Галина Романова - Амур с оптической винтовкой
Мог он все это употреблять в пищу? Наверное, мог, раз его здесь поселили и позаботились о свежей молочной продукции. Он достал замороженную пиццу с морепродуктами, сунул ее в ближайший духовой шкаф, подождал десять минут, пока сыр растает, вытащил тарелку, сел за длинный блестящий разделочный стол. Нужды не было тащить это все в комнату, которую он себе облюбовал. Съел ровно половину, запил молоком. Тут же убрал все обратно в холодильник, смахнул крошки со стола и пошел на улицу.
Двор за высоченным кирпичным забором казался таким же заброшенным, вернее, недоделанным. Вроде и деревья были посажены в строгом порядке, и росли уже не первый год. И даже какое-то подобие клумб было, и три альпийские горки Рома насчитал за домом на огромной территории, но все казалось таким запущенным, таким неухоженным, что даже густо цветущие тюльпаны не спасали ситуации.
Он обошел все раза три, понял, что если тут кто-то и появлялся, то точно не жил постоянно. Выглянул за ворота. Поселок тоже казался необжитым. Где-то на окраине увидел, когда проезжал мимо, с дюжину жилых домов, магазин, аптечный киоск, почту. Далее шли сплошь недостроенные дома. Целых три улицы недостроенных домов! Однотипных, одноэтажных из желтого кирпича, с мансардной крышей. Кто-то будто начал все это одновременно строить, сразу три улицы, вывел строительство под крышу и остановил. И все. И мертво. Нигде ни одной бригады. Пустота.
Теперь было понятно, почему его тут спрятали. Кому он тут нужен? Тут даже любопытных глаз не было!
Но он ошибся.
Ближе к вечеру, когда он уже осатанел от безделья, в ворота грубо постучали. Рома глянул на монитор, расположенный на стойке в фойе, на который транслировался обзор с камеры над воротами.
Мужик. Среднего роста, одет в какое-то барахло. Небритый, рыжеватый. Лучше рассмотреть не удавалось.
Мужик стоял, переминаясь с ноги на ногу. Одной рукой беспрестанно стучал в ворота. В другой держал пакет.
Рома вышел на улицу, приоткрыл воротину, выглянул.
– Чего надо? – нарочно грубо крикнул он.
– Здрасте… – Мужик шевельнул шеей, голова выдвинулась подбородком вперед, растрескавшиеся синюшные губы сложились в подобие улыбки. – Вы тута теперича, да?
– Допустим, я… тута… – ответил Рома чуть ослабив грубость. – Вы кто? Чего вам?
– А я тута… – Мужик свободной от пакета рукой кивнул в сторону жилых домов на окраине. – Живу… Семен я. Меня тута все знают.
Роман чуть не проговорился, совсем забыв о новых документах в сумке, протянул руку для приветствия. Пробормотал неуверенно:
– Александр.
– Саня, значит? – Мужик вдруг развеселился, мутные глаза под рыжими бровями озорно засверкали. – Сашка, Сашок… Будем знакомы?
И он со странным смешком сунул Роме пакет в руки. Тот в него заглянул и присвистнул от удивления. Пол-литровая бутылка дорогущего вискаря. Палка сыровяленой колбасы. Банка икры, два лимона.
– Неплохо вы тут поживаете.
Он еще раз внимательно оглядел мужика. Нет, ну не может этот охламон в старых портках, светящихся на заду и на коленках, пить такой виски! Рубаха стиралась, наверное, еще в прошлом месяце! Ноги в резиновых шлепках, пятки заскорузли от грязи. Откуда икра?!
– Слышь, Семен, ты что, подпольный миллионер?
Он все еще держал мужика за воротами. Все еще не пускал на территорию, где его поселили. Но чертово любопытство так взыграло! И мать он сегодня даже не помянул. Не с кем было. И тихая печаль, плотно поселившаяся в его сердце со дня смерти матери, сделалась резкой и отчетливой. И чувство вины, что он за помин ее души даже ста граммов не выпил.
– Я, это, не миллионер, конечно, – хихикнул мужик, почесал затылок. – Для вас вот держу всегда.
– Для кого – для нас? – не понял Рома.
– Для охраны! Вы же тута то и дело меняетесь. Иногда приглашаете, угощаете. Это-то вот от прошлого раза осталось. Сидели мы тута… Отдыхали… Мясо жарили. Не до икры было. Да и колбаска эта – баловство одно. Не по моим зубам, вот и уцелела.
И для наглядности он задрал пальцем верхнюю губу, обнажая щербатый рот.
– А чего же виски не выпил?
Пока объяснение походило на правду.
– Так эта… Самогон моя баба гонит отличный! Я к нему привыкший. А виски – это для вас, для гостей. Удивил, Санек?
– Какой Санек? – машинально брякнул Рома. И по тому, как удивленно округлились глаза гостя, понял, что сказал что-то не то. Ах да! Санек – это ведь он! – Удивил, удивил. Задумался я, – принялся он оправдываться.
