Андрей Константинов - Тульский – Токарев
Кому дано постичь Провидение Божие? И как понять – в данном конкретном случае – действует Оно в наказание или во испытание?
Бог может все – и, даровав людям свободу выбора, Он и сам выбирает – какую судьбу уготовить и тем из них, кто даже не верит в Его существование. Выбирает, перебирает…
Немыслимые, невероятные повороты иногда совершает судьба – такие, что поневоле начинаешь думать: а не обладает ли провидение Божие чувством юмора? И не бывает ли иногда этот юмор черным…
В начале восьмидесятых годов мало кто из советских людей предполагал, что великой империи осталось всего лишь десятилетие. Но и те немногие, кто предвещал скорый крах советской Системы, – даже они не предполагали, что угарный и пьяный карнавал восьмидесятых отрыгнется в девяностых беспредельной жутью кровавого похмелья…
Тульский25 июня 1980 г.
Ленинград
Заканчивая среднюю школу в «олимпийском» восьмидесятом году, Артур Тульский, честно говоря, имел весьма смутные планы относительно своего будущего. Оценки в его аттестате были, скажем так, средними, знания в голове – сумбурными. В институт с таким багажом и без блата не стоило и соваться, да и не очень хотелось… Так куда? А – куда-нибудь, а там – армия либо тюрьма, а там – поживем-увидим. Мать Артура не пилила, давно уже признав в нем взрослого мужчину, но сам Тульский порой все же задумывался – и собирался всерьез посоветоваться с Варшавой, который его, как обычно, опередил. После торжественного вручения аттестатов, после школьного бала, когда все выпускники уже собирались кататься на пароходиках по Неве, вор, непривычно сильно выпивший, возник на набережной, будто все время был где-то неподалеку. Взял Артура под руку и увлек к «их месту» – к сфинксам напротив Академии художеств.
Чтобы Тульский не испачкал свой выпускной костюм, Варшава (между прочим, принявший самое деятельное участие в «строительстве», как он выражался, этого костюма) вынул из кармана тряпицу, расстелил на гранитных ступенях, усадил Артура, сам же остался стоять, глядя на реку.
Что-то в его лице было необычное, но задавать вопросы Тульскому почему-то не хотелось, – хотя их было очень много.
Между тем Варшава, все так же глядя на Неву, достал из кармана чекушку, раскрутил в ней водку винтом и ловко вылил себе в горло – крякать и занюхивать рукавом не стал – не в его это было манере, закусил горьким папиросным дымом.
А потом Варшава, по-прежнему не оборачиваясь к Тульскому, заговорил:
– Слушай, ты мне веришь?.. Веришь… Тогда слушай. Я давно поговорить хотел… Если не поймешь чего – не перебивай, не вопросничай, ты внюхивайся, как волк в ветер с дымком… Я вот заметил, что тебе идеи наши блатные нравятся, песни вольные… Ндравятся? Да… Я тоже их пою. А про что они? Вдумайся: «Мы бежали по тундре…» Это как? А это – когда минус на два метра в грунт, да минус тот – с гаком, а гак – с овчарой, а овчарка, чтобы не замерзнуть, все норовит в строй вцепиться клыками… Или замерзнешь – или побежишь, – не то чтоб до воли, а чтоб холод от сердца отошел… А словят – так лучше бы ты замерз. Сережу Врангеля нахватили, в кузов грузовика бросили, растянули там, как гербарий, – так и везли километров надцать с лихвой! Привезли! Умирал он нехорошо… Бывает, правда, и «уходят от погони», но это редко. Чаще на «е» бывает или на «я» бывает… Как консерву, едят. Свои же притом. Не понимаешь? Бегут трое – третьего, как кабанчика… Не понимаешь? А вообще-то, когда поешь, не побывав там, то оно, конечно, – «мчит курьерский Воркута – Ленинград». Курьерский, говоришь, мчится? А ты себе представляешь железную дорогу в тундре? А? А там – конец географии, до горизонта марево с мошкой, и как сюда дошел – не помнишь… Но смекалка подсказывает – обязательно накроют бушлатиком под сопкой!.. Курьерский… Под каждой шпалой по нескольку доходяг-марксистов навечно упокоились. Вохра от такой жизни безумная совсем… И вместе с тобой же, кстати, коченеет. Это уже не из песен. Мне Дед Гирей сказывал, что на Индигирку осенью этап заслали в две тысячи рыл, а весной – новый… И что характерно – с новой вохрой. Вопрос: куда делась вохра? Ну, зэчье – понятно, полегло – рабов не жалко! Блатари на крест сами лезут за идею. Враги народа – ладно, а служивые-то?.. Сто пятьдесят солдатиков да пара-тройка офицеров – туда же сгинули… Их, скрюченных, потом на баржу грузили, потому что в обнимку с зэками заснули навечно… Ты думаешь, сейчас что-нибудь изменилось? Не-а. Изменилось то, что на Невском витрину гастронома по новой оформили… Секи полотно: ивдельский лесной лагпункт. Стоят восемь отрядов. В каждом – по сто двадцать ватников, возле каждого отряда по офицеру молоденькому. Возле каждого офицера – по оперу безусому. А перед ними на фанерной шершавой трибуне с профилем Ленина – Хозяин. Есть там такой – Жарков. Неплохой мужик, но лют больно. Так вот – он в галифе и дубленке гражданской, дефицитной, но – на ней погоны. При папахе с кокардой, пьяный в хлам, вот-вот рухнет. Но ты не переживай – не рухнет! «Ты! Ты!» – тыкнул пальцем в отряды и орет: «Вы тут все зэки! И вы – зэки, и вы – зэки!» – и при этом тычет уже в майора внутренней службы, своего, между прочим, заместителя… «Один я – вольный! План, суки-матери, стране дать не можете?! Вас искали, сажали, везли сюда забесплатно – и! Черная неблагодарность!!! Да вам перловки насыпают – слону не сожрать – не пропердеться! Год за три – на том свете! Мало?! Кумовья в яловых сапогах расхаживают? Скоро помадой пользоваться начнете?! Ах вы, пидарасы!!! Взяли горелки в зубы – и залезли под трелевочники!!! Вот там вам и оперработа!!! А то, я вижу, тракторам сил не хватает!» Воздуху глотнул и снова – орет, как перед сабельной рубкой: «Вора!!! Тут вообще воры есть или одни пидоры неотъебанные?! Падай в долю! Не то – сгною в „бурах“!!! Даешь глав-бревно родине! Толще бревна – ближе воля!!! На смерть легкую не надейтесь – в аду ее нет!!!» Ты думаешь, эту картину мне тоже Дед Гирей беззубым ртом прошамкал? Мимо. Это я сам на последней ходке видел…
…Теперь про блатную веру. Христа помнишь? Легко ли ему было? Готов так же на жердине болтаться? Хочешь звания, корону воровскую? Не вопрос, а только выстрадать надобно – через буры, шизняки, крытки, а там шизняк обратно! А мусора просят на путь исправления встать… Отказать – нелегко!.. Сначала по карцерам – день летный, день пролетный!..[2]
Да в браслетах, да при плюс пяти в одной рубахе, да постоянно «бери метлу в руки!» Не хочешь – на! Не понял – не унесешь!
На Златоусте так Бриллианта попросили, что он свой правый глаз в руках держал, причмокивал с досады… А когда упал, то ему повязку в рот красную засунули с желтенькими буковками: «секция дисциплины и порядка», да еще метлой накрыли.
ОБРАЩЕНИЕЯ, Бабушкин Василий Степанович, по прозвищу Бриллиант, неоднократно судимый, являющийся вором в законе, обращаюсь к вам, граждане осужденные.
Я, Бриллиант, пересмотрев свое отношение к жизни, открыто заявляю об отходе от воровских традиций.
Решаю встать на путь исправления, не нарушать режим содержания, работать там, где укажут представители администрации учреждения, вступить в секцию дисциплины и порядка. Призываю вас последовать моему примеру.
Подпись: от подписи отказался.
Оперуполномоченный ОМ 231-4ст. лейтенант внутренней службыКолпакиди19.09.1968 г.А глумились не красные – ссученные… Были там московские одни… Тоже долю выбрали незавидную – живы, пока в тюрьме, даже в зону не зайти. Их потом в хлебовозке вывозили при освобождении. Ну а до станции-то довезли – и гудбай! А те несколько перегонов проехали, и которые не такие пьяные были – вовремя сообразили, что за картежники такие к ним подвалили, – на ходу спрыгнули… А остальные – на тот свет, а куда ж? Не все так просто… А кто их сдал – псов Режима? Прапора и сдали…
Артур слушал вора, широко распахнув глаза, а Варшава, казалось, трезвел на глазах с каждой произнесенной фразой:
