Джерри Сайкс - Лондон. Темная сторона (сборник)
Стоял июнь, теплая ночь, если вам интересно.
Ну так вот, мы созвали свое сборище, выработали план действий в связи с предстоящими выборами, решили, значит, как мобилизовать местные силы. И выходим. А они тут как тут. Паки. Антинаци. Галдят. Распевают. Типа, наци – отбросы. БНП [36] – мурло. Мы завелись с полоборота. Ответили, мол, ну, вы, черножопые ублюдки. И как грянем «Зиг Хайль!» на всю округу. Вот такая, значит, картина: на одной стороне паки пальцы гнут в своих кожанках, антинаци, как в форме, в дешевой джинсе унисекс. А мы из себя такие видные, как отборная команда бомбистов. Мускулы, точно стальные тросы, перетекают под облегающими джинсами и футболками, черепушки сияют, точно полированные. Тату: черная тушь делает белую кожу еще белей. Ждем-пождем.
Наши глаза пылают ненавистью. Их глаза пылают ненавистью. Устремлены на нас, точно смертоносные лазерные лучи.
Предвкушение кольцами свернулось в животе, как могучий питон, поджидающий во рву, когда его выпустят, дабы посеять ужас и разрушение. Напряженное тревожное ожидание. Аж штаны лопаются, так встало.Бугаи, убогий сброд.
Наци отбросы, БНП мурло.
Черномазые! Зиг Хайль!
Бугаи, убогий сброд.
А там пошло. Нет больше слов. Не нужно поз. Адреналин подскочил до предела. В ушах дикий трезвон. В глазах все красно. Заряд, и – разрядка. Питон выполз на свободу, развернулся и как ударит. Как мощная струя спермы.
Стенка на стенку, схлестнулись, нагрянули. Точно гулкая приливная волна поглощает тебя и несет, и как бы сами по себе кулаки и сапоги, палки и вой.
Вот это драчка что надо. Уф.
Сами по себе кулаки, палки и вой. Получаю удар. Даю сдачи вдвойне. Я скачу и молочу, извиваюсь и лягаюсь. Я боец или пловец? Все одно: молодец. Вышел, вдохнул, снова нырнул. Ори, хоть тресни, вот наши песни.
Черномазые. И Зиг Хайль!
Сон наяву, но я теперь не плыву. Волна, что омывала меня, затвердела. Теперь я деталь одной огромной стоголовой машины из мускулов, костей и крови. Вопящая, поющая шестеренка огромного боевого робота. Руки машут. Копыта пляшут. Сила горючее, ярость мотор, мозг словно туча, ладонь как топор.
Вот и нет меня. Есть машина. И я в ней жив, как никогда.
Люблю я это дело, черт меня подери. Люблю, и все тут.
Вижу их глаза. Страх. Ненависть. Кровь в их глазах. Насыщаюсь этим.
Ненависть к ненависти. Кому бы удар мне нанести.
Признаю от души: для них мы слишком хороши.
Победа наша. Мы бодры и молоды, кулаки как молоты. Победа всегда наша. Нашей машины.
Наша машина всегда победит.
Победила бы, но… Но ушки на макушке: явились хрюшки. Поганые фараоны.
Подходят. С палками. Что, ребятки, повеселились? Теперь наш черед. Дождались, когда обе стороны утомились, выбирают удобные цели.
Машина распалась. Я это снова я. В башке яснее малость. Время сматываться.
Даю деру. Мы все удираем. Ржем и хромаем. Победа наша, это мы знаем. И знаем, что наша ненависть сильней, чем их. И знаем, что они думают то же самое. Удираем. Драпаем. Туда, откуда явились. К нашим жизням. К самим себе. Храня в памяти миг, когда мы стали чем-то более важным. Лелея его.
Я улыбнулся. Вот она – ЛЮБОВЬ.
Вам имя мое нужно? Пусть будет Джез. Меня и хуже звали.
Вас интересует моя жизнь? Ну у тебя и вопросы, как у фараона. Или как у гнусного социального работника. Невозможное занудство. Ну да ладно, скажу. Я живу в Четсуорт Истейт в Дегенхеме. На границе Восточного Лондона с Эссексом. Вы об этом месте еще услышите. Здесь сплошь отбросы. Как на свалке. Сперва тут обитали так называемые «проблемные семьи». А затем из грузовиков сюда свалили еще до фига сомалийцев да косоваров. Вот только недавно привезли очередную порцию. Никогда раньше здесь ничего подобного не было. Было хорошее место, где можно было спокойно жить и гордиться, что живешь тут. Но теперь не то. Что в Дегенхеме, что во всей стране.
