Михаил Ежов - Лестница страха
— Я узнал, что через четыре дня в спортивном лагере за городом пройдут соревнования. Наша школа тоже участвует. Думаешь, они сольют их?
— Да, если не идиоты.
— Они будут далеко, проверить их некому. Слишком большое искушение.
— И что ты предлагаешь? Заявиться в лагерь и взять у детей кровь на анализ?
— Именно.
— Кто нам это позволит? Если мы придем с твоей теорией к Петровичу, он нас вышвырнет к едрёной матери!
— После того, как я проверю свою догадку, едва ли.
— Да расскажи ты наконец, в чем дело! — не выдержал Смирнов. — Конспиратор хренов!
Казимов упрямо покачал головой.
— Если я исчезну или найдешь мой хладный труп, знай, что я был прав! — сказал он с шутливым пафосом.
— Дурак! — буркнул Смирнов. — Нашел с чем шутить!
— Ладно, забей. Это я так. — Дознаватель поднялся. — Пойду перекушу — сегодня не завтракал, а потом в школу.
— Давай, давай, — пробормотал Смирнов. — Я тебя тут подожду.
— До скорого. Надеюсь. Кстати, ты поставил охрану своим родителям?
— Да, только что договорился с Петровичем.
— Правильно, лучше перестраховаться.
— Мне сегодня пришла эсэмэска, — проговорил нехотя Смирнов. — С угрозами.
— Им?
— Не совсем. Скорее в целом.
— Покажи.
Смирнов достал мобильник и продемонстрировал Казимову сообщение.
— Мне такую не присылали, — произнес дознаватель задумчиво.
— И хорошо.
— Не знаю, не уверен. Ладно, до скорого. Если что, все материалы здесь. — Казимов хлопнул по папке.
— Давай, давай, не нагнетай! — усмехнулся Смирнов.
Дознаватель достал из кармана наушники, подключил к мобильнику и выбрал композицию.
— Для бодрости, — пояснил он, взглянув на Смирнова.
— Что слушаешь? — спросил тот.
— Бетховена. Лунную сонату.
— Девятая симфония больше подошла бы.
— Может быть. Но не люблю ее.
Смирнов понимающе кивнул. Он, правда, классику вообще не признавал.
— Ладно, давай. До скорого.
— Счастливо.
Когда Казимов ушел, следователь встал и прошелся по кабинету. Вот ведь выпендрежник! Захотелось ему, видите ли, поинтересничать, в детектива поиграть! А вот грохнут — и ничего не докажешь ведь. Взгляд Смирнова задержался на мгновение на окурке, оставленном Казимовым в пепельнице. А все же интересно бы узнать, что придумал дознаватель. Какую такую догадку он отправился проверять?
Смирнов открыл браузер и нашел сайт Комитета образования. Отыскать телефонный номер не составило труда. Следователь набрал его и замер, прислушиваясь к гудкам.
— Алло? — Голос был женский, усталый.
— Это старший лейтенант Смирнов, полиция. Мне нужно получить информацию по школам. На предмет поступления жалоб от родителей или учеников.
— Это прокуратура?
— Нет, полиция. Я веду расследование.
— Я не могу просто так дать вам информацию, — сказала женщина, помолчав. — Откуда мне знать, что вы действительно из полиции?
— Понимаю. Я пришлю вам факс, вы уточните мои полномочия.
— Хорошо, запишите номер. Подпишите «Галине», тогда его сразу передадут мне.
Женщина продиктовала номер факса.
— Сейчас отправлю, — пообещал Смирнов.
На все ушло полчаса. Наконец ему перезвонили и сообщили, что готовы передать требующуюся информацию. Еще через двадцать минут следователь получил распечатку в полтора метра длиной.
Смирнов устроился в кресле, повернувшись спиной к окну, чтобы свет падал на бумагу. На то, чтобы ознакомиться с информацией, у него ушло сорок минут. Прочитал он все, конечно, куда быстрее, но этого было недостаточно: требовалось вникнуть в смысл, так сказать в подтекст.
Первое, что зацепило внимание Смирнова, — статистика травматизма по школам района. Та, которая его интересовала, занимала первое место. Складывалось впечатление, что ученики проявляют по отношению друг к другу необъяснимую, патологическую и порой немотивированную агрессию. Родители четыре раза жаловались в комитет на детей, нанесших травмы их чадам, но не проходило и пары месяцев, как пострадавшие сами оказывались в числе агрессоров и зачинщиков драк. Поступали жалобы и от детей. Их было две. Одна — от ученика девятого класса, которого должны были исключить за неуспеваемость. Он пытался оказать давление на школу. Но неудачно упал на уроке физкультуры и сломал шею. Выжил, но остался инвалидом, передвигается в кресле. Вторая жалоба была анонимной, установить адресанта так и не удалось. Судя по всему, ребенок воспользовался интернет-кафе, чтобы создать фиктивный ящик специально для отправки жалобы. Ее рассматривали, но формально: ясно было, что это попытка мести.