– Корона воровская… А к ней, голуба, не только страдания прилагаются… Страдания – это трудно, но не сложно, сечешь разницу? А и сложностей хватает, да таких, от которых башку на сторону ведет… Хочешь усидеть на троне – ерзаешь… И нашим, и Хозяину… А ты как думал? Мало кто из Хозяев не контролирует ситуацию в лагере. Там ведь как – чуть перекос пошел, баланс сил сместился – жди движений, а от движений и до крови уже недалеко. Я вот один раз увлекся, на блатную педаль передавил малехо – так теперь все левой стороной поворачиваюсь к собеседнику. В режимном отделе такой был, дай Бог памяти, – Крытов. Так он мне в ухо хлестанул… Аж сам, по-моему, испугался…. Силен был гад, на одной руке несколько раз подтягивался. Жесткий – страсть, но свой, таежный. Либо убьет, либо запьет! А не запьет – так плиту чая[3] занесет. Что, веселый разговор? А с пидорами как живут? Не все же Дуньку Кулакову гонять…[4] Нет, ты не отворачивайся! Одна радость – что в жопе триппера нет! А мутиловки![5] Все ж хитровыебанные, везде – своя иерархия, свои интриги! Тьфу! Так мозги затуманят… Тени боишься, в зеркале стукача видишь… Что, веселый разговор? Только-только от работы увильнешь, с мусорами перетрешь, спокойствие наладишь – тут и безделье. А день-то полярный, длинный… И начинается… как греки, только на нарах, прямо симпозиумы! «А можно ли есть из шлемок, ежели они в столовой все вперемешку?» Во, вопрос!!! То есть, если они вперемешку, то теоретически из твоей – сегодняшней, может, когда-то ел пидор, а это значит, что ты с опущенным ешь из одной посуды, стало быть – ни хера не кошерно получается!!! И вот ента философия пошла недели на две! И как тут разрулить без законника? Начинаешь кумекать за долю малую, а как же – уже ведь и малявы пошли, чуть ли не до пересылок! Притом есть-то все продолжают из тех же шлемок – зато наговорились – всласть. А бывает – когда мнения разойдутся, начинаются столкновения нескольких «школ». Кто-нибудь как крикнет: «Ересь!!!» – тут и до заточек недалеко… Смотришь на все это и думаешь: а как нас осудили-то? Мы же все полоумные, ежели хужее не сказать… Но мысли такие от себя гонишь, потому что не хочется на костре, как этот… Ну, сожгли-то его еще?.. Все на небо в подзорную трубу зырил. Увидел, чего не спрашивали… Коперник? Не, вроде того черта как-то по-другому кликали. Да не в нем суть… Ночью по бараку по нужде пойдешь, на спящие лица посмотришь – мама! Артур, это же не лица, это хари! Они же невиновные все, потому что разве может виновной быть скотина безмозглая?! Стоишь, куришь. Наряд подойдет – языком зацепишься… ай, там такой же сифилис мозга! Их поменяй местами с теми, кто в бараке спят, – ничего не изменится! Ажно жутко становится, душе знобко… Гонишь такие мысли, а они не гонются… Один мой знакомый вернулся с лагеря, включил телевизор, сидит. Я подошел, а на экране – сетка… ну, перерыв. Я говорю: «Ты что?!!» А он мне: «Интересно. Я восемь лет телика не смотрел». Стра-ашно!!! Мне тогда по-настоящему страшно стало у этого телевизора с сеткой… Да-а… Гм… Я к чему весь этот базар-то затеял – не для ликбеза… Я тебя люблю, Артур, – сиди ты, не вскакивай, я не договорил еще!!! Вот. Я мало кого люблю. Себя – меньше всех!!! И я ни о чем не жалею!!! Но… Вот я чего надумал – шел бы ты в уголовный розыск работать! И не зыркай так на меня – я из ума не выжил! Я тебе дело говорю… Ну не в летчики же тебе и не в водители поезда метрополитена?! Ты уже привык к вольной жизни, и инженера-путейца из тебя не получится. А жуликом по жизни становиться – я тебе про блатную идею уже все рассказал… Да к тому же и сыскари, которые толковые, – через одного жулики. Там, в сыске, – такая же ерунда, но хоть ты ловишь, а не тебя… Лучше быть стрелой, чем мишенью… А порядочных людей – не сажай! А тварям – им и место в тюряге! Да и мне, на старости сроков, какая никакая польза будет… Ты не кривись, я не упился и тебя не ссучиваю… Ты чувствуй, что я говорю! Понимаешь, есть вещи, которые человек знать не должен, иначе может перестать человеком быть… Я вот тебе про пидоров говорил… ну а есть еще – и коз пялят… это ладно… а вот когда мать на свиданку приезжает, да, жалеючи сына, с ним спит бабой, а он соглашается?! Это – как?! Да Достоевский – ребенок!!! Че он видел? Мне один университетский рассказывал – жил в крепости, где под сто каторжан, а их еще и за милостыней выводили! А когда лагерь на восемь тысяч?! А когда – мать и сын?! Я, засиженный, когда узнал – меня тошнило… Ты извини меня. Это не надо знать людям. Но тебе надо знать, что не надо людям! Потому что я тебе тюремной судьбы не хочу… Я тут справки навел: есть пара техникумов, с военной кафедрой, – младшего лейтенанта запаса дают к выпуску. А с офицерским званием можно и в школу милиции… Ты подумай, сынок…
