Галина Романова - Большие проблемы маленькой блондинки
— Будем, будем, — поспешил успокоить ее Щукин, сунув в пухлую руку пять рублей. — Послушайте, не подскажете, когда мне выходить, а? Первый раз в городе.
— А куда нужно? — тетка откромсала пальцами кургузый билетик, отдала его Стасу и зорким взглядом окинула салон на предмет обнаружения возможных «зайцев».
— Улица Угловая, кажется. — Не казалось ему ничего, адрес он выучил назубок, дурака валял просто, растерянным себя представить пытался.
— Угловая?! — она скептически сжала накрашенный малиновым тонкогубый рот. — Чего же ты там позабыл, голубчик?
— Пока не знаю. Велели передать кое-что. — Для убедительности Щукин пнул ногой свою собственную сумку и тут же поспешил добавить, заметив, каким бдительным вдруг сразу сделался взгляд кондукторши: — Мать там моего армейского друга проживает, гостинцев он ей передал.
На демобилизованного он походил мало, но врать с ходу не привык, поэтому ляпнул первое, что взбрело на ум. Кажется, кондукторше пришелся его треп по вкусу. Туго сжатый рот ослаб, расплываясь в малинового цвета улыбке, и женщина проговорила:
— Доезжаешь с нами до конечной. Там выходишь и ждешь маршрутку. Три остановки, и твой Угол сразу за аптечным углом. Ох и райончик, не приведи господи там ночью в одиночку оказаться. — Она качнула головой и опасливо поежилась. — Но ты малый здоровый, авось найдешь нужный адрес без проблем.
Проговорив, она тут же заспешила к дверям принимать новых пассажиров и до самой конечной про Щукина больше не вспоминала. Лишь когда он наладился со своей сумкой к выходу, потыкала толстым пальцем в автобусное стекло, прокричав:
— Во-он остановка, там маршрутки останавливаются. Не просмотри, тебе на любой ехать можно, не ошибешься. Три остановки, на четвертой выходи…
На четвертой он вышел. Обогнул аккуратный, обтянутый сайтингом аптечный угол и тут же уперся взглядом в ржавую вывеску на торце дома. «Улица Угловая», информировали белые буквы на грязно-сером фоне.
Стас остановился прямо под вывеской и тут же полез в карман штанов за сигаретами. Когда курил в последний раз так, что руки тряслись, и вспомнить не мог. В тюрьме так курил, в армии курил, когда по делу проходил обвиняемым, смолил столько, сколько давали сигарет, иногда почти целый день без остановки. Потом как-то сразу бросил. Не совсем, нет. С Томкой баловались иногда вечерком, сидя на крылечке. Но чтобы с тоски, голода, волнения или злости… Такого не было давно. Теперь вот снова накатило.
Он прикурил и уставился холодным пустым взглядом вперед, куда простиралась Угловая улица, совершенно непонятно, с чего так названная. Щукин лично ни одного угла не заметил. Стены, стены, сплошняком глухие торцевые стены. Непонятно, есть ли у этих строений вообще вход.
Наверное, входы и выходы все же существовали, поскольку народ сновал туда-сюда без остановки. Дрянский сновал народец, сделал вывод Щукин после третьей сигареты. Дрянский, неумытый, нищий, с набитыми гадкими мыслями головами. Взгляды пустые, одеревенелые какие-то. Причем не у одного, второго, пятого, а у всех почти, кто мимо проходил. Даже бабка с детской коляской, доверху набитой пустыми стеклянными бутылками, и та показалась Щукину остекленевшей и одурманенной.
Отстойный райончик, решил Щукин после пятой сигареты, не сдвигаясь с места. Отстойный и опасный. Хотя, с другой стороны рассудить, в каком еще месте может проживать бывшая воспитанница детского дома, ныне шлюха.
То, что Томкина подруга — Света Светина — была проституткой, Щукин не сомневался ни секунды. И никаких на сей счет оправдательных иллюзий, поторопивших дам с отъездом, — типа, у подруги день рождения, переезд на новую квартиру затеялся, новое место работы светит, а как без Тамаркиных рекомендаций — Щукин не питал.
Его жену сорвали с насиженного семейного гнезда с вполне определенной целью: вернуть грешный долг, зависший со времен ее холостяцкого шального прошлого. Денег у Томки не было, стало быть, долг она должна была вернуть, отработав. Работа у нее Щукин знал какая, посему все снова сходилось. Ее подруга — Света Светина — такая же шлюха, как и его жена в прошлом.
Он сделал последнюю затяжку, едва не проглотив остатки сигареты вместе с фильтром. Швырнул ее в кучку возле своих ног, поднял с земли сумку и медленно двинулся вперед.
