Аркадий Карасик - Стреляющий компромат
Через несколько дней на хуторе появился участковый с остроглазым парнишкой. Они бродили по участкам - занятым и заколоченным - Тимофей Игнатьевич, непривычно тихий, понурившийся, что-то об"яснял, виновато и подобострастно, тыкал пальцем в трухлявые заборы, в заколоченные досками окна и двери. Будто оправдывался.
Подслеповатая бабка Ефросинья обладает далеко не "подслеповатым" язычком - все выложила ментам, без утайки, что было и чего не было. Ей вторила горбатая нечисть Настасья, руками размахивала, пальцами тыкала, заикалась от усердия показать новым властям свою преданность.
Дошла очередь до дедова подворья.
-- Мой преемник, - об"яснил участковый, показывая на парнишку. - По научному - стажер. Вот выйду на пенсию - войдет во власть, а пока приглядывается, учится.
-- Хорошее дело, - неизвестно за что похвалил милиционеров дядя Федор и прочно замолчал.
-- Знамо хорошее, - подхватил Тимофей Игнатьевич и недоуменно огляделся. - Где же твои дальневосточники, Федор? Или порешили возвернуться на Амур? Не понравилась им ридна матка Кубань, чи шо?
-- Уехали.
-- Давно ли?
-- На неделе.
Оба участковых - действующий и свеженький без приглашения, вошли в хату, расположились за столом в горнице. Тимофей Игнатьевич выразительно глянул на остановившегося в дверях хозяина. Дескать, где угощение, почему он медлит, не выставляет знаменитый свой ягодный самогон? Наверяка, в погребе - мерзлое сало с красными прожилками, малосольные огурчики, соленые помидоры, вобла, икорка.
-- Нога болит, - односложно ответил на молчаливый вопрос дядя Федор, прохромал к накрытой рядном кровати и демонстративно улегся, подсунув под голову расшитую еще помершей жинкой думку. - Неможется.
Другие посетители мигом сообразили бы что к чему, но эти прибыли совсем с лругой целью. Вон как шныряет по всем углам "стажер", вон как исподтишка оглядывает вешалку у входа в хату лейтенант!
И ведь выглядели, паскуды!
Возле печки предательси высунул серый угол рюкзак Валерки. Под вешалкой стоят босоножки девчонки, которые она сменила на деревенские сапожища. Под божницей - забытая парнем записная книжица, подобрал ее дядя Федор и для сохранности пристроил в красный угол.
Много чего высмотрели клятые сыскари. Торжествующе переглядывались. Никуда не уехали преступнички, спрятались где-то и дышат через раз. Как бы их вытащить на свет Божий, уложить связанных в коляску мотоцикла и представить заезжему начальству? Держите, мол, и володейте, допрашивайте и наказывайте. Рано еще лейтенанту-участковому на заслуженный отдых, при таких милицейских талантах - служить ему и служить! И приставленный в помощь сотрудник краевого управления внутренних дел лишь по внешности слабосильный хлюпик, на самом деле - глазастый и пронырлевый.
-- Значит, уехали беспаспортные, - продолжал сокрушаться участковый, - Просьба имеется, Федор. Ежели хочешь - приказание. Заявятся сызнова дальневосточные сродственники, пущай заедут ко мне в опорный пункт. Письмо для них получено на мой запрос. Важное, в пакете.
Просьба-приказание прострочено белыми нитками, на расстояние видно брешет толстый боров. Но старик не стал насмехаться - согласно кивнул.
Перед от"ездом Тимофей Игнатьевич еще раз пообщался с вредными соседками, пошептался, помахал толстыми ручищами.
Наконец, отчалили.
Дядя Федор показал бабам кулачище, размером в средний вилок капусты, обложил их густым, как деготь, матом. Нисколько не напугавшись, старуха презрительно отвернулась, горбунья фыркнула...
Выслушав подробный доклад участкового, Паршин обрадовался.
-- Спасибо, лейтенант. Обязательно доложу в Москве о вашем старании и умении. Думаю - оценят.
Тяжеловатый намек на возможное поощрение вызвало у участкового обильный пот и он принялся убирать его с помощью носового платка, сравнимого по размерам с полотенцем.
-- Но это еще не все. Для того, чтобы задержать преступников, необходимо знать, где они прячутся или когда снова приедут. Понимаете?... Постарайтесь внедрить в хутор нашего агента.
Глупее не придумаешь! Тимофей Игнатьевич с трудом удержался от смеха. Попробуй "внедрить" мента в хутор, на котором проживает три человека? Сбрендил москвич, крыша у него поехала, извилина за извилину заскочила. Участковый про себя крыл майора отборным матом, поливал его неудобоваримыми сравнениями. Сохраняя на лице служебную почтительность и понимающую улыбочку.
