Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле
— Что все?
Олстон покачал головой, на лице его отразилось смешанное выражение печали и невольного восхищения.
— Она выработала очень простой, но абсолютно потрясающий прием, которым связала нас всех по рукам и ногам: и суды, и управление по надзору за условно осужденными, нашу клинику. Как только она попадала в передрягу, она выпутывалась с классической легкостью.
— Каким образом?
— Забеременев. Одно дело — малолетняя правонарушительница, и совсем другое — женщина в преддверии материнства. — Олстон поерзал в кресле и снова вздохнул. — Сказать по правде, никто из нас не знает, пользуется ли Хуанита этим своим приемом осознанно. Один из наших психологов думает, что она использует беременность как возможность ощутить себя более значительной. Хотя я не совсем в этом уверен. Эта девочка — точнее, женщина, ей должно быть лет двадцать шесть — двадцать семь — ни в коем случае не дура. Она показала великолепные результаты по целому ряду тестов, особенно тех, которые требовали не столько знания фактов, сколько активного воображения. Она могла посмотреть на несложный рисунок и описать его так, что впору было подумать, она разглядывает какое-нибудь из творений Ван Гога. Понятие «психопатическая личность» больше не в моде, но оно как нельзя лучше подошло бы к Хуаните.
— Какая она из себя?
— Довольно хорошенькая, огромные глаза, белые зубы и все такое. О фигуре ничего сказать не могу. Никогда не видел ее между беременностями. Самое трагическое заключается в том, — вдруг добавил Олстон, — что ее совершенно не интересуют собственные дети. Когда они были крошками, Хуанита любила их тискать и нянчить, играть с ними, как с куклами, но лишь они немного подросли, она потеряла к ним всякий интерес. Три или четыре года назад ее арестовали по обвинению в пренебрежении материнскими обязанностями, но она снова оказалась в состоянии воспроизведения потомства и была выпущена с условным сроком. После рождения этого ребенка — шестого, по-моему, — она нарушила условия освобождения и убежала из города. Никто не пытался ее разыскивать. Не удивлюсь, если узнаю, что наша клиника скинулась, дабы оплатить ее дорожные расходы. Сама по себе Хуанита представляет клубок проблем. А помножь все это на шесть. Господи! Мне даже думать об этом страшно. А теперь она вернулась в наш город…
— Мне так кажется.
— И чем она занимается? Впрочем, надо ли спрашивать?
— Работает официанткой в баре, — ответил Пината, — если, конечно, это та самая женщина.
— Она замужем?
— Да.
— А дети с ней?
— По крайней мере несколько. Она подралась в баре с мужем несколько дней назад, он заявил, что она их совершенно забросила.
— Если ты ее не знаешь, — поинтересовался Олстон, — откуда у тебя вся эта информация?
— Мой приятель оказался в баре, когда началась драка.
— И ты заинтересовался судьбой многодетной Хуаниты при помощи приятеля, который оказался свидетелем драки?
— Можно сказать и так.
— Я мог бы так сказать, но ведь это неправда. Верно? — Олстон посмотрел на него поверх очков. — У нее снова неприятности?
— Насколько я знаю, нет.
— Тогда зачем ты сюда пришел?
Пината раздумывал. Он не хотел рассказывать всю историю даже Олстону, хотя тому уж довелось послушать вранья, и какого.
— Я хочу, чтобы ты проверил по своей картотеке и ответил мне, была ли Хуанита Гарсиа здесь в один конкретный день.
— Какой день?
— Второго декабря тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, в пятницу.
— Странная просьба, — заметил Олстон, — не хочешь пояснить, зачем тебе это нужно?
— Нет.
— Я полагаю, что у тебя основательные причины.
— Не знаю, насколько они основательны. Хотя одна причина у меня есть. Дело касается обратившегося ко мне человека. Я бы не хотел называть это имя, но придется, поскольку мне нужна информация и по данному вопросу. Ее имя — миссис Джеймс Харкер.
— Харкер, Харкер. Дай-ка мне подумать минуточку. Дэйзи Харкер?
— Да.
— Что общего у такой женщины, как Дэйзи Харкер, может быть с человеком, выкупающим под залог арестантов?
— Эта история довольно затянута и не слишком правдоподобна, — улыбнулся Пината. — И поскольку уже субботний полдень и я плачу тебе в полтора раза больше, чем обычно, будет лучше, если ты услышишь ее как-нибудь в другой раз.
— Что же ты хочешь знать о миссис Харкер?
