Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
— Выпендрежник! — не удержалась я и сказала это вслух.
Толпа гудела, там происходило еще что-то, но я отвернулась, хочу уйти куда-нибудь, а Кира смотрит на меня странно, грустно даже, и внимание всех вокруг обращено на нас. Повернуться обратно на скамейке оказалось сложно, кто-то встал рядом на лавку, а толпа начала хлопать:
— Зарецкая, принимай приз! — выкрики неизвестных из толпы по мою душу.
Валевский балансировал на краю скамейки, возвышались мы над всеми, и каждый смотрел на нас, удерживаясь, он встал еще плотнее ко мне, держась за меня всем корпусом. Кира, видя это, выразил редкую брезгливость всем лицом и сжал кулаки в карманах, но так и остался стоять внизу. Площадь хлопала очень громко, пакет оказался у меня в руках, все чего-то ждали, и я услышала:
— Целуй, целуй, целуй! — скандировала толпа.
От кого требовали исполнения приговора, я не очень-то поняла, но традиция к тому обязывала, если парень «красной девице» достал трофей. Валевский и не стеснялся — заработал, поцелуй был без всяких внутренних волн, мне колыханий и снаружи хватило! Потом он повернулся к Кире, спрыгнул с лавки, не отпуская меня, то есть вместе со мной и сказал:
— Прости, Кира, ничего личного, но девчонка моя и уже давно, лет восемь, если не ошибаюсь…
Немое состояние, стою как дура с пакетом в руках и только наблюдаю происходящее: видела, как Кира резко развернулся и почти по прямой через столпотворение удалялся в спортлагерь. Валевский взял меня за руку и повел в другую сторону под общий гвалт. Мое удивление произошедшим по силе воздействия стало более сшибающим, чем когда Женька Маслов вытащил меня из оврага; внутри бахнула мощная доза адреналина, а до этого момента я была «ни здесь, ни там», как будто и не жила вовсе… Он тащит меня куда-то, а я шелохнуться боюсь, вдруг вздрогну, а он исчезнет, улетит от меня в другую сторону, но сейчас я чувствую его тяжесть в руке, словно он приякорился рядом. Надолго ли?
— Ты так удивлена или тебе больно? Ты бы так не скакала по лагерю, и без тебя справятся, к Тае пошли, обезболивание поставишь, тебе еще выступать, — мы автоматически двигались к «медбоксу», и, слава святым, там нет ни одного гостя лагеря!
— Столько информации, теряюсь в реакциях. Откуда знаешь про спину? Ванька сболтнул? — про покушение никто не знал, даже Ванька, но скрыть такой синячище от него, если он в нашей комнате постоянно ошивается, никак не вышло.
— А то я не видел, как ты за бока держишься и к Тае бегаешь! Слушай, ты в таком ступоре. Хочешь сказать, и не догадывалась, что так будет? Кроссы примерь, я твой размер заказывал, но мало ли… — сели на скамейку у «медкорпуса». Таи на месте пока нет, я послушно натянула кроссы — он к этому шоу готовился? Заранее?
— Не догадывалась, тем более что ты такой «стратег», а попроще нельзя было? — меня напрягают все эти выверты «на показ», кроссы мне подошли, и снять их он мне не дал.
Зашли к Тае, в ее комнате я как дома, так мы с ней сдружились за эти годы на почве моих постоянных травм, а мне нужно сейчас что-то делать — так я сейчас психую, чтобы не холодели руки, перестали дрожать от страха его потерять; и я стала суетно готовить чай.
— Так ты от меня шарахаешься как от чучела, мне нужно было действовать наверняка, чтобы ни у кого сомнений не осталось, что мы вместе; правда, на твой счет я до сих пор сомневаюсь! Так и после «бутылочки» все стало прозрачно, разве нет? — разговаривает со мной как с полоумной.
Он задержал меня между бестолковыми действиями и посадил рядом, слишком тесно, и отодвигаться мне от него не хотелось никогда больше. Можно было бы и закончить так все, вообще все, можно даже без чая: он и я, и ничего больше, вообще ничего, полное ничто… Помню, так и было, и это все, что мне нужно.
— Да ни черта не понятно, в эту «бутылку» все кому не лень играют, а так ты занят по самые уши! Бабочки, Карауловы, Савицкие — и это только поверхностный список! Охота мне в это лезть? Это все не для меня! — вот сейчас уже мне хочется от него отодвинуться.
— Ты следила… — он не обращает внимания на мои слова, вжимается еще ближе, лезет целоваться — у него все быстро и легко.
— Да на хрен за тобой следить? Ты все делаешь на глазах у всех, у тебя тяга к публичности! И вообще я тебя боюсь… — добивается своего, заставляет перестать сопротивляться, когда он так близко, когда мы целуемся, я не могу ему не доверять, это глупо, полное ощущение, что все так и было всегда.
