Екатерина Лесина - Счастливый доллар
Совсем тихо. И взгляд отвести. Опустить, словно бы на руки. А руки в кулачки сжать, как будто в них монетка. Аверс-реверс. Кувырок.
– Некоторое время после свадьбы мы жили дружно. Я осваивалась, он занимался делами. А потом… женщин, как и кошек, любопытство губит. Мне стали интересны его дела. Я хотела помочь. А Олег вдруг взбесился. Ударил.
И это тоже правда. На руку скор был твой разлюбезный хозяин.
– Вот, – Варенька закатала длинный рукав, выставляя лиловые метки синяков. – Это в последний раз.
– Ты изменяла.
– Нет. То есть да, я изменяла. Но бил он меня не из-за измен. Ему вообще, если хочешь знать, плевать было, с кем я сплю. Еще не понял? Я маскировка. Прикрытие. Послушная девочка, пойманная на крючок благородства. И вишу на этом крючке, ручками-ножками дергая. Улыбаюсь по команде. А что изменяю, так и лучше, с кем-нибудь полезным могу переспать…
Все еще не верит. Ладно. Слезы убрать. И дрожь из голоса тоже. Смотреть прямо и говорить четко.
– Он был чудовищем. Это как в сказке, только наоборот. Чем больше целуешь, тем страшнее чудище. Знаешь, откуда у него деньги? Награбил. Я в прямом смысле. Он и братья его. Веселая когда-то была банда. Старший – Илья. Но он умер. Давно. Схватил пулю и с концами. Второй, Антоном звать, – наркоман и садист. Я когда в первый раз сбежать попыталась, Олег поймал и отдал братику. Нет, со мной ничего-то и не делали, только посмотреть дали, как…
Пауза. Вдох. Воспоминание тугим комком рвоты запечатывает горло. И дышать приходится раззявленным ртом, как рыбина, которая дохнет-дохнет в миске на столе, да не издохнет никак.
– Веру резал. Родную сестричку. Та еще наркоманка. Она совсем с ума сошла и… решили устранить, а заодно меня напугать. Напугали.
…белое тело на белом холсте. Руки-ноги. Крест. Волосы разметались. Во рту тряпка. Запах растворителя и красок. Антошка склонился над телом, разрисовывая. И сам измарался. Синие, желтые, зеленые пятна, расползаясь по коже, скрывали синяки.
Вера мычала и хлопала глазами.
– Что ж ты, дурочка, сделала? – тот-кого-нельзя-ослушаться сидел в изголовье. Он гладил волосы, иногда наклонялся, целуя в макушку. – Сдать нас решила? Зачем? Славы захотелось?
Антошка кивнул и, зажав кисточку в зубах, провел по белому Веркиному животу. Потом перехватил нож и резанул.
Красное на синем. Вера дергается, пытаясь высвободить руки. Не выйдет…
– Смотри, Варенька. Хорошенько смотри. Вот что бывает с непослушными девочками.
И Варенька смотрит, не в силах отвести взгляд.
Потом она помогает убирать, а освободившись, купается в спирту. И пьяный Олег хохочет, поливая ее из бутылки.
Если не получится задуманное, то Вареньку тоже ждет стол и безумные рисунки Антошки.
– Больше я не смела дергаться. Я знала, что не отпустят живой, но…
– Ты сказала, что изменяла, потому как хотела развестись.
Думаешь, поймал? Черта с два! Самый умный, да? Все вы кругом умные, одна Варенька дурочку играет.
– Говорила. И хотела. Сначала, когда еще всего не знала, когда только бил и… тогда надеялась, что будет мерзко с рогами и отпустит. Смеялся. Потом уже ясно, что не отпустит, и я по привычке. И еще потому, что рядом с ним мертвой себе казалась. А с другими оживала. Игра такая.
По его лицу не понять, о чем думает. И злость накрывает с головой. Что, самый правильный? Честный? И шел по жизни, честь свою неся, как знамя? И теперь проще закрыть глаза на очевидное, чем признаться себе, что тот, кому служил, – садист и урод.
– Я представляла, что у меня нет мужа. Свободна. Независима. Счастлива. Мелкие женские глупости, без которых сходишь с ума.
– Я тебе не верю.
Перегнувшись через Вареньку, Сергей открыл дверь.
– Уходи.
– Уйду. Только ты сначала запиши адресок. Подъедь, посмотри… лучше, если покупателем представишься. Антошка, он ведь мнит себя художником. Гений непризнанный. Скажи, что слышал о «Темном цикле». Он и покажет. А дальше решай, веришь или нет. И… и если вдруг поверишь, хотя бы самую малость, позвони. А лучше приезжай. Я боюсь.
Здесь Варенька не соврала.
Когда машина Сергея скрылась за поворотом – а тачку мог бы выбрать и посолиднее, – Варенька поправила одежду и неторопливо зашагала следом. Прохожие оборачивались на нее, такую яркую и не по-уличному одетую. Кто-то попытался познакомиться, кто-то спросил, все ли в порядке, но Варенька отмахнулась от всех.
