Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга первая. Опасные вопросы
Но самое главное — Генка Потоцкий. Ведь Игорь согласился с ним, сказал, что готов поступать в летное училище. И как теперь можно отказаться от своих слов, как сказать Генке «нет»? В первый и в последний раз он посмел не согласиться с Генкой еще тогда, в пятом классе, когда они поссорились из-за матча СССР — Чили. Игорь хорошо помнил тот страх, который охватил его, когда прошел первый приступ обиды на Генку и Жеку. А вдруг дружба кончилась? А вдруг Генка больше никогда не примет его в свой круг? Что же ему, снова к Колобашке возвращаться? У него никогда больше не будет таких замечательных друзей, как Генка и Жека, и, если они не помирятся, жизнь кончится. Игорь переживал тот конфликт необыкновенно тяжело, боялся остаться в одиночестве и с тех пор никогда и ни в чем Потоцкому не перечил, более того, не только не перечил, но всячески поддерживал, даже если был не согласен с товарищем.
— Папа, я буду поступать в летное училище, — сказал Игорь Виктору Федоровичу.
— С какой это стати? — нахмурился отец. — У тебя никогда не было тяги к армии.
— Я хочу стать космонавтом. Это уже не армия, а космос.
— Ты заблуждаешься…
Отец не на шутку рассердился и весь вечер читал Игорю лекцию на тему о воинской дисциплине и о том, что нужно получать гражданскую профессию. Игорь кивал и делал вид, что соглашается, он давно уже усвоил, что, если хочет жить спокойно, должен избегать открытой конфронтации, ни с кем не спорить, свою точку зрения не отстаивать, а потихоньку делать так, как он считает нужным.
На другой день он озабоченно сказал Генке:
— Мой старик категорически против летного училища. Весь вечер канифолил мне мозги насчет гражданской профессии, которая будет меня кормить до самой пенсии, и все такое.
— Ну ты и козел, — укоризненно покачал головой Генка. — Кто тебя за язык тянул трепаться про летное училище?
— А что я должен был говорить? Он же меня спрашивает, куда я буду поступать, хочет, чтобы я уже к вступительным экзаменам готовился. Еще и угрожает, мол, если я не определюсь с институтом и не начну готовиться, он меня из этой школы заберет. Вот и пришлось сказать.
— Дурной ты еще, — презрительно фыркнул Генка. — Вот учу я тебя, учу, учу, а все без толку. Родителей не нужно убеждать в своей правоте. Их нужно обманывать.
— А когда обман откроется?
— А тогда уже поздно будет. Ты уже студент, личность взрослая и самостоятельная, они ничего с тобой сделать не смогут.
— И что я, по-твоему, должен сказать отцу?
— Ты…
Генка наморщил лоб, о чем-то сосредоточенно думая, потом просветлел и хитро подмигнул другу:
— Скажи, что готовишься в университет на физический факультет. Или в институт инженеров транспорта. И еще скажи, что насчет летного училища ты пошутил, сморозил, не подумавши, и приносишь свои извинения за дурацкий розыгрыш. Экзамены там те же самые, все равно физику и математику сдавать. И твой старик от тебя до конца десятого класса отстанет.
— А потом?
— А потом в один прекрасный день он придет домой с работы и увидит на столе записку, дескать, дорогие мама и папа, не ждите меня сегодня, я уехал в город Качинск поступать в летное училище. Вот и все, старичок. Понял, нет?
В Генкином изложении план выглядел простым и вполне выполнимым. Вечером того же дня Игорь с покаянным видом извинился перед родителями за вчерашнее, сказал, что это был всего-навсего розыгрыш и что на самом деле он собирается стать инженером-транспортником и заниматься конструированием большегрузных автомобилей, ему это всегда было интересно. Отец одобрительно кивал, мама радостно улыбалась, и до следующего лета в семье Мащенко наступили мир и покой.
* * *Игорь отправился в военкомат и написал заявление с просьбой направить его на учебу в Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков. Генка и Жека сделали то же самое. Ходить приходилось по отдельности, потому что в связи с переездом Игорь оказался прописанным в другом районе Москвы. Военком разъяснил им, что придется пройти две военно-врачебные комиссии, сначала районную, потом городскую. Комиссии они прошли благополучно, ни у кого из троих никаких заболеваний обнаружено не было.
— Теперь ждите, — сказали в военкомате, — когда придет запрос, приносите к нам, вам выпишут проездные документы, купите билеты и поедете к месту назначения.