— То же самое: работала ли она в клинике в этот конкретный день? Кроме того, когда и почему она перестала здесь работать.
— Сказать почему — я тебе не могу, поскольку сам не знаю. В то время ее решение меня очень удивило и продолжает удивлять до сих пор. Она сослалась на то, что ее мать больна и требует немало внимания, но мне доводилось по моим контактам с нашим женским клубом встречаться со старушкой. Она здорова как лошадь. Довольно привлекательная женщина, особенно когда демонстрирует свой железный характер… Я уверен, что болезнь миссис Филдинг не могла послужить причиной. Что же касается самой работы, то я уверен, что миссис Харкер она нравилась.
— Она с ней справлялась?
— Превосходно. Сердечная, понимающая, надежная. Конечно, иногда она принимала происходящее чересчур эмоционально и немножко терялась в экстремальных ситуациях, но ничего серьезного. Все дети ее безумно любили. Она умела, это бывает у бездетных женщин, обращаться с ними так, чтобы они чувствовали себя важными персонами, а не результатом случайного столкновения сперматозоида и яйца. Миссис Харкер была замечательной молодой женщиной. Нам было очень жаль терять ее. Ты давно с ней знаком?
— Недавно.
— В следующий раз, когда ее увидишь, передай от меня сердечный привет. И скажи, что мы будем рады, если она появится здесь снова.
— Передам.
— Сказать по правде, если бы я мог узнать, что именно вынудило ее от нас уйти, то обязательно принял бы соответствующие меры, дабы устранить это препятствие.
— Обстоятельства были связаны исключительно с Дэйзи, а не с клиникой.
— Хорошо. Я просто думал, что лучше проверить, — пояснил Олстон. — Иногда у нас бывают расхождения и ссоры среди обслуживающего персонала, как и в любом другом месте. Остается только удивляться, что их не больше, чем в других местах, учитывая то, что психология не относится к точным наукам и расхождения по диагнозам и способам лечения отнюдь не редкость. Особенно способы лечения, — повторил он, нахмурившись. — Ну что, к примеру, можно сделать с такой, как Хуанита? Стерилизовать? Держать взаперти? Подвергнуть принудительному психиатрическому лечению? Мы делали все, что в наших силах, но вот причина того, что не было результата: Хуанита наотрез отказывалась признать, что у нее не все в порядке. Как и большинство не поддающихся исправлению, она попыталась убедить себя (так же как и нас), что все женщины одинаковы и единственное ее отличие заключается в ее честности и чрезмерной активности. Честная и чрезмерно активная — это любимые слова находящихся в состоянии самообмана. Послушай моего совета, Стив. Как только ты услышишь, что кто-то слишком усердно настаивает на своей честности, беги бегом и проверь скорей то место, где ты хранишь деньги. И не очень удивляйся, если обнаружишь там отпечатки чьих-то пальцев.
— Я не слишком верю в обобщения, — возразил Пината. — Особенно в последнее.
— Почему же?
— Потому что оно относится и ко мне. Я довольно часто заявляю о своей честности. В данный момент тоже.
— Ладно, ладно. Я понимаю: мне нужно либо взять свое обобщение назад, либо отправиться проверить денежный ящик. Дай-ка мне минутку поразмыслить. — Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. — Очень хорошо. Я беру назад свое обобщение. Боюсь, что при нашей работе довольно легко стать циником. Так много обещаний дано и нарушено, так много надежд разбито вдребезги — все это порождает привычку верить в психологию противоположностей; когда ко мне приходит человек и заявляет, что он приветлив, честен и прост, хочется записать его в хитрые и назойливые обманщики. Этой опасности, вытекающей из характера самой профессии, я стараюсь избежать. Спасибо за то, что ты мне на это указал, Стив.
— Я ничего тебе не указывал, — ответил несколько смущенный Пината. — Я говорил исключительно о себе самом.
— Нет, нет. Я настаиваю на том, что должен выразить тебе особую благодарность.
— Ну что ж, пожалуйста. При полуторном раскладе я не очень хочу с тобой спорить.
— Ах, да. Полуторная ставка. Я должен продолжить работу. В два часа у меня выступление в клубе. Там хорошая, очень податливая группа. Я надеюсь пополнить там наш фонд. — Он вытащил из стола связку ключей. — Подожди здесь, пожалуйста. Не могу пригласить тебя в нашу картотечную. Не то чтобы наши истории болезней секретны, но многим хотелось бы в это верить. Хочешь почитать что-нибудь, пока меня не будет?