Ей было страшно. Впервые, пожалуй, за всю жизнь.
И когда в кармане заиграл мобильник – новый мобильник, только вчера купленный, – она вздрогнула. Номер незнакомый. Значит, он. Тот-кого-нельзя-ослушаться.
– Алло, – прошептала Варенька, прижимая трубку к губам. – Это я. Я слушаю.
– Маринка умерла.
Марина провалилась в сон, как в яму. И на яму же он был похож изнутри. Черный колодец с пятнышком синевы где-то очень-очень высоко. Прыгни – не допрыгнешь. Ползи. И Марина ползла, вгоняя пальцы, словно альпенштоки, в сырую землю. А когда выдергивала, дыры начинали сочиться красным.
– Помогите! – кричала Марина, но колодец прятал слова, топил на дне, как новорожденных котят. И желал утопить Марину.
А небо все еще далеко.
На дне уже темная лужа. Набралась из ран, которыми Марина наградила стены.
А на голове белая фата в три яруса. Тяжелая. Тянет к земле, как будто кто-то, сидящий внизу, держит за тюль.
И снять бы. Повыдергивать шпильки, пусть летит, падает, накрывает предательскую красноту иллюзией невинности, да рука не дотягивается.
Вверх-вверх-вверх. Когда остается совсем немного, на колодец ложится тень. Она протягивает Марине руку, предлагая помощь. И когда Марина решается – тень хорошая, тень разговаривала с Мариной, – тень говорит:
– Доллар верни.
На этом месте Марина проснулась. Она не вскочила с криком, как обычно случалось после кошмаров. И даже глаз открывать не стала, хотя узкая полоса света, перечеркнувшая лицо, требовала пробуждения. Марина съежилась, закручиваясь в плед, и отвернулась к стене.
Что он хочет? Какой доллар?
Олегов. Та монета, которую он вечно вертел в руках. Из-за нее и познакомились. Он в кафе полез в бумажник, а монета случайно выпала, скатилась со стола и нырнула под соседний. Прямо к Марининой туфле.
– Ваше? – спросила она, возвращая монету. – Какая интересная. Это доллар?
– Да. Доллар. Моргановский.
Олег говорил медленно и смотрел в глаза. И она, вдруг смутившись – а прежде такого не случалось, – взгляд отвела. Зарделась.
Тот день стал счастливым. Олег почти сразу сказал, что Марина – его судьба, что доллар ошибаться не может и вообще…
Вообще иногда казалось, будто он свихнулся на треклятой монете. А выходит, что не он один.
Маринин мучитель появился под вечер. Спустил очередную корзину с едой и двумя пачками сока. А еще свитер и дождевик.
– Погода испортится? – спросила Марина, чтобы завязать разговор. – Спасибо, что ты обо мне заботишься, но будет лучше, если отпустишь. Я понимаю, что ты не хочешь мне зла. Что ты просто ищешь свою вещь…
Человек вновь сел на краю, свесив ноги в колодец. Вот бы подпрыгнуть, вцепиться и сдернуть психа. А потом накрыть его пледиком и сверху сесть, прижимая глотку коленом. И сидеть, пока он, урод, не перестанет дергаться.
– И я очень ценю твою заботу.
А можно дождевик на лицо накинуть и затянуть, как в кино показывают, чтобы пластик прилип второй кожей.
– Но мне здесь очень плохо. Холодно. И грязно. Я скоро заболею. Видишь, уже кашляю. И горло дерет. Ты же не хочешь, чтобы я заболела?
– Мне все равно.
Кто бы сомневался.
– И я поняла, о каком долларе ты спрашиваешь. О том, который Олег все время носил при себе. В бумажнике. Так?
– Да.
– Я просто сначала понять не могла. А теперь вот поняла. Такая крупная серебряная монета. С одной стороны орел на ней, а с другой – голова женщины. И еще звездочки. И цифры. Это он?
– Да, – повторил похититель, добавив: – Верни.
– Как я его верну? Он у Олега. Олег всегда носил с собой. Он мне только посмотреть и позволял, а чтобы потрогать, так нет. Я вот всегда думала, что в этой монете особенного. Ты не знаешь?
– Знаю.
Спокойно. Он урод и псих. И пусть каждое слово приходится вытягивать клещами, но чем больше Марина говорит, тем крепче между ними связь.
– Расскажи. Пожалуйста. Тебе ведь не сложно, а мне интересно.
Молчание. Уйдет? Останется? Станет разговаривать или снова зациклится на одной фразе?
– Это… это счастливая монета. Она удачу приносит. Не всем. Тем, кто не боится рисковать. И убивать. Я не боюсь. Я как они. Остальные – расчетливы. А я – как они.
– Как кто?
Он еще больший шизик, чем ей казалось. Ничего, Мариночка справится. Мариночка выберется отсюда и… и выйдет, наконец, замуж. За кого-нибудь! Чтобы свадьба, платье и фата.
И рука, вцепившаяся в тюль.
Нет, прочь кошмары. Никаких рук. Никакой фаты. Будет шляпка. Шляпка – тоже красиво.
– Как Бонни и Клайд.
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)
