Руслан Белов - Крайняя маза
- Да уж... - сказал Смирнов, осмотрев свое любовное гнездышко. - Это не Рио-де-Жанейро, нет. И мочой пахнет.
- Это она ноги больные парит, - виновато улыбнулся Стылый. У него была бабушка, долгие годы мучившаяся артритом.
- А ты откуда знаешь?
- Там чайник на кухне. Пойди, понюхай.
- Верю. А не сбежит мой милый от такого парфюма?
- Прихожую уберем, пропылесосим, дезодорантом опрыскаем, а дальше нее он не уйдет.
- В подъезде тоже вонь, - скривился Смирнов. - Представляешь, что он обо мне подумает?
- Предупредишь. Скажешь, что ты, вся такая утонченная, нежная, вынуждена жить в таких антисанитарных условиях. Он тебя еще крепче полюбит. И вообще, ты что, порнуху не видел? На Западе сейчас любят сдобрить секс экскрементами.
- Хамите, товарищ майор.
Стылому обращение понравилось.
- Хамлю, - сказал он, расправив плечи, - потому что здесь черный ход. И уйти по нему можно и во двор, и на крыши. И соседняя квартира с черным ходом пустая, и дверь в нее не закрыта.
- Занавески надо хотя бы поменять...
- Это ты правильно придумал. Купи розовые, с амурами и красными оборочками...
- И окна неплохо бы помыть...
Шура засмеялся. Чуть ли не до слез. Присел на шаткую табуретку, крашенную в стойкий коммунальный цвет.
- Ты чего? - удивился Смирнов.
- Ты приберешься, окна помоешь, занавесочки повесишь, войдешь в роль и... решишь остаться! Представляешь, какая у тебя сладкая жизнь пойдет? Раз в неделю потерпишь на себе богатенького буратино и вся жизнь твоя обитель! Баб модельных будешь таскать для разнообразия, по раутам ходить, по курортам ездить. Хотя нет, ничего у тебя не получится... Не захочет он тебя. Нет, не захочет.
- Почему это? - поддался на провокацию Смирнов.
- У тебя ноги, похоже, кривые, - сочувственно сказал Стылый.
- Не кривые, а накаченные. Походил бы с мое на высокогорье.
- Угловатых икр он тоже не любит. Никто не любит у девушек угловатых накаченных икр.
- Дурак ты, и речи у тебя дурацкие.
- Точно, дурак. Я же забыл, что ты на Юле женишься, а у нее доходы точно такие же. И что с ней точно также можно жить. Беззаботно и денежно. Родит ребенка для полноты семейной фотографии, потом займется делами. А тебе намекнет, чтобы не терялся.
Шура знал Юлию. Смирнов отвернулся. "Зачем все это? - подумал он. Засады, убийства? О поругании своем она забыла, сейчас омаров кушает на Красном море... И наверняка со временем намекнет, чтобы не терялся и завел чистенькую любовницу".
- Ты много не думай, - положил ему руку на плечо Шура. - Не забывай, дело не в том, что будет с тобой, а в том, что будет с Юлией. И если мы не убьем Бориса Михайловича, то он убьет ее. Убьет, и ты, малодушный, будешь всю жизнь мучиться... Так что сейчас мы работаем на тебя...
- И на тебя...
- Естественно! Корыстный интерес - это самый классный в мире интерес.
К вечеру все было готово к приему высокого гостя. Выйдя из дома на Арбат, Смирнов и Стылый посмотрели на занавески, розовеющие за чисто вымытыми окнами.
- Черт, если бы я был Борисом Михайловичем и увидел их, я бы испарился от вожделения! - хмыкнул Стылый, по-товарищески подтолкнув Смирнова плечом.
27. Стылый нервничает.
Борис Михайлович обещал приехать ровно в десять утра. Поговорив с ним воркующим голоском, Евгений Александрович позвонил Стылому.
- Он весь горит и чахнет от любви, - сообщил он, самодовольно улыбаясь. - Так что, Шура, дело за тобой.
- Знаешь, я решил переночевать на Арбате, - сказал Стылый явно недовольный эйфорией, охватившей сообщника. - И приятель один женственный придет завтра в девять, подсадной уткой будет. У него такая мордашка, такие белы ручки - не чета твоим.
- Перестраховываешься?
- Да нет... Борис Михайлович - серому волку не чета. С ним перестраховаться нельзя. В общем, как договорились, если он явиться не один - звони. Если один - тоже звони.
- Хорошо.
- Слушай, помнишь, ты как-то обмолвился о дорогой проститутке... немного помолчав, протянул Стылый смущенно. - Ну, с которой в ресторане познакомился...
- Элеонорой Понятовской что ли? "Мы найдем друг друга в старинном особняке на Остоженке" и так далее?
- Да. Уступи ее мне. В благодарность за сто семьдесят пять тысяч баксов, которые я тебе подарил... Тоска что-то на меня напала за этими твоими розовыми занавесками.
- С ума сошел? Перед делом? Ты же профессионал!
- Перед делом я всегда с бабами оттягиваюсь. Почти всегда.
