берю после того, как зевает в сто двадцать восьмой раз.
- Нет, - отвечаю я, барабаня пальцами по рулю взятого мной напрокат "мерседеса".
- Почему нет?
- Такие вопросы по телефону не решаются. Этот выживший из ума старик слишком заинтересовался "твоим" монгольфьером. Он должен поговорить с посредником. Или он его вызовет сюда, или пошлет к нему своего секретаря.
- Хорошо, тогда валяй думай сам, создавай свою версию, делай, что хочешь, - ворчит Толстяк. - Не буду ломать башку по этому поводу, небось господин Большой Хитрец все уже распланировал!
И он добавляет сто двадцать девятый зевок к своей серии.
- Только вот получается, что я хочу есть и мне нужно поспать, заявляет он. - К тому же ночь на дворе.
- Смотри!
Я показываю ему на машину, которая сворачивает с шоссе в нашу сторону. Она въезжает на боковую дорожку, ведущую к поместью маршала, и едет мимо леса, где мы прячемся.
- Что я говорил, Толстяк?
В качестве ответа господин Туша поудобнее устраивается между подлокотников сиденья и складывает руки на брюхе, кричащем от голода. Я осторожно давлю на газ и, не зажигая фар, выезжаю на шоссе. Через несколько метров после поворота я прижимаюсь к обочине и останавливаюсь. Выезд на шоссе со стороны Фигшиша предопределяет обязательный поворот направо, так что риск, что гость поедет в другую сторону, исключается.
Я уверен, что наше новое ожидание продлится недолго, поскольку маршал не терпит пустой болтовни. У этого человека урезано не только тело, но и речь.
И действительно, через двадцать минут вновь появляется машина гостя. Я вижу, как свет белых фар пляшет по стволам деревьев и столбикам. Я отъезжаю. Хитрость состоит в том, чтобы его машина обогнала нашу, тогда водитель не сообразит, что его преследуют. Все проходит как по маслу. Преследование упрощается еще и тем, что он едет на небольшой скорости в громоздкой американской машине старой модели, которая, похоже, еле тянет. Я вижу парня только со спины, но понятно, что он грузный, а его голова без шеи утопает в плечах. На всякий случай я записал номер машины, если ему вдруг придет в голову замести следы.
- Как ты собираешься действовать? - спрашивает Александр-Бенуа.
С тех пор как я вновь прозрел, он автоматически снова стал моим подчиненным.
- Посмотрим, - говорю я неопределенно.
Толстяк удовлетворяется объяснением. Он сильно озабочен своим "недугом", который вновь дает о себе знать. Наступает момент снятия напряжения: природа настойчиво требует свое...
- Знаешь, - тяжело вздыхает он, - я люблю пожрать, но быть без женщины - это расшатывает организм хуже любой голодовки. В моем состоянии я готов прыгнуть на кого угодно... Нужно смотреть правде в глаза: я мечтаю о кенгуру!
Мы проезжаем многоэтажные новостройки на окраине Мюнхена. Наш "посредник" направляется в центр города по улице Ландсбергер-штрассе. Внезапно он сворачивает и въезжает на парковку. Я притормаживаю, давая ему возможность немного уехать вперед.
Он едет на второй этаж. Я за ним. Мы паркуем машины буквально в нескольких метрах друг от друга. Я жду, куда он двинет. Но он далеко не уходит, а залезает в телефонную кабину, находящуюся в центре зала.
Он у нас как на ладони, так как кабина из стекла со всех четырех сторон. Я могу не спеша рассмотреть нашего клиента. Пьяница! Это удивительно. Типичный алкоголик. Шнапс-пиво-ликерный тип. У него практически синее, изрытое морщинами лицо с паутиной кровеносных сосудов, выступивших на щеках. Массивную голову венчает абсолютно гладкая лысина. Этот малый напоминает мне круглый столик в стиле восемнадцатого века, где единственная ножка изображала какой-нибудь персонаж. Довольно забавно наблюдать такой столик, которому вздумалось звонить по телефону. Беседа затягивается. До меня доносятся звуки его голоса. Парень резко жестикулирует. Иногда мне кажется, что он рычит. У него и правда в повадках есть что-то от животного. Наконец он вешает трубку, причем ему это удается с четвертой попытки - три раза промахивается мимо рычага. Он выходит и оставляет дверь кабины открытой.
Следить за ним на своих двоих - задача еще менее трудная, чем преследование на машине. Он тяжело шагает, будто крестьянин по свежевспаханной борозде. Я слышу, что он разговаривает сам с собой, помогая себе руками, потом останавливается, кашляет и прикуривает сигару, толстую, как достоинство Берю.
- Он маленько не в себе, твой парень! - замечает Толстяк.
- Пьяный просто, - поправляю я. - По-моему, к концу дня он должен видеть жизнь в нескольких экземплярах. Это тот тип алкоголиков, которые постоянно поддерживают такое состояние, а у постели всегда наготове бутылка шнапса, чтобы поутру унять тряску рук.
Посредник одет в серый костюм в светлую полоску. Он неопрятен. Двубортный пиджак застегнут лишь на одну верхнюю пуговицу, а снизу видна расстегнутая ширинка.
Он останавливается перед огромной пивной, которая занимает весь дом. Эти заведения делают всемирную славу Мюнхену. Малый спускается по ступенькам импозантной лестницы и толкает одну из нескольких дверей, покрытых блестящим лаком. Входит внутрь. Исчезает!
- Это что, вокзал? - спрашивает с любопытством Берюрье.
- Нет, "Пивной дом".
- Интересно, - обрадованно произносит мой преданный друг и, подавая мне пример, ныряет в ту же дверь.
Помещение практически такое же огромное, как выставочный павильон маршала фон Фигшиша. На нас обрушивается фантастический аромат пива и копченостей, разноголосый гвалт, как на митинге, и металлическое дребезжанье оркестра. Музыканты одеты в национальные костюмы, сидят на небольшой эстраде.
Несколько сотен посетителей, заливающих в себя литрами пиво, представляют собой сплошную шевелящуюся массу. Громадные столы гнутся под тяжестью пустых и полных кружек. Крик, шум, песни, музыка, звон посуды. Чистой воды психоз - коллективное накачивание пивом.
- Бог ты мой, вот это классика! -впадает в экстаз Толстяк. - Вот это, я понимаю, закусочная! Представляешь, если сравнить с нашими маленькими кафешками в Париже?