Галина Романова - Ночь с роскошной изменницей
В заднюю дверь тихо постучали. И тут же, не дожидаясь ее ответа, Олег Сергеевич ввалился прямо на кухню.
– Ну и жара на улице, сдохнуть можно, – пожаловался он и тут же потянулся к крану с холодной водой. – Что в доме? Все на своих местах?
– Вроде бы да, все на своих местах, – помявшись немного, проговорила Соня: не признаваться же ему, что вообще не смотрела по сторонам, чтобы не бередить себе душу.
– Где у нее хранились документы? Здесь у нее был свой кабинет?
– Нет. Анна Васильевна предпочитала здесь отдыхать. Редко брала работу на дом. Правильнее – работа и была ее домом. Она иногда в рабочем кабинете и ночевала. Что говорить о даче… Нет, здесь у нее кабинета не было.
Она не врала. В день убийства Татьяны осмотр дома производился. Кабинета там не было в самом деле. Также не было обнаружено тайников, сейфов, бункеров и хранилищ. Обычный двухэтажный дом. В меру ухоженный, но не до фанатизма. В меру богатый. В округе были дома и побогаче.
За что же могли ее убить? Причем почти следом за дочерью! Вот хоть убейся, но никакой другой версии, кроме возможной возни с наследством, ему в голову не приходило. Не случись убийства старшей Сочельниковой, он бы еще рассмотрел за версию участие Баулиной в убийстве младшей, но теперь…
– Кофе сварить? – спросила Соня, глядя в спину Снимщикова.
Как вошел в дом и напился прямо из-под крана, так застыл у окна и не повернулся ни разу. Все о чем-то думал и думал, изредка задавая скользкие вопросы.
А почему они расстались с Никитой? С чего это вдруг тот явился к ней столько времени спустя и провел с ней ночь? А чем перед исчезновением занималась Таня? С кем, кроме нее, водила дружбу? Почему мать не принимала активного участия в судьбе дочери? Почему не помогла с работой хотя бы? И снова про Никиту!..
– Я не хочу говорить о нем! – не выдержала Соня, когда Олег перешел к теме последней девушки Никиты. – Я не знаю ее и говорить о ней не желаю! Имейте совесть, Олег Сергеевич!
– Совесть?! Совесть!!! – он резко развернулся и подлетел к ней, тут же ухватив ее за плечи. – О какой совести речь, Соня?! О чьей, правильнее?! Все буквально указывает на то, что единственным человеком, заинтересованным в их смерти, была и остаешься ты! Не нужно теперь кичиться, понятно? Сочельникова похлопотала, сняв с тебя подозрение в убийстве собственной дочери. Приволокли в отделение бомжа, и что дальше?!
– Что?
– А ничего! Теперь твоя заступница мертва! Понимаешь, что это может значить?
– Что?
– То, что ничего не помешает тому же Липатову вернуться к моей первоначальной версии и снова взять тебя под подозрение. Почему, как ты думаешь, он позвонил тебе и порекомендовал убраться подальше сегодня утром?! Почему, как думаешь?!
– Не знаю.
– Да потому что он думает так же, как и я! Так же, как и я, допускает мысль, что, лишившись покровительства Сочельниковой, ты можешь смело отправиться за решетку. Потому и предупредил!
Он орал уже как ненормальный, не выпуская ее из рук. Орал и не знал уже, чего ему хочется больше: доказать всем, что он был прав, обвиняя ее в убийстве. Или доказать себе, что жестоко ошибался.
Все же казалось изначально таким простым и незатейливым, и мотив имелся более чем прозаичный, и подозреваемая. А теперь вдруг подозреваемая непонятно с какой стати перешла в разряд его подзащитных? Так, что ли?
Черта лысого, как сказал бы Саня-друг, Снимщиков был к этому готов! Черта лысого он ждал от судьбы такого подвоха!
– И знаешь еще, почему Липатов так о тебе печется, милая Софья Андреевна?! – Олег приблизил свое лицо очень близко к ее, почти задыхаясь от ее снежного запаха. – Потому что ему очень хочется переспать с тобой! И он почти уверен, что ты сделаешь это, хотя бы из чувства благодарности. Поняла?!
От его пальцев было больно и жарко. Но от взгляда, которым он сверлил ей переносицу, было еще больнее.
– Поняла, а чего ты кричишь? – шепнула она почти ему в рот, так близко он очутился от нее. – Липатов предупредил меня, потому что хочет со мной переспать. Так?
– Так.
Голова у него кружилась, но уже не от жары и похмелья. Этот ее запах… Он ведь сторонился его, остерегался. Словно предвидел, что от него запросто можно свихнуться.
Горечь пережаренных кофейных зерен, жженого сахара и неуместной, казалось бы, ванили. Все, чем дышал ее полуоткрытый влажный рот.
Черт, черт, черт!!! Это был полный нокаут! Где его хваленая профессиональная бесстрастность?! Где хваленое хладнокровие?! Какого черта он тискает ее плечи, задыхается от ее запаха и ни под каким предлогом не желает уступать никому, ни Никите, ни Липатову.
