Сьюзан Конант - Пес, который боролся за свои права
Глава 20
Остин Квигли и при жизни не отличался особой резвостью, и хоть я как-то невзначай сказала, что можно же хоть чем-то его расшевелить, охотничьим ножом это сделать не удалось. Я подошла немного поближе, чтобы лучше его рассмотреть. Хоть все мои медицинские познания ограничиваются ветеринарией, я понимала, что он, возможно, еще жив, и прекрасно отдавала себе отчет в том, что никакие мои усилия ему не помогут. Нож вошел в его грудь по самую рукоятку. Я не боюсь вида крови — ведь я все-таки женщина. Я вполне могла бы ухватиться за ручку ножа и вытащить его, если бы была уверена, что не сделаю только хуже.
Над головой Остина на стене висел телефон, но пробраться к нему можно было только через груду бутылок и обрывков бумаги, а потом встать над самым телом. Как бы то ни было, не стоило подходить к стене и прикасаться к телефону. Интуиция меня не обманула, и в глубине аптеки, в жилом помещении, оказался еще один аппарат. Комната — сочетание кухни, гостиной и столовой — в отличие от торгового зала не подновлялась, и Пит не занимался доводкой ее стен. В облупившейся эмалированной раковине громоздилась всевозможная посуда, которую Остин и Пит не мыли со дня смерти Сиси. На газовой плите стояли две железные сковородки, и запах прогорклого жира висел в воздухе. На обоих окнах шторы были задернуты, — полупрозрачные, желтоватые шторы, напоминавшие человеческую кожу. Чтобы зажечь свет, я локтем нажала на выключатель у задней двери и, натянув рукав свитера на ладонь левой руки, взяла телефонную трубку. Большой черный телефон оказался с кнопками вместо диска, и я при помощи карандаша набрала номер 911.
Я осталась в грязной комнате ждать прибытия «скорой помощи» и полиции. Я не садилась. Возможно, это покажется безумием, но, прислушиваясь к вою сирен, я принялась рассматривать ленты, картины и всевозможные призы на стене рядом со столом. На стене также висели фотографии в рамках: одна Леди, три Макса, четыре или пять фотографий других пойнтеров, но ни одной фотографии Пита я не увидела. Большинство призов были завоеваны двумя собаками, чьих имен я не знала, несколько принадлежало Максу. За двумя кубками средних размеров, покрытыми толстым слоем пыли, стоял небольшой, совершенно чистый серебряный кубок с выгравированным на нем именем другой собаки — Серебряный Реджис. Я сразу догадалась. Он принадлежал одному из пойнтеров Мими, охотничьей собаке Эда Николза — Реджису. Более того, если все остальные награды были завоеваны на собачьих выставках, то этот кубок, судя по надписи, был получен на полевых соревнованиях охотничьих собак, в которых Эд Николз, должно быть, участвовал. Или участвовал кто-то другой за него.
Впоследствии я обсуждала это с Ритой, и она убедила меня, что я вовсе не такая уж хладнокровная и бесчувственная. Она говорит, что я вытеснила тревожные мысли о том, кто нанес Остину удар ножом и не стану ли я следующей жертвой, более утешительным, близким мне, хоть и достаточно озадачивающим вопросом, а именно: откуда здесь приз, полученный охотничьей собакой Эда Николза? Я билась над ним, пока вой сирен не прервал течение моих мыслей.
Прежде всего Кевин протащил меня через весь торговый зал, выволок на улицу и запихнул на заднее сиденье черно-белой полицейской машины с синими мигалками на крыше. Фамилия Кевина говорит о том, что в жилах его течет ирландская кровь. О том же говорит и цвет его лица. Когда он волнуется, лицо его краснеет, когда злится — оно краснеет еще больше.
— Тебе было приказано держаться отсюда подальше, — сказал он. — Ты что, забыла? Видно, тебе изменяет память, поэтому позволь кое о чем тебя спросить. У меня есть для тебя тест на проверку памяти. Когда сюда прибыли полицейские, что они перво-наперво сделали?
— Заглянули наверх.
— Хорошо. Конечно. Правда, не знаю, на кой им было хлопотать, ведь ты, наверное, уже все проверила.
— Нет. Я ничего не проверяла.
— Так, так. Теперь второе. Что было у полицейских в руках, когда они поднимались наверх?
— Кевин, прекрати. Я знаю, что они вооружены. Если ты вызываешь полицейских, когда енот переворачивает твой мусорный бак, они вытаскивают пистолеты и обшаривают весь дом. Однажды такое случилось с Ритой. Как-то ночью ей что-то послышалось, тебя не было дома, и она вызвала полицейских.
— Зачем она это сделала? — Он театрально пожал плечами, вытянул руки и выпятил грудь. — Тебя что, тоже не было дома? Ты бы сама все расследовала. Без всякого оружия. Сюда слетелась половина личного состава кембриджской полиции в полной уверенности, что кому-то необходима защита. Но только не тебе. Ты в ней не нуждаешься.