-- Так сможете или не сможете внедрить агента? - уже строго спросил Паршин. - Или это сделает кто-нибудь другой.
-- Конечное дело, все можно, но зачем? На хуторе живут две бабы: одна древняя, но сметливая, вторая - молодая инвалидка, но старательная и послушная. Я с ними уже сговорился. Как появятся парень с девкой - белье на просушку повесят во дворе. Посадить бы метрах в двухстах человечка с биноклем - все дела.
Паршин отвел от лейтенанта брезгливый взгляд. Подумать только, разработанные оперативные мероприятия, блокада хутора и... развешанное для просушки белье? Абсурд! Маразм!...
21
В Тихорецк поезд пришел с опозданием - в сумерки. На перроне несколько человек с вещами, остальная толпа - торговцы. Выставили на продажу все, что пожелаешь: семячки, горячую картошку, сабли и кинжалы, посуду, конфеты, женскую одежду, тапочки, игрушки. И не просто торгуют навязывают, заталкивают в руки. С криками, похвальбой, жестикуляцией.
Оглушенные пассажиры купейных вагонов покупают выборочно, считают каждый рубль. Возле мягких вагонов торговля идет оживленно и не по мелочам. Особенное внимание привлекают торговцы холодным оружием. Новые русские охотно покупают кинжалы, сабли, из-под полы - пистолеты. Мечтают украсить стены и камины скрещенными казачьими клинками, обнаженными кинжалами.
Чегодин, сопровождаемый Вертаевым, с трудом пробился к вокзалу. Пришлось вволю поработать локтями и... языком. Отказывался от предлагаемого товара, отбивался, нередко, с помощью крепких выражений, балансирующих на краю откровенной матерщины. Вслед за ним, как всегда, с улыбкой, продвигался Вертаев. Будто пассажирский теплоход за кормой мощного ледокола.
Семен сразу увидел возле комка внушительную фигуру Зуба, чуть поодаль ковыряется в зубах Хитрый.
-- Пойду куплю сигарет, - выразительно подмигнул он частному детективу, повернувшись спиной к комку. - Взял в дорогу пять пачек и все выкурил. Сам себя уговариваю: пора сокращаться, пока не прокурил все нутро - ничего из зарока не выходит.
-- Слаб в коленках, дружище, - подхватил беседу ни о чем Виктор. Надо тренировать волю.
-- Давно пора, - соглашался Вертаев. - Хотя я и не слабак. К примеру, пил, как лошадь, нынче завязал - ни рюмашки, ни капли. А вот с куревом никак не получается. Да и некурящий мужик вовсе и не мужик, а дитенок. Сам погляди, сколько женшин дымят в обе ноздри...
Болтал, давая возможность Чегодину осмотреться, вникнуть в ситуацию. А тот без подсказок и подмигиваний, едва выйдя на привокзальную площадь, сразу увидел неумелых конспираторов. Да и как не обратить внимание на двух мордоворотов, которые откровенно пялятся на Семена. Именно на него, обходя взглядами сыщика.
Чегодин равнодушно кивнул. В переводе - иди куда хочешь, желательно навсегда, ибо надоела мне твоя морда, обрыдли твои высказывания. Отвернулся и принялся разглядывать щит об"явлений, вкось и вкривь оклеенный рекламными предложениями. В печатном и рукописном вариантах.
На самом деле изучал в зеркальном стекле ближайшего комка фигуры бандитов, характерные приметы, манеру жестикулировать. Все это аккуратно сортировалось в голове и откладывалось в запасники памяти. При необходимости тренированная память мигом выдаст припрятанные приметы, позволит использовать их либо в схватке, либо в слежке.
Конечно, Виктор не имел возможности прослушать короткую беседу, которая состоялась между Семеном и Зубом, но судя по ее краткости, стороны моментально пришли к согласию. А уж подробности бывшая николаевская шестерка выложит, не может не выложить!
Странное все же доверие к спутнику, навязанному ему бандитским главарем! Вдруг Вертаев играет заданную роль войти к Чегодину в доверие с тем, чтобы в заранее назначенный срок подставить "друга"?
Эта мысль изредка мелькала в сознании, но Виктор старался изгнать ее, как несуразную, навеянную настроением.
Семен возвратился с двумя пачками сигарет.
-- Теперь можно и погулять, - послал он фигуристой девчушке с голыми ляжками приглашающую улыбочку. - Телки здесь классные. Вон та впереди не идет - порхает, попкой покачивает, ножками фортеля выкидывает... А грудки-то, грудки - двумя птичками подпрыгивают...
Вертаев пытается скрыть за болтовней волнение и беспокойство. Чегодин отлично понимает его. Ведь парень идет, можно сказать, на погибель, оступится - никто и ничто не спасет его от бандитской расправы. Мочканут без следствия и суда. Спрашивается, ради чего подобная самоотверженность?