— Ни с кем я ничего не делал, все из-за тебя, разве непонятно? И при чем тут этот Кира… — да Ромке по фигу чего там и кто, ему известно про меня все, но он требует объяснений, а я, что, к нему сама лезть должна была?
— Уже не при чем… Скажи спасибо, что он тебе не врезал, а все потому, что я честная очень… — за каких-то полчаса я уже привыкла целоваться, теперь это не кажется таким неловким, наоборот, все очень естественно, все границы между нами всегда были условны.
— Ты о чем? — спрашивает, будто не знает, но я не чувствую себя уязвленной признанием, а только очень глубокой, настоящей, не знаю себя без него, я не бываю без него, а он хочет слышать, я должна сказать все вслух, признать, что «все наше» существует, что это не область мифов, а реальность, и пусть только наша — этого достаточно.
— Да я ему рассказала, что влюблена в тебя с восьми лет, так что Кира кулаками махать не станет… Мы его обидели! — ну не верила я, что Валевский это реально, и сейчас не верю…
— Вот дура, на такое не обижаются! А мне, что, надо было спокойно смотреть, как он тебя клеит? Все ходила зашибленная, а тут, бац, и выросла ни с того ни с сего! Или я должен был лезть к восьмилетке? — он отстранился, я смотрю на него и не могу понять эту свою зависимость от него, как такое вообще возможно?! А он не думает, ощущение, что он вжился полностью в то, что с нами происходит, ничего не отталкивает и не отрицает.
— Странно, что я этого не знала, мог хотя бы общаться со мной, — столько времени потеряно зря…
— Ванька вон дообщался, и мне такого не надо! Андроидные близнецы! — он двигается еще ближе, снова происходит смещение пространства, когда целуемся, все внутри перепутано, где его, где мое?
— Ты так все преподносишь, но на деле все было не так, ты жил своей жизнью, меня в ней не было…
— Слушай, не парь меня, ничего доказывать я не собираюсь, решила парня завести — вот тебе парень! Думай поменьше! Не над чем тут думать, прими как факт!
— Как этот твой трофей? Странно это… — я покрутила кроссы на ногах.
— Ага, и не смей снимать, я охренел, пока на это бревно залез! — он взял мою ногу, поднял повыше, оценил свое достижение.
— А выглядело все так легко… — ущипнуть себя или сон все остальное, и только мы настоящие?
Пришла Тая, усмехнулась, увидев нас, поблагодарила меня за свежезаваренный чай, который уже слегка остыл, мы так к нему и не притронулись, потом поставила мне укол, и мы с Ромкой пошли в «актовый» — скоро выступление, пора готовиться. Только мы не шли, а чем попало занимались, смеялись, целовались, он крутил меня вокруг себя, прихватывал и подкидывал зачем-то, странное состояние невесомости и невозможной по эту сторону запредельной близости. И это принадлежит мне, и всегда было моим, но доросла до такого состояния я только сейчас. У входа в зал встретили Егора, тренера теннисистов и двух незнакомых мне взрослых; я резко почувствовала, с каким неприятием женщина посмотрела на меня. Ромка все еще держал меня за руку, и от ее взгляда я себя отдернула:
— Рома, ты последний общался с Карауловой, не знаешь, куда она поехала? — это тренер спросил; я поняла, что рядом стоят родители Оли, и похолодела…
— После концерта мы не виделись, поссорились, если честно, я хотел с ней поговорить потом, но она не пришла, — родители Оли смотрели на Ромку осуждающе, особенно на меня, и ему это не понравилось.
— Да она к «своему» уехала! Вы у Гриши этого были? Он вернулся со «сборов», вот она к нему и засобиралась, а я за ней не слежу! Он ее жених, правильно? — уже более нервно выдал Ромка, эта информация меня немного потрясла: у Оли был жених?
— Да, были, он ее не видел, это он тревогу поднял, она так к нему и не приехала! — отца интересует только дочь, он обеспокоен и до нас ему дела нет.
Но мне стало легче, я вдруг припомнила намеки Наташки, что у Карауловой очень активная личная жизнь, а у них-то близкие отношения. Да Оля у какого-то парня, вот и все! Это очень обнадеживающее предположение для моего сердца! И вообще, догматическая мораль и любовь плохо сочетаются, а Оля способна выдавать в пространство слишком концентрированный ее вариант, и никто не выдерживает такого, ни она сама, ни ее парни. Впрочем, Валевский тот же случай, вот только меня это бьет по живому…
— Надо вам поговорить с Наташей, они близко общаются, она может и знает, к кому Оля поехала. Ну и вы же были в отпуске, да, вот она и не оповестила вас, не успела… — сказала и мне самой надо в это верить, а родители Оли посветлели лицом.