— Понимаю. Я была неосторожна.
— Неосторожна.
— Во всем виновата твоя мать.
— Моя мать заставила тебя прийти сюда?
— Алисия услышала, что лает собака Квигли, и позвонила твоей матери. Твоя мать не смогла тебя найти, она спешила на службу и попросила меня посмотреть, что с Максом. Он был собакой Сиси. Это он сейчас лает на заднем дворе. Я вошла и увидела Остина.
— Потом ты села и стала ждать, что с тобой произойдет.
— Кевин, послушай. Я позвонила сразу же. Я не была уверена, что он мертв, и хотела, чтобы приехала «скорая». Я ни разу не присела. Я все время стояла.
— Первое правило личной безопасности, — сказал Кевин. — Не садиться.
— А знаешь, я с пользой провела время. — И я рассказала ему про кубок. — Итак, где они его взяли? В один прекрасный день Эд Николз идет по улице с кубком в кармане, Сиси пристраивается к нему, сует руку в его карман и удаляется с кубком. Правильно? Послушай еще. Мими приносит его на собачью выставку, и Сиси его тибрит.
— Почему бы и нет?
— Потому что, во-первых, на выставках негде показывать такие вещи, во-вторых, Мими выставляет Саншайна, а не Реджиса и, наконец, в-третьих, это приз за полевые соревнования, а Мими в них не участвует. Собака принадлежала ее мужу, а он умер. Охотился именно он. Так она и пристрастилась к пойнтерам. Реджис был охотничьей собакой ее мужа. Он не выставочная собака. Знаешь, где, по-моему, был кубок? У нее дома.
— Ну и?
— И Рон Кафлин однажды чинил там трубу. Догадайся, кто красил комнату, в которой Мими держит коллекцию удочек своего мужа? Пит Квигли. А разве нельзя в той же комнате держать и разные собачьи принадлежности? Сиси там, конечно, не бывала. Но мы знаем, что там бывал Пит.
— А мы это знаем?
— Да. По словам Рона, Пита очень раздражало, что за ним приглядывают, пока он там работает. Сам Рон на это не обращал внимания. У него не было чувства, что ему не доверяют, да за ним и не было постоянного наблюдения. Они просто то входили, то выходили. Вот мы и подумали, что Питу это может быть неприятно из-за Сиси, она ведь была нечиста на руку, и он очень болезненно к этому относился. Но мы ошиблись.
— Подожди. Расскажи-ка об этом еще раз, чтобы я мог записать на пленку.
— Кевин, прекрати. Это не такая уж ерунда. Сиси иногда занималась с нами в Кембриджском клубе дрессировки, и у нас не было причин на нее жаловаться. У нас ничего не пропадало. Там с ней всегда был Остин. Пит там ни разу не был. Те, кто говорил, что она ворует, знали ее по выставкам, а на них с ней всегда был Пит. И подумай, зачем бы ей воровать? Что ей делать со всеми этими поводками и щетками?
— А что делать с ними Питу?
— А посмотри-ка на стену в той комнате. Ленты, картины, целая выставка. И все о собаках. Как мог Пит их любить? Ведь там нет ничего, что было бы связано с ним, — ни фотографии, ни диплома об окончании колледжа, ни выпускных снимков — ничего.
— Вроде как собак она любила больше, чем его.
— Совершенно верно. Она обращалась с ним хуже, чем с любой собакой, особенно своей собственной. Выходит, его мать любила собак, а он воровал все, что олицетворяло собак, и то, как она их любит. Вспомни, ведь это была ненормальная семья. Для Сиси детьми были собаки, а как Остин говорил про Пита, так просто ужас. Но Пит все же существовал и жил у себя дома.
— Я тоже живу дома, — сказал Кевин.
— Твоя мать не называет тебя «малышом».
— Только попробовала бы.
— А Сиси называла, прямо в лицо. Я сама слышала. Может быть, она переборщила ровно на один раз.
— Мне про это ничего не известно, — сказал Кевин, — но с одним я, пожалуй, соглашусь. В этой истории Пит выглядит как настоящий клептоман. Тебе не кажется, что она его покрывала? Если, конечно, знала?
— Знаешь, что мне не дает покоя? На кубке совсем нет пыли. Это единственная чистая вещь во всей комнате. Ручаюсь, что когда она умерла — когда он ее убил, — то откуда-то его вынул. Мамочка ни за что не позволила бы ему. Она хотела защитить его ну и, конечно, себя. Но знаешь, чего я никак не могу понять? Ножницы. Либби клянется, что их украла у нее Сиси, а значит, Пит. Так почему же Сиси держала их в своей сумке? Ведь на выставке она ее открывала. Ножницы мог увидеть кто угодно. Если она его выгораживала, то зачем держала их при себе? Зачем они ей понадобились? У нее были пойнтеры. Ножницы ей никак бы не пригодились.