Бетонный колодец Угловой улицы извилисто вел мимо мусорных контейнеров. Картонных, почти карточных домиков бомжей. Странных тусовок немытой молодежи, вызывающе смело поглядывающей в сторону медленно бредущего Щукина.
Он их не боялся. Он теперь ничего и никого не боялся. Ну, в морду дадут, велика напасть. Ну, сумку отберут, так там добра-то. А убить себя до тех пор, пока он не выполнит своей миссии, не позволит. Зубами рвать станет всяк и каждого, кто посмеет ему помешать, но убить себя до поры до времени не позволит.
— Чего ищем, дядя? — окликнули его метров за сто от того места, где он упивался никотином.
Все же одна из группировок решила проявить активность, сочтя его проникновение на чужую территорию чрезвычайно смелым.
Щукин остановился, тут же швырнул к ногам сумку и встал к размалеванной агрессивными воззваниями стене спиной. Руки опустил по швам, инстинктивно сжав в кулаки, и тут же пожалел, что не захватил с собой кастета. Валялся же в тумбочке, и натыкался на него пару раз, когда собирался, а не взял. Ну, ничего, и без кастета, бог даст, управится. Молодняк жидковатый. Цепей не видно, кольев и бит бейсбольных тоже. К тому же их всего пятеро, шестая девка, но та не в счет. Ту в нокаут Щукин одним щелчком отправит, если полезет, конечно.
Сопляки между тем рассредоточились, пытаясь взять его в кольцо. Не получилось, Щукин раньше занял выгодную позицию. Пришлось им встать полумесяцем и ждать.
— Ребята, мне не нужны проблемы, — спокойно проговорил Стас, оглядев каждого в отдельности и оценив на физуху.
Так себе была пацанва, то ли на игле с малолетства, то ли недоедали. Троих можно было смело вязать в пучок.
— А чего нужно? Чего сюда притащился? Тут наш район, ты че, не знаешь? — пискнула девка, выставив ногу в рваной босоножке далеко вперед.
— Бабу свою ищу, — коротко пояснил Щукин и снова поочередно оглядел каждого.
Пацанва вдруг оказалась готовой к диалогу. Сначала заулюлюкали совершенно по-глупому, почти по-детски. Принялись отпускать идиотские шутки, правда, вполне безобидные. Потом разом затихли, и девка снова спросила:
— А че за баба, раз ты ее здесь ищешь? Путевых тут не водится. — Она тут же поняла, что сморозила глупость, рассердилась на себя, покраснела и поспешила оправдаться: — Мы-то местные, нам-то че! А вот из пришлых здесь путевых нет.
— Согласен, — кивнул Щукин, заметно расслабляясь, драки не будет, подсказало ему природное чутье. — Потому и ищу, что непутевая. Путевые они дома подле мужа сидят, так ведь?
Ребята одобрительно загалдели. Девчонка фыркнула неопределенно. Через пару минут гвалт стих, и снова она:
— Адрес есть? Или так, наугад ищешь, не по наводке?
Она вдруг засмущалась его внимательного, чуть насмешливого взгляда и поспешила задвинуть за ребячьи сандалеты свои раздолбанные вдрызг босоножки.
— Есть адрес. — Щукин улыбнулся одними губами и продиктовал: — Улица Угловая. Дом семнадцать. Квартира номер три.
Чем таким выдающимся прославился этот дом либо квартира, оставалось только догадываться, но что прославился, это точно.
Ребята замерли, словно очень резво переключились на детскую игру «море волнуется». Только что, буквально минут пять-семь назад, корчили из себя серьезных и взрослых, пытались острить, ерничать и даже запугивать его. Стучали в раскрытые ладони кулаками, поигрывали скудной мускулатурой, переглядывались со значением. И тут же, словно по команде, замерли с растерянными, детскими совершенно мордахами.
Какая там фигура на месте замри?
Играл Щукин, много раз играл в раннем детстве в эту хорошую, добрую игру. И фигуры там задавались разные друганами по улице. То морская, то военная, реже спортивная. Теперь же налицо, вернее, на лицах, замерла та самая ерунда, которую Щукин для себя определил как смущение.
Чем-то жутко смутил он ребят, продиктовав простой, казалось бы, адрес.
Чем?!
— Что-то не так? — все же не выдержал и поинтересовался он, потому что местная братва словно воды в рот набрала, причем одновременно и всем скопом. — Эй, малышка, что-то не так? Что? Что не так с этим домом номер семнадцать и квартирой номер три, а? Там что, ее нет?
Ребята молниеносно переглянулись, и трое из пяти опустили взгляды в пыльный, заплеванный асфальт. Четвертый и вовсе отвернулся. На Щукина продолжала смотреть лишь девчонка, но лучше бы она этого не делала, поскольку плохо она смотрела на Щукина. Непотребно вовсе, и взгляд ее — жалостливый, со слезой почти — ему абсолютно не пришелся по душе.