Смирнов взглянул на часы. Казимов, по идее, уже должен был освободиться. Пусть возвращается и делится своими догадками, подумал следователь. Если он прав — а Смирнов склонялся к тому, что так оно и есть, — пора идти к Петровичу и обрисовывать ситуацию. С учетом того, что улики были косвенные, а дело слишком странное.
Следователь набрал на мобильном номер дознавателя. Абонент недоступен! Это еще что за черт? В метро Казимову идти незачем, а в школе сигнал должен приниматься. Разве что в спортзале или каком-нибудь подвале? Смирнов отложил телефон, решив перезвонить позже.
Выйдя из отдела, Казимов отправился в кафе перекусить. Покончив с едой за двадцать минут и выкурив сигарету, он пошел в школу. В кармане у него лежали фотографии учителей.
Казимов думал о том, что наконец-то он превратился в волка. Всю жизнь он боялся стать овцой, послушно ожидающей своей неизбежной участи. Эта фобия довлела над ним, отравляя существование, но теперь он чувствовал себя прекрасно. Охотник вышел на тропу, и зверь никуда не денется. Казимов машинально пощупал через плащ кобуру с табельным «Макаровым». Пистолет, конечно, не понадобится, но ощущать его под мышкой было приятно — это придавало уверенности.
Казимов немного задержался у фасада школы и осмотрел окна первого этажа. Здесь, как и наверняка во всем здании, стояли стеклопакеты фирмы Graethenn Muss — настоящая броня, которую не вышибить даже кувалдой. Когда дознаватель делал у себя в квартире пару лет назад ремонт, то поставил себе такие же.
Казимов прошел мимо дворника в оранжевой спецовке, что-то бормотавшего себе под нос с блаженным выражением лица, и поднялся на крыльцо.
— Мне в учительскую, — сказал он охраннику.
Тот молча открыл турникет.
Казимов поднялся на второй этаж. Ему нужны были завуч и расписание. Через пять минут он поднимался по лестнице, сжимая в кармане пачку фотографий.
Шли уроки, и в школе царила почти полная тишина. Благодаря пластиковым дверям ни звука не проникало с этажей на лестницу. Шаги Казимова гулко отдавались у него в ушах.
Когда он миновал третий этаж, наверху раздался шорох. Дознаватель поднял голову, но ничего не заметил. Он продолжал подниматься, пока до ведущей на четвертый этаж двери не осталось ступенек десять. Тогда со стороны чердака выступили несколько фигур. Их появление было неожиданным, и Казимов остановился. Затем растерянно улыбнулся.
— Привет, ребята, — проговорил он. — Почему не на уроке?
Вместо ответа, ученики начали спускаться ему навстречу.
В кабинете Смирнова зазвонил телефон. Тот подозрительно взглянул на него, но трубку поднял.
— Алло?
— Это Ратников.
— Привет, как дела?
— Отлично. Спроси еще, чем я занимался.
— Чем ты занимался?
— Ковырялся в трупах, чем же еще.
— Ладно, я понял. Дела, значит, как обычно. Зачем звонишь?
— Да уж не поболтать. Я переслал тебе отчет по священнику. Все так же, как и в предыдущих случаях.
— И кислота есть?
— Полное брюхо. Вот только священник умер не от химических ожогов. Его сердце не выдержало пыток. В се-таки он был уже не молоденький.
— Ясно. Значит, отчет можно не читать?
— Как сказать.
— Что ты имеешь в виду? — Смирнов насторожился. — Давай выкладывай, я чувствую, ты что-то держишь за пазухой.
— Есть один новый момент. Касательно порезов, которые убийца наносил во время истязаний.
— Так. Не томи!
— По-моему, есть система. Я сфоткал и прислал тебе отдельными файлами.
— Рисунок?
— Не знаю, трудно сказать. Сам посмотри.
— Ладно, сейчас гляну.
— Давай.
— Спасибо, Валер.
Повесив трубку, Смирнов открыл почтовый ящик. Письмо от криминалиста было единственным. Следователь кликнул на него, а затем на первое вложение в формате JPG — это был снимок порезов Растоповой. На экране появилось нечто, напоминающее схему, набросанную штрихами разной длины. Несмотря на первое впечатление беспорядочности, было ясно, что порезы, оставленные на теле жертвы, почти симметричны и при определенной «доработке» складываются в причудливый рисунок.