– Соня… – Снимщиков еле смог оторвать свои руки от нее и отойти вновь в окну, отворачиваться, правда, не стал. Смотреть на нее очень хотелось. – Соня, нужно что-то делать, понимаешь?
– Понимаю. – Она пристально посмотрела на него.
Ей показалось, или он в самом деле хотел ее поцеловать? Вот это дела! Что, скажите, так на него подействовало? Жара, похмельный синдром или уязвленная профессиональная гордость? Стоило завести разговор о Липатове, как он тут же…
А ведь ей хотелось того же, что и ему! Отрицать – значило солгать. Она хотела, чтобы он ее поцеловал. Прямо на этой кухне, из которой не так давно выводил ее едва ли не в наручниках. Прямо в этих вот стенах, о которые никогда, наверное, не бились волны такой сокрушительной силы. И это было совсем другое, не то, что заставило ее целовать Никиту. Что-то более острое и пряное, что-то жгучее и хмельное. Острие опасности, может, так?..
– Ты знакома с Кочетовыми? – хмуро рассматривая стоящую перед ним девушку, спросил Олег.
– Пожилая супружеская пара? Постоянно с бидончиком и плетеной корзинкой и постоянно вдвоем. Это ты о них?
Говорить ему «вы» показалось вдруг глупым.
– Уж не знаю про корзинку и бидончик, но их окна выходят на дом вдовы Баулиной. И в их дворе так же имеется водопад с прудом, полным искусственных лотосов.
– Считаешь, что Таня могла быть у них? Так ты не будешь кофе?
Соня подхватила из раковины турку, а другой рукой жестяную банку с зернами и чуть ею потрясла. Зерна с мягким шелестом ворохнулись в банке, заставив его цинично ухмыльнуться.
Как все, черт побери, прозаично. Вот откуда шел дурман, засылающий ему в мозг преступные мысли о покровительстве. Запахом пережаренных кофейных зерен пропитались здесь все стены.
– Кофе? Нет, пожалуй, кофе не буду. – Олег кивнул на окно. – Ваш Виктор Гаврилович очень наблюдательный. Заметил, к примеру, что в утро, когда была найдена твоя подруга на берегу озера, охранник ночевал у вдовы Баулиной. Он застал его там чрезвычайно вспотевшим, нервным и возбужденным.
– И что? – Соня пожала плечами, убирая в навесной шкаф банку с кофе и пристраивая на полке над раковиной вымытую и высушенную полотенцем турку. – Может, он только с постели поднялся.
– А чего же тогда нервничать? И опять он врал мне, а любое вранье должно иметь причину. Почему он не сказал, что пропускал через блок-пост Сочельникову? И что-то подсказывает мне, что делал он это неоднократно.
– А точно делал? – Соня глянула на него внимательно – не шутит ли, не издевается, кто знает, может, это очередная милицейская уловка, предназначенная для усыпления ее бдительности.
– Думаю, да, – выдержал ее взгляд Снимщиков. – Как-то она сюда попала в тот день, когда ее убили. Не через дырку же в заборе, в самом деле! К тому же Виктор Гаврилович заверил меня, что в вашем ограждении никаких дыр нет. Следят за этим господа-хозяева. Так-то… Ну, ты готова или нет?
Она кивнула, и через мгновение они уже запирали кухонную дверь, выходящую прямо на улицу. Соня нацепила на нос солнцезащитные очки, вдела руку в тесную дужку ручек сумочки и пошла по дорожке впереди Олега.
А ему иди и рассматривай! Рассматривай и потом обливайся!
Переоделась, называется!.. Взяла и поменяла короткую юбку на узкие брюки и тесную футболку. Панацея, по ее понятиям, от его заблудившегося воображения. Как бы не так, как бы не так. В такой тесноте каждый шовчик ее белья был виден отчетливо, и то, что под ним угадывалось, тоже. Вот мучение ему выпало сегодня, вот мучение.
– Слушай, кто такие Кочетовы? Что ты о них знаешь? – спросил Олег по дороге, чтобы хоть ненадолго отвлечься от разглядывания ее прелестей. – Могла твоя Татьяна курить в форточку в их доме, а не в доме Баулиной?
– Не знаю, – ответила Соня. – Я и про них ничего не знаю, и про Баулину. Да и сама Татьяна… Я ведь ничего о ней не знаю. Не знала все эти четыре года, не знала и до того, как она исчезла. Кто были ее друзья, каков был род ее занятий… Все осталось и ушло вместе с ней.
– Но она не могла так долго где-то жить невидимкой! Какой-то след она да оставила.
– Мы опять возвращаемся к той самой теме. – Соня поморщилась, заметив, как движется следом за ними по обратную сторону забора белоснежная панама Виктора Гавриловича. – Документы! На чье имя у нее были документы?! Узнаем это – узнаем, где она была.