Ради дела Смирнов решил не понимать, что означало "Почти всегда".
- Хорошо, я позвоню. К ней поедешь, или прислать?
- Пришли... Не хочется мне что-то по Москве топтаться.
- Послушай, а что, семьи у тебя нет?
- Дочка девятилетняя у мамы живет... Ольга...
Имя дочери Стылый произнес теплее, чем Смирнов произносил имя своей.
- А жена?
- Слиняла в девяносто втором...
- Почему так?
- Да я сам ее выпер... Сделал так, чтобы ушла. Меня каждый день могли либо свои, либо наши шлепнуть. И дочку с ней заодно...
- Понятно. А где она сейчас?
- Умерла... Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью.
- Травма?
- Да. Под машину в девяносто девятом попала. Через три дня после того, как мы впервые за шесть лет гуляли по Тверскому бульвару втроем... И думали, как жить дальше.
- Убили что ли?
- Похоже...
- А кто?
- Не знаю. Врагов и друзей у меня полно. Ну, ладно, пока. Не забудь Элеоноре с Остоженки позвонить.
Растроганный Смирнов тепло ответил:
- Позвоню, но ты там особо не распаляйся и больше двух раз не ходи...
Ответил и вспомнил Юлию, привязанную к батарее парового отопления телефонным шнуром. Обнаженные ягодицы, сперму, стекающую из влагалища...
- Не беспокойся, я только на плечике ее посплю, - ворвался в его реминисценции Стылый и положи трубку.
***
Как ни странно, воспоминания событий, коренным образом изменивших течение жизни Смирнова, на этот раз его не взволновали. Может быть, потому, что Евгений Александрович, слушая равнодушный голос Стылого, по каким-то его ноткам и оттенкам ясно понял, что человек, изнасиловавший Юлию, во многих отношениях лучше его. Он не доводил жен до развода своим категорическим императивом, не обещал студенткам жениться, не писал всякую чепуху в научные журналы, не раскатывал за государственный счет по живописным рудным районам, и вообще был добрее и чище.
"Почему же тогда он раз за разом напоминает мне о том, что было? Неосознанно напоминает? Из-за того напоминает, что это навязанное изнасилование гложет его душу? Или просто я на всем этом шизанулся и каждое десятое его слово воспринимаю, как намек?
...Нет, это чисто мужское. Он просто не может удержаться, чтобы не намекнуть мне: "Я трахал твою бабу, и она оргазмировала". Да, наверное, так. Ну, гад, ты у меня получишь красотку на ночь!"
Спустя минуту Смирнов позвонил Элеоноре Кирилловне Понятовской и попросил в счет аванса послать на Арбат нечто напоминающее Вупи Голдберг.
28. Эта женщина - его женщина.
Было десять минут двенадцатого. О сне Смирнов и не думал. Завтра по его воле умрет человек, а он будешь спать?
Нет. Он так не умел. Пока не умел.
В одиннадцать тридцать цепь оборвалась. Как был, в халате, сунув в карман мобильный телефон, он побежал наверх. К Марье Ивановне. Бессонная ночь, так бессонная ночь. А за Бориса Михайловича Юлия простит все. Она умеет подбивать сальдо.
Не успел еще смолкнуть первый (очень робкий) звонок, как Мария Ивановна загремела запорами. Через две минуты (запоров было четыре, а хозяйка суетилась) он увидел ее лицо.
Немногие женщины так на него смотрели. С ликующей надеждой в глазах, как Пигмалион на оживающую Галатею.
- Закурить не найдется? - спросил Смирнов, потоптавшись.
- Найдется, найдется, - закивала Мария Ивановна, приглашая войти. - И спички найдутся, и соль, и хлеб.
Смирнов вошел, уселся в кресло, в котором сидел в предыдущее свое посещение. На столике лежала непочатая пачка легкого "Парламента".
- Курить будешь ходить на лестничную площадку, - сказала Мария Ивановна, сев напротив.
Смирнова реплика покоробила. Но он смолчал.
- Я дала Рае двести рублей, чтобы она тебе рассказала то, что рассказала. Хотела...
Смирнов впился глазами в глаза женщины. Они говорили ему: "Ну что ты кокетничаешь? Ты ведь пришел послушать мой голос, потрогать мои грудки, провести ладошкой по попочке, посмотреть, по-прежнему ли так хорошо лежать рядом со мной, быть на мне, быть во мне... Ну, хочешь, я подойду к тебе, опущусь перед тобой на колени? Опущусь и посмотрю снизу-вверх, так выразительно посмотрю, что ты не удержишься, повалишь меня на ковер и сделаешь все так, мы сделаем все так, что после этого долго будем лежать, приходя в себя, лежать, в силах лишь касаться друг друга утомившимися телами?"
Смирнов ответил глазами: "Да, хочу". Мария Ивановна подошла, присела перед ним на колени, посмотрела призывно, с искоркой...
Спустя сорок минут они, приходя в себя, лежали на пушистом ковре, лежали, пропитываясь счастьем, переполнявшим комнату.