Чуть отступил в сторону, давая мужику пройти, запер ворота. Хлопнул того по спине. Спросил:
– Где отдыхать-то станем, Семен?
– Так мы эта… Тама всегда… – Его палец ткнул за угол дома. – Там беседка есть знатная. И дождик не намочит, и солнце не спалит. И что главное: баба моя меня там особо не увидит.
– А если перед домом, то увидит? – недоверчиво хмыкнул Рома, маршируя за дом следом за Семеном.
– А то! Приладилась, курва, с моим полевым биноклем на тридцатый дом лазить! – пожаловался с болезненной гримасой Семен, труся к беседке, прилепившейся вплотную к задней стене дома. – Он напротив на соседней улице, недостроенный. Тридцатый, значит… Номер-то есть, а дома нет, так вот… Так вот она по лестничке на мансарду – нырь, и с биноклем, курва! И все видит! Вот видишь дырку?
Семен снова продемонстрировал щербатый рот.
– Это она мне прямо биноклем по зубам заехала, когда однажды тута девок привезли.
– Девок? – изумился Рома. – Кто же привозил?
– Хозяин новый. Он сюда только за этим и ездит. В дому-то, видал, только три комнаты отделано? Это для них, для девок. Шикарные лярвы. Скажу тебе! Все сисястые, ногастые, тоненькие. Нарядные! А пахнут как!.. Но все реже стал ездить. Раньше чаще… Стареет, видать…
Семен чавкнул резиновыми подошвами по кафельному полу беседки, залез на полку, достал стопку пластиковых тарелок, стаканы, нож, разделочную доску, все положил на стол. Значит, не врет, решил Рома, он тут завсегдатай.
– И чего же, жена тебя к девкам приревновала, Семен? – ухмыльнулся он, рассматривая мужика в грязных одеждах.
Подумать такое мог человек только с очень богатым воображением.
– А то! Решила, что я тама тоже участник! – фыркнул Семен и потрепал себя за штаны. – Тока кому я нужен-то такой? Там знаешь какие девки приезжали! О-го-го! Но бабы они же дуры, Саня. Небось знаешь! Увидала из тридцатого дома девок, дождалась меня за воротами под утро и по зубам хрясь моим полевым биноклем. И ведь что скажешь? Правда на ее стороне! Гнала меня палкой от этих вот ворот до самого дома.
И Семен, горделиво приосанившись, рассмеялся.
Он разлил виски по стаканам, сел к столу на деревянную скамью, Рома сел точно на такую же напротив.
– Ну, за знакомство, что ли? – Стеклянные стаканы сошлись, зазвенели.
Они выпили, закусили. Семен до этого сбегал в дом и принес три помидора и буханку хлеба. И закусывал теперь исключительно хлебом и овощами. Колбаса ему и правда была не по зубам. А в икре, как он сам признался, он ни хрена не понимал.
– Давай не чокаясь. – Роман разлил по третьей.
– Чегой-то? – Мутные глаза Семена округлились. – За помин, что ли?
– Да… Новопреставленная раба… – Горло сдавило, и он едва слышно закончил: – Мать я сегодня похоронил, Сема.
– Ма-а-ать??? – ахнул тот потрясенно и решительно долил по полной. Замотал скорбно головой. – Мать хоронить страшно, Санек. И прям сегодня… А чего же ты не с родней? Не поминал?
– Нет. Нет никого. Никто не пришел.
И он в три глотка высадил целый стакан. В голове тут же зашумело, тоска, отдающаяся во всем теле болью, стала глуше, тише, сделалось чуть легче дышать.
– Чего не пришел-то никто? – Семен выпил половину, закашлялся. Поставил недопитый стакан на стол. – Нет родни? А отец? Отец-то твой чего же? Не жили?
– Да так сложилось, – вяло отмахнулся Рома. – Отца нет. Родня не пришла. Мать несколько лет пила сильно. Потом бросила вдруг. А через пару недель, как бросила, взяла и… повесилась.
– Повесила-а-ась??? – ахнул Семен и суеверно перекрестился. – Грех, Санек! Какой грех!
– Да не могла она, понял! – заорал на него Рома.
Рассердившись и из-за страхов его суеверных, и из-за того, что этот мужик сразу готов был обвинить его мать в самоубийстве. Даже не разобравшись!
– Как же не могла, если повесилась? – Он смешно, по-совиному моргал. – Сам же сказал, Санек. Я-то чё?
– Это все так думают. А она не могла. Помог ей кто-то, Семен. Точно помог!
– Дела-а-а, – протянул тот, резво допил свою долю и налил снова. – Давай за то, чтобы все Господь всем роздал! Всем по заслугам!
Рома плохо понял, что имел в виду его новый знакомый, но послушно выпил. Зачерпнул столовой ложкой икру из банки, швырнул в рот, пожевал, почти не чувствуя вкуса. Глянул на Семена, которого вдруг начало вырубать. Он очень медленно моргал, и рыжеволосая голова его все чаще падала на грудь.