Игорь больше всего боялся, что пришедший по почте запрос попадется на глаза родителям, поэтому по нескольку раз в день проверял почтовый ящик. Наконец запрос прислали, в нем было сказано, что Мащенко Игорю Викторовичу надлежит явиться в училище к 3 июля 1979 года для сдачи вступительных экзаменов. На той же неделе запросы получили Генка и Жека.
— Надо получить проездные документы и сразу же покупать билеты на поезд, — озабоченно говорил Гена.
— Да ты чего, рано еще, — махнул рукой Жека, — месяц впереди. Мы еще даже экзамены не сдали.
— А тебе что, билет карман тянет? Это же лето, балда, и южное направление. Ты билеты потом хрен достанешь, — авторитетно заявлял Потоцкий.
Они отстояли огромную многочасовую очередь на Курском вокзале и взяли билеты на пассажирский поезд (на скорые поезда мест уже не было) в плацкартный вагон, как и было указано в выданных в военкоматах проездных документах.
* * *В плацкартном вагоне Игорь ехал впервые в жизни, раньше он путешествовал на поезде только в купе, если ехал с обоими родителями, или даже в спальном вагоне, когда ездил с мамой или с отцом в Ленинград. Дожив до семнадцати лет, он даже не представлял себе, что бывает и так: пятьдесят четыре человека, в прямом смысле слова сидящих и лежащих друг у друга на головах, переодевающихся, едящих, пьющих водку и играющих в карты на глазах у всех, потому что в плацкартном вагоне нет дверей. И полки какие-то короткие, у него ноги не помещаются. «Бедняга Жека, — с сочувствием думал Игорь о своем долговязом друге, — ему, наверное, еще тяжелее». Но самым неприятным для Игоря Мащенко была именно эта открытость всеобщему обозрению и невозможность уединиться. С самого рождения он жил в отдельной квартире, и у него всегда была своя комната, где можно было заниматься своими делами и оставлять сначала игрушки, потом книги и тетрадки так, как ему удобно, и точно знать, что никто их не возьмет и не переложит в другое место, не спрячет и не заберет. Конечно, был и опыт совместной с десятком мальчишек жизни в пионерских лагерях, но это было давно, когда Игорь был еще маленьким и не так остро ощущал потребность в том, чтобы побыть одному, иметь собственный ареал обитания, никем не нарушаемый. Чем старше он становился, тем острее проступало в нем странное чувство ненависти к каждому, кто прикасался к его личным вещам. Он морщился, как от зубной боли, когда сосед по парте брал его ластик.
Игорь поступил так, как советовал Генка, — до последнего дня ничего не говорил родителям и днем, когда отец и мама были на работе, за несколько часов до отхода поезда умчался на вокзал, оставив дома большое и подробное письмо, в котором изложил веские, как ему казалось, аргументы, объясняющие, почему и куда он уезжает, что он твердо решил стать летчиком, что в большегрузных автомобилях он разочаровался, просил родителей не беспокоиться и обещал, что с ним все будет в порядке. Однако теперь, на середине пути, он вдруг решил, что надо бы дать телеграмму. Пусть мама с папой знают, что пока с ним ничего плохого не случилось и он находится в дороге.
Поезд начал притормаживать возле большой станции, и Игорь спрыгнул со своей боковой полки и направился к выходу из вагона. На нижней полке под ним спал Женя Замятин, а на следующей боковой полке, расположенной вдоль прохода, сидел, уткнувшись в книгу, Генка Потоцкий. «Путешествие дилетантов» Булата Окуджавы — самое модное чтение семьдесят девятого года.
— Ты куда? — поднял голову Генка, когда Игорь протискивался мимо него.
— Хочу выйти, телеграмму дать. Все-таки они беспокоятся.
— Не суетись, — поморщился Генка. — Записку ты им оставил, так что все тип-топ.
— Тебе хорошо говорить, твои предки тебя и так отпустили.
— Ладно, тогда пивка принеси, на вокзале дешевле, чем в вагоне-ресторане.
Поезд стоял двадцать минут, и Игорю хватило времени не только на телеграмму и на покупку шести бутылок «Жигулевского», но и на то, чтобы немного прогуляться по платформе и подышать воздухом. В вагоне было душно и жарко, и невозможность принять душ и надеть чистую белую футболку угнетала его. Не в том дело, что переодеться не во что, в рюкзаке у Игоря лежат еще две белые футболки, но в вагоне такая грязь, словно здесь не делали уборку лет двадцать, сажа залетает из всех щелей, оседает на коже, волосах и одежде, и если переодеваться, то к концу поездки у него не останется ни одной чистой вещи, в которой можно явиться в приемную комиссию.