Папаня сидит на скамеечке в своей курточке, вертит сигаретку и смотрит на Триши. Полагаю, вы сочтете, он типичен для здешних мест. И для Дегенхема. И для страны. У него когда-то работенка была. Хорошая. На заводе Форда. Он знал место, знал систему, знал, как там работать. Но работа от него уплыла, когда завод реорганизовали. Как и у тысяч других. Теперь там центр доводки дизельных моторов. И ему там работы не дают. Он говорит, работу перебили паки. У них подготовка, квалификация и разряды. Он на рабочем месте обучался делу, которого больше не существует. Никому его умение больше не нужно. И он никому не нужен. Он устал. До предела. Честно. И вот сидит он в своей курточке, вертит сигаретку и смотрит на Триши. Или вот Том, мой брат. Вероятно, еще в постели. Он втянулся и теперь не может без наркоты. Ему всякое годится, но лучше всего героин. Он был славным малым, учился хорошо и прочее. Но когда наша тупая жирная мамаша хлопнула дверью, это кончилось. Пришлось думать о заработке. Стали искать. Я нашел. Дорожное покрытие и кровли. А его нашел героин. Грустно. До отвратного грустно. Впору и впрямь взбеситься.
Дорожное покрытие и кровли. Книжки долой, денежки в лапу. С мастером Барри. Безом. Правда, я не всегда нужен, да и погодка подводит, работаем-то под открытым небом. Но хоть что-то. Только не проболтайтесь в службу занятости. Не то я потеряю свое сраное пособие по безработице.
Пока что делать нечего. Но на дворе июнь. Так что скоро буду при деле.
Вот таков я. Но пока что я говорил, кто я. А теперь слушайте, что я.
Я Рыцарь Святого Георгия. И горжусь этим. Истинно верующий. Солдат истины.
Когда-то здесь была страна героев. Все англичане были короли, а их дома замки. Тогда мой папаня имел работу, мой брат успевал в школе, а моя тупая жирная мамаша и не подумывала хлопнуть дверью и смыться в Джиллигем в Кенте с почтарем-паки. Вообще-то он грек, но вы меня понимаете. Для меня все они паки. И все на одно лицо.
В этом-то и проблема. Дерек (я через минуту к нему явлюсь) говорит, что Четуорт Истейт вроде страны в миниатюре. Когда-то было хорошее место, где семьи жили в мире и согласии и все всех знали. А теперь замусоренный проходной двор, где полно всяких сомнительных чужаков и людей, которые оставили попытки выбраться. Никакой гордости. Никакого самоуважения. Наше наследие продано паки, которым на него начхать. Люби свою страну, какой она была, говорит Дерек, но ненавидь такой, какой стала.
Так я и поступаю. Люблю и ненавижу. Всем сердцем.
Ибо все вернется, как он говорит. Однажды, и скорее рано, чем поздно, мы вернем ее себе. И сделаем такой, чтобы ей можно было гордиться. Она опять станет страной героев. И вы, мои милые мальчики, будете теми, кто это сделает. Пехотой революции. Запомните слово в слово. Дайте мне возможность снова гордиться, чуть я о ней подумаю. А я много о ней думаю. Всякий раз, когда какой-нибудь паки возникает у меня перед глазами, когда мне перебегает дорогу какой-нибудь отвратный чужак, а я ему дорогу покрывал или кровлю, всякий раз, когда я гляжу в глаза папани и вижу, что все его надежды остались во вчера, я думаю об этих словах. И думаю о моем месте в великом замысле, на передовых рубежа революции. И я улыбаюсь. А не злюсь. Потому что знаю то, чего не знают они. Таков я. Вот что я.
Но я не могу рассказать о себе, не рассказав о Дереке Миджли. Великий человек. Человек, который указал мне путь к истине. Человек, который мне больше отец, чем мой родной папаня. Его называют первым демагогом Дегенхема. Не знаю, что такое демагог, но если это человек, которому ведома истина и который открывает ее другим, как она есть, то он тот самый.
Но я забегаю вперед, Сперва надо рассказать про Иана. Иан. Тот, кто меня нашел. И указал путь. Я встретил его в торговом центре. Болтался там как-то, думая, чем бы заняться, и тут он ко мне подошел. Знаю, говорит, что тебе нужно.
Я поднял голову. Передо мной стоял бог. Бритая голова, все как надо, джинсы, футболочка, настолько в обтяжку, что каждая мышца видна во всей красе. И на вид так спокоен, так владеет собой. Курточку он снял, так что я увидал татушки на его бицепсах и предплечьях. Одни сделаны в салоне, вроде флага Святого Георгия. Другие самодельные, вроде скинхеды навсегда. Безупречный вид.
И я узнал прямо на месте, что у него есть как раз то, что мне надо. Он был прав. Он знал, чего я жажду. Он говорил со мной. Задавал вопросы. Отвечал на мои. Объяснил, кто виноват в том, что у папани нет работы. Кто виноват в том, что мой брат пристрастился к наркоте. И в том, что моя тупая жирная мамаша сбежала в Джиллигем. Поставил все это в связь со всемирным сионистским заговором. Приблизил это к картинам, которые мне были понятны: паки, черномазые, чужаки, ищущие убежища. Я окинул взглядом Дегенхем. Увидел осыпающийся бетон, подавленных белых, торжествующих паки. Угнетение коренного населения. Затем вернулся к Иану. Он стоял, глядя на меня, и солнце позади его головы сияло, точно ореол. Благодаря ему, все обретало безупречный смысл.
Я чувствую твой гнев, сказал он, лучше пойми свою ненависть. Так и сказал – ненависть. Прозвучало в самую точку.
